Оттепель. Действующие лица - Сергей Иванович Чупринин

Дело было пустое, ни на чем не основанное, — спустя 60 лет вспоминал он в беседе с С. Волковым. — Там были ошметки того, что произошло еще в школе. Донос из института: о стенгазете, которую мы выпустили <…>, и о том, что во время дискуссии я выступал как бы примиренчески по отношению к троцкистской оппозиции — мне было тогда шестнадцать лет, в общем такая вот сборная солянка[2466].

Пустое не пустое, но свои три года ссылки по статье 58–10 Р. (еще Аронов, конечно) отбыл (1933–1936) и освободился с поражением, как тогда говорили, в правах, года два поскитался по России, зарабатывая, например, преподаванием танцев, однако уже с 1938 года по ноябрь 1941-го занимал ответственную должность главного инженера Рязанского областного управления автотранспорта. Оттуда его и в действующую армию призвали — тоже, естественно, в автомобильные части, где Р., пройдя путь от обороны Москвы до штурма Берлина, дослужился до звания гвардии инженер-майора, получил два ордена Отечественной войны, а главное — с него за отличие в боях сняли судимость.

Таким, — с простительными неточностями рассказывает Т. Рыбакова, вдова писателя, — и

вернулся с фронта тридцатишестилетний майор, ушедший на войну солдатом. В Москве у него родители, шестилетний сын и жена. К тому же есть профессия — он инженер. И тут, к ужасу семьи, он заявляет, что работать инженером не будет, а хочет написать детскую книгу и назвать ее «Кортик».

Садится в машину, которую купил на полевые деньги в Германии, уезжает в дальнюю деревню[2467], снимает комнату, ставит на стол пишущую машинку, тоже купленную в Германии, и начинает писать. Писать он не умеет <…> Но все-таки лепит фразу к фразе, строит сюжет, подбадривая себя, рисует плакатик и прикрепляет его к стенке над столом: «Чтобы написать — надо писать». Этот плакат кочует с ним из квартиры в квартиру. И сейчас он висит у меня над Толиным письменным столом[2468].

Приключенческая повесть о детях 1920-х годов у Р., конечно, получается, как и всё у него в дальнейшем будет получаться. Одна лишь беда: «как раз в тот период, — напоминает С. Волков, — шла вовсю подготовка к так называемой антикосмополитической, а на самом деле оголтело антисемитской кампании»[2469], так что писатель на всю оставшуюся жизнь берет псевдонимом девичью фамилию матери. И просыпается знаменитым[2470]. И без паузы, не переводя, как говорится, дыхание, пишет «Водителей» — книгу о работниках автотранспортного предприятия в одном из городов России.

Появившийся в «Октябре» у Ф. Панферова (1950), этот крепко сколоченный, но вполне заурядный производственный роман с личной санкции вождя народов отмечают Сталинской премией 2-й степени (1951), и, — говорит Р., —

газеты — московские, республиканские, областные, даже районные, все журналы напечатали хвалебные статьи о романе «Водители». Книга вышла на русском, на языках народов СССР, в странах Восточной Европы (в то время «страны народной демократии»)[2471].

В доме навсегда утвердился прочный достаток. И писательский статус Р. определился тоже — пусть, может быть, не гений, не изощренный стилист и не властитель дум, но надежный профессионал с безупречной репутацией, не поколебленной ни одной конъюнктурной книгой, ни одним бесчестным поступком. В «Новом мире» выходят романы «Екатерина Воронина» (1955. № 1–4) и «Лето в Сосняках» (1964. № 12)[2472]; «Бронзовой птицей» (Юность. 1956. № 11–12) и «Выстрелом» (Юность. 1975. № 9) завершается трилогия о молодежи 1920-х годов; еще в одну трилогию складываются повести «Приключения Кроша» (Юность. 1960. № 9), «Каникулы Кроша» (Юность. 1966. № 2), «Неизвестный солдат» (Юность. 1970. № 9–10). И чуть ли не все они щедро переиздаются, среди прочего в высокотиражной «Роман-газете», переводятся, инсценируются и экранизируются.

В КПСС он не вступил и от общественной жизни держался поодаль. Автоматчиков партии откровенно презирал, но и друзей-фрондеров называл не иначе, как «аэропортовскими идиотами». Хотя… Обращение к IV съезду писателей с протестом против цензуры в мае 1967 года Р., конечно, подписал, вместе с Ю. Трифоновым и В. Тендряковым собирал подписи под обращением в защиту А. Твардовского, изгоняемого из «Нового мира». А вот участвовать в травле А. Солженицына и других тираноборцев отказался наотрез, не без гордости заметив уже на склоне дней: «Я ни разу — ни устно, ни письменно — в подобного рода акциях не участвовал, ни под одним „осуждающим“ или „одобряющим“ письмом моей подписи нет»[2473].

Это позиция — на вызовы времени отвечать не гражданской активностью, но книгами, которые, — в этом он был уверен, — рано или поздно в печать пробьются. И первым, отклоненный поочередно «Дружбой народов» и «Новым миром», в «Октябрь» уже к А. Ананьеву пробился «Тяжелый песок» (1978. № 7–9). Его, — по свидетельству писателя, — перевели на 17 языков, издали в 26 странах, и этот роман о судьбах еврейского народа в XX веке многие до сих пор считают вершинной, во всяком случае литературно наиболее совершенной, книгой Р.

Сам-то он, положим, считал иначе, когда еще 4 января 1958 года, отвечая на новогоднюю анкету «Литературной газеты», сообщил: «Продолжаю работу над романом „Год тридцать третий“». Писалось небыстро, замысел уточнялся и разрастался, так что договор с «Новым миром» на публикацию романа, уже обретшего имя «Дети Арбата», был заключен только 7 апреля 1965 года[2474], его выпуск анонсирован на 1967-й, затем, уже в «Октябре», на 1979-й год, пока наконец «Дружба народов», заручившись поддержкой А. Н. Яковлева, не рискнула его напечатать (1987. № 4–6)[2475].

Все эти десятилетия о романе, дискредитирующем сталинщину, в литературной среде, разумеется, знали. От самого Р. — он и в интервью напоминал о своем романе, и очень, правда, выборочно давал читать рукопись надежным (и авторитетным) людям: среди откликнувшихся восторженными письменными отзывами — Е. Евтушенко, В. Каверин, Ю. Нагибин, В. Быков, А. Райкин, Б. Окуджава, Г. Товстоногов, А. Вознесенский, О. Ефремов, Н. Эйдельман, Л. Зорин, А. Адамович, Д. Гранин, О. Табаков, М. Рощин, В. Конецкий, М. Ульянов…[2476] Зато Р., и это тоже важно отметить, тщательно следил за тем, чтобы рукопись раньше времени не попала за границу: «Я думал: если я этот роман напечатаю у нас, то этим буду участвовать в преобразовании страны. А на Западе он прошел бы как еще один эмигрантский роман. Резонанс был бы совсем не тот»[2477].

Так, в строгом соответствии с намерениями Р., оно и вышло: тираж «Дружбы народов» взлетел до небес, «Дети Арбата» были прочитаны страной как главная книга перестройки и гласности, многократно изданы на 52 языках, и последнее десятилетие в жизни Р. — время заслуженной всемирной славы: как в Москве, где его избрали первым президентом Русского ПЕН-клуба, так и в Нью-Йорке, где он дописал свой