Оттепель. Действующие лица - Сергей Иванович Чупринин

позднюю прозу В. Катаева за безнравственность[2511], и вовсе припечатал: «Он умный человек, но талмудист»[2512].

Однако, едва грянула перестройка, именно эта манера оказалась необыкновенно востребованной — в глазах интеллигентной публики, не слишком отягощенной филологическими познаниями, но взыскующей правды. Вторая половина восьмидесятых — начальные годы нулевых стали для С. периодом акмэ, наибольшего подъема творческих сил: он выпускает двухтомную антологию литературной пародии (1988), отвечает в «Огоньке» за рубрику «Русская проза. Двадцатый век. Из запасников» (1989), ведет на телевидении собственную программу «Сталин и писатели» и раздел «В шутку и всерьез» в академических «Вопросах литературы», предваряет своими вступительными статьями бесцензурные издания книг И. Эренбурга, Н. Коржавина, Б. Слуцкого (2013), деятельно участвует в создании Союза писателей Москвы и в работе обновленной Комиссии по Государственным премиям России…

А главное, пишет, пишет, пишет — теперь уже по преимуществу книги, в том числе многосотстраничные, случалось что и многотомные. Они по-прежнему полемичны, по-прежнему ригористичны, и не забыть, что С., некогда восторженно принявший «Один день Ивана Денисовича», сражавшийся за публикацию «Ракового корпуса» на родине[2513], теперь отказывал их автору даже в крупицах таланта после того, как заподозрил А. Солженицына в антисемитизме. Или ставил А. Ахматовой в вину «фальшивый» цикл «Слава миру», М. Зощенко — «Партизанские рассказы», а О. Мандельштаму — «литературно несостоятельную» «Оду» в честь вождя.

К разряду строгой науки о литературе эти книги, включая и увесистый четырехтомник «Сталин и писатели» (2008–2011), отнести затруднительно. Никакого тебе «академического письма», почти никаких ссылок на источники. Отлично, конечно, подготовленный, С. вообще предпочитал опираться не на документы и проверенные данные, а на собственные воспоминания и впечатления, равно как и на байки своих друзей. Поэтому сомнительные обороты вроде «мне рассказывали, что…» или «говорят, что…» встречаются в его работах частенько, и его недоброжелатели (доброжелатели, впрочем, тоже) подлавливали С. и на неточностях, и на недостаточной фундированности выводов[2514].

Это, повторимся, не статьи, не исследования, но беседы, письменная форма устного слова или, если угодно, своего рода литература о литературе — яркая, страстная, порою опрометчивая, но всегда подталкивающая к самостоятельному поиску.

Книги С. тогда, в 1990–2000-е, так и читали. И сегодня, будем надеяться, понимают их так же.

Соч.: Скуки не было. В 2 кн. М.: Аграф, 2004–2006; Сталин и писатели: В 4 кн. М.: Эксмо, 2008–2011; Кому улыбался Блок. М.: Зебра Е, 2010; Империя зла. М.: Новая газета, 2011; Феномен Солженицына. М.: Эксмо, 2012; Заодно с гением: Путеводитель по Маяковскому. М.: Москвоведение, 2014.

Сартаков Сергей Венедиктович (1908–2005)

Образцово-показательный представитель так называемой секретарской прозы, С.[2515], окончив заочные Высшие счетно-финансовые курсы, долгое время работал бухгалтером в Сибири и в годы войны даже получил освобождение от армейской службы как ответственный хозяйственный работник[2516]. Там же, в Красноярске, он начал печататься и, с середины 1940-х годов сосредоточившись на литературе, был не только принят в Союз писателей, но и в течение 12 лет возглавлял его краевое отделение.

Деловые качества С. были замечены в Москве, куда в 1957 году Леонид Соболев пригласил его стать сначала членом Оргкомитета, а затем и своим заместителем в только что созданном Союзе писателей РСФСР. Началась служба на высших писательских должностях: восемь лет в «малом», как тогда говорили, республиканском Союзе и (с 1967) двадцать с лишним лет в должности заместителя руководителя уже «большого» Союза писателей СССР, где С. ведал, в частности, финансами и всей книгоиздательской жизнью советских литераторов.

Соответственно статусу большого литературного чиновника он и сам писал — по преимуществу чрезвычайно пространно и, опять же по преимуществу, на историко-революционные темы или, во всяком случае, с духоподъемным пафосом: «Хребты Саянские» (1948–1955), «Каменный фундамент» (1951), «Барбинские повести» (1957–1967), «Философский камень» (1971)[2517], «А ты гори, звезда» (1974–1975), «Свинцовый монумент» (1981)…

Бранить эти книги, согласно все тому же статусу выходившие бесчисленными переизданиями, было по нормам советского этикета никак нельзя, а хвалить не за что. Поэтому критики, хоть сколько-нибудь дорожившие репутацией, о них не писали, и даже собственно литературными наградами С. был не слишком избалован. Ленинской премией его «Хребты Саянские» в 1958 году обнесли, с тем, правда, чтобы в 1970 году утешить писателя Государственной премией СССР уже за «Барбинские повести». Другие знаки властного поощрения поступали, впрочем, бесперебойно — звания Героя Социалистического Труда (1984), почетного гражданина Красноярска (1975), ордена Ленина, Октябрьской Революции, Трудового Красного Знамени и Дружбы народов.

На VIII съезде писателей (1986), состоявшемся в атмосфере предперестроечного возбуждения, С. в руководящие органы уже не избрали. И он без малого до столетнего возраста дожил на покое — уже без новых книг. А главное, без переизданий.

Которые, спустя три десятилетия, опять, впрочем, пошли уже в XXI веке, и это означает, что у историко-революционных эпопей и духоподъемной прозы о строителях светлого будущего по-прежнему есть читатели.

Соч.: Собр. соч.: В 5 т. + 6-й доп. М.: Худож. лит., 1978–1980; Вечная песнь — колыбельная. М.: Сов. писатель, 1987; Казусы и курьезы на долгом пути. М.: Профиздат, 2003; Хребты Саянские: В 2 т. М.: Вече, 2006, 2017; Ледяной клад. М.: Вече, 2017; Философский камень. М.: Вече, 2017.

Сатюков Павел Алексеевич (1911–1976)

После окончания Горьковского пединститута (1937) и Высшей партийной школы (1942) вся жизнь С. была связана с партийной печатью. Пройдя проверку в аппарате ЦК ВКП(б) (1942–1946), он стал заместителем главного редактора, затем главным редактором газеты «Культура и жизнь», особо отличившейся в борьбе с космополитами (1946–1949), а перейдя в «Правду», вырос там от ответственного секретаря и заместителя главного редактора (1949–1956) до главного редактора (1956–1964).

Что принесло ему членство в ЦК КПСС (1961–1966), полномочия депутата Верховного Совета СССР 5-го и 6-го созывов, почетный пост председателя правления Союза журналистов СССР (1959–1964), несколько орденов и медалей. Но главной была, конечно, близость к Хрущеву, подтвержденная в 1960 году Ленинской премией за написанную в соавторстве книгу «Лицом к лицу с Америкой: Рассказ о поездке Н. С. Хрущева в США».

За эту близость «ничтожный вкрадчивый Сатюков»[2518] в октябре 1964 года, впрочем, и поплатился. Хотя и сохранив на пару лет место в ЦК КПСС, из «Правды» он сразу же был переведен сначала во второстепенный журнал «Агитатор», затем ответственным секретарем в совсем уже третьеразрядный журнал «Партийная жизнь», чтобы закончить свою жизнь главным редактором научно-популярных и учебных программ Центрального телевидения.

Сейчас, если какие-то ассоциации с этой фамилией и возникают, то разве лишь в связи с шуточной песней В. Высоцкого «Диалог у телевизора» (1973):

— Ой,