Оттепель. Действующие лица - Сергей Иванович Чупринин

class="p1">Так вот они в журнале и работали: теоретик социалистического реализма родом из Женевы и его первый заместитель — Константин Алексеевич Чугунов, отличный, как говорят, переводчик и по совместительству подполковник из действующего резерва КГБ.

А в результате их усилиями, их волею в Россию все-таки пришли «Превращение» Ф. Кафки (1964. № 1), «Кентавр» Дж. Апдайка (1965. № 1), «Носорог» Э. Ионеско (1965. № 9), «Homo Фабер» М. Фриша (1966. № 4), «В ожидании Годо» С. Беккета (1966. № 10), «Посторонний» А. Камю (1968. № 9), да мало ли еще какие замечательные книги!

Соч.: Избр. работы: В 2 т. М.: Худож. лит., 1986.

C

Салынский Афанасий Дмитриевич (1920–1993)

Рассказывая о С., обычно вспоминают, что 22 сентября 1967 года при обсуждении солженицынского романа «Раковый корпус» на заседании писательского секретариата он, единственный среди всего литературного начальства, этот роман предлагал напечатать — дескать, «яркая и сильная вещь»[2482].

И невелик вроде бы подвиг[2483], шесть лет спустя обесцененный к тому же подписью С. под коллективным заявлением советских классиков, дружно возмущенных «антисоветскими действиями и выступлениями А. И. Солженицына и А. Д. Сахарова» (Правда, 31 августа 1973 года).

А вот поди ж ты: помнится. Возможно потому, что не было ярче события в биографии С., на диво ровной и с самого начала выстраивавшейся будто по прописям: в юности работа на заводе, на стройках, в шахте, во время войны редактирование дивизионной (потом корпусной) газеты «За Советскую Отчизну»[2484], тогда же вступление в партию (1942), а после демобилизации в чине капитана служба редактором в Свердловском книжном издательстве.

Там, на Урале, и пьесы пошли. И если «Невеста», первая из них, сцены не достигла, то производственную драму «Дорога первых», 28 июля 1950 года одобренную «Правдой», поставили и в Свердловске, и (под названием «Братья») в Московском драматическом театре.

«Вот настоящий жизненный сюжет и много таланта. Будет писать!» — благословил дебютанта Н. Погодин. И действительно, у С. осечек и дальше не было. К перечню театров, обративших на него внимание, прибавились Малый, МХАТ, театры имени Маяковского, имени Вахтангова, Сатиры, Советской Армии, Ленинского Комсомола в Москве, бессчетное множество сценических коллективов по всей стране и, как тогда говорилось, в странах народной демократии. А сам С. стал членом Союза писателей (1951), после учебы на Высших литературных курсах (1954–1957) осел в Москве, был как относительно молодой, но уже эталонный мастер социалистического реализма избран секретарем правления СП СССР (1959), возглавил Всесоюзный совет по драматургии театра, кино и телевидения.

И писал очень много — комедии и драмы, о годах нэпа и Великой Отечественной, о конфликтах семейных и производственных, о любви и о долге. Но особенно, — как признавался С., — его «увлекала тема партийной деятельности, роль коммунистов в жизни нашего общества»[2485], так что в «Марии» (1969) возникал светлый образ едва ли не идеальной женщины — первого секретаря райкома партии, а в «Мужских беседах» (1967) на сцену выходил столь же безупречный интеллектуал — первый секретарь крайкома. И как знать, было это только данью конъюнктуре или С. и в самом деле свято верил, что «наше время слагает своего героя как человека, вдохновленного идеями революции, пафосом созидания, продолжающего лучшие традиции нескольких поколений советских людей, завоевавших, отстоявших, построивших новую жизнь»[2486].

Впрочем, «Опасный спутник» (1952), «Забытый друг» (1955), «Хлеб и розы» (1957), «Барабанщица» (1958), «Ложь для узкого круга» (1963), «Камешки на ладони» (1965), «Летние прогулки» (1974), «Молва» (1980) — пьесы, хоть и ушедшие сейчас в предание, но по тем временам никак не худшие. И рассказывают, что главным редактором журнала «Театр» (1972–1982) он был тоже не худшим — во всяком случае, в сравнении как со своим предшественником В. Лаврентьевым, так и с Г. Боровиком, своим сменщиком. Предельно осторожным, — сошлемся на воспоминания тех, кто с ним работал, — дующим, что называется, на воду, но эстетически вменяемым, чутким к новизне и переменам общественного климата.

Поэтому, едва пошла перестройка, С., «государственного драматурга», лауреата Государственных премий РСФСР (1972) и СССР (1984), вновь вернули к обязанностям журнального редактора. И не напрасно, так как именно «Театр» заказал рецензию на тюзовский спектакль «Собачье сердце» академику А. Сахарову (1987. № 8) и тем самым первым вернул его имя в публичное пространство. «Какому фантасту еще пару лет назад дано было придумать такое?» — 27 сентября воскликнул в «Московских новостях» Е. Яковлев.

И это действительно поступок, неожиданно срифмовавшийся с двадцатилетней давности попыткой защитить крамольный солженицынский роман.

А поступки помнятся, даже если тексты уже и забыты.

Лит.: Фельдман Я. Драматургия Афанасия Салынского. М.: Искусство, 1976.

Самойлов (Кауфман) Давид Самойлович (Самуилович) (1920–1990)

Когда в мартовском номере журнала «Октябрь» за 1941 год по инициативе И. Сельвинского вышла подборка «Поэзия студентов Москвы», в нее вместе со стихотворениями А. Кронгауза, М. Кульчицкого, С. Наровчатова и Б. Слуцкого включили и «Охоту на мамонта» Давида Кауфмана, в ту пору третьекурсника легендарного ИФЛИ[2487].

А дальше война, и в сороковые, роковые этому красноармейцу, затем ефрейтору, кавалеру ордена Красной Звезды и боевых медалей, удалось составить только два самодельных стихотворных сборника. В мрачное послевоенное семилетие тоже было не до публикаций. Не считая случайных появлений в случайных газетах, в печать проскочили, правда, «Стихи о новом городе» (Знамя. 1948. № 7)[2488], но это и всё. Сменив сообразно духу времени фамилию на псевдоним[2489], еврейства, впрочем, никак не скрывающий, С. зарабатывал сочинением подтекстовок к песням типа «Марш футболистов» или «Песня юных мичуринцев» и, конечно же, переводами, в первую очередь по подстрочникам — с албанского, венгерского, литовского, польского, чешского, а позднее еще и с грузинского, монгольского, всяких разных языков.

Товарищи по поколению, которое назвали «поколением сорокового года», уже вовсю печатались, а он будто медлил, так что лишь первая книга «Ближние страны» (1958), подборка стихов и поэма «Чайная» в альманахе «Тарусские страницы» (Калуга, 1961) открыли читателям нового поэта. Это была, конечно, еще не слава, всего лишь, — как съязвил друг и соперник Б. Слуцкий, — «широкая известность в узких кругах», но С. принимают в Союз писателей (1958), его литературные отношения и связи ширятся, в число собеседников входят М. Светлов, В. Некрасов, В. Шаламов, М. Петровых, Л. и Р. Копелевы, Н. Любимов, И. Бродский, Л. Чуковская, и — это принципиально важно — его одаряет благосклонностью А. Ахматова, заметившая в одном из частных разговоров, что «поэзия 60-х годов — это Тарковский и Самойлов»[2490].

Сам он, судя по дневниковым записям, еще долго будет в себе не уверен: «От природы я мало талантлив. Моя поэзия — работа ума и характера» (10 октября 1962 года); «Как мало