Плетеное королевство - Тахира Мафи

любой экономки, ударившей ее; обладала большей силой, мощью, скоростью и стойкостью, чем любое угнетавшее ее глиняное тело.

И все же.

Ализэ знала, что насилие ничего не даст. Гнев без цели – просто горячий воздух, который то появляется, то исчезает. Неоднократно Ализэ видела, что происходило с ее народом. Джинны нарушали правила, пытались пользоваться своими способностями, несмотря на запреты, – и все они в итоге страдали. Каждый день тела джиннов дюжинами вывешивали на городской площади, словно фонарики, других сжигали на костре, третьих обезглавливали, четвертых рубили на куски.

Их разрозненные усилия ни к чему не приводили.

Только объединившись, джинны могли бы надеяться на перемены, но рассчитывать на это в эпоху, когда их народ покинул земли своих предков, рассеявшись по всему миру в поисках работы, крова и анонимности, было сложно. Численность джиннов всегда была невелика – физические преимущества даровали им надежную защиту от людей, – однако за последние столетия их погибли сотни тысяч. Тех, что остались, вряд ли можно было собрать вместе за одну ночь.

Огонь полыхал в своей кирпичной будке, пламя тревожно трепетало. Ализэ вытерла глаза.

Она редко позволяла себе думать о таких жестокостях. Ее не утешало проговаривать страдания вслух, как это делали другие; ей не нравилось оживлять вереницу трупов, которую она всюду таскала за собой. Нет, Ализэ не зацикливалась на горестях, боясь утонуть в их бездонных глубинах; лишь сильная боль и усталость подточили ее защиту от этих мрачных дум, которые, поднявшись из могил, не хотели возвращаться в землю.

Слезы лились без остановки.

Ализэ могла вынести долгие часы изнурительного труда и стойко выдержать любые физические трудности. Ее сломило не бремя работы и не боль в руках, а одиночество. Дни напролет девушка проводила в пустоте, без утешения, какое можно получить всего от одного-единственного отзывчивого сердца.

Ее сломило горе.

Скорбь, которую Ализэ все еще выплачивала за потерю своих родителей. Страх, с которым девушке приходилось жить каждый день, мучения, рожденные невозможностью довериться даже дружелюбному торговцу, способному отправить ее на виселицу.

Никогда еще Ализэ не чувствовала себя такой одинокой.

Она снова вытерла глаза, а затем, уже в который раз за этот день, поискала в кармане носовой платок. Его исчезновение сначала обеспокоило ее не так сильно, но теперь, когда Ализэ поняла, что он потерян безвозвратно, это стало ударом.

Платок принадлежал ее матери.

Это была единственная личная вещь, которую Ализэ удалось спасти из пепла их семейного дома. Воспоминания о той страшной ночи, когда погибла мать, были необычны и ужасны. Необычны, потому что тогда Ализэ впервые в жизни согрелась – по-настоящему согрелась. И ужасны, потому что от рева пламени, охватившего ее мать, Ализэ потянуло в сон. Она до сих пор помнила крики матери в ту ночь и мокрый платок, которым она прикрывала лицо дочери.

Времени на спасение было так мало.

Это случилось ночью, когда все уже легли в постель. Они спаслись бы, если бы не деревянная балка, обрушившаяся с потолка и придавившая их; если бы тяжелый деревянный брус не угодил матери Ализэ по голове, у той наверняка хватило бы сил отодвинуть его в ту ночь.

Тогда Ализэ кричала несколько часов.

Она кричала, казалось, целую вечность. Но их дом был так искусно укрыт, что никто не услышал ее. Она прижималась к горящему телу матери и сжимала в кулаке вышитый платок, что подхватила из ее ослабевших рук.

Ализэ оставалась там до самого рассвета, и если бы балка, придавившая ее, не рассыпалась в прах, девочка так бы и осталась там навсегда, умерев от обезвоживания подле своей обугленной матери. Но вместо этого Ализэ вышла из огненной пучины без единой царапины – кожа ее была девственно чиста, хотя одежда превратилась в клочья; цел остался и платок, сжатый в руке.

Это был второй раз в ее жизни, когда Ализэ вышла из пламени невредимой, и девушка не переставала терзаться вопросом, исполнит ли когда-нибудь лед, текущий по ее венам, свое истинное предназначение.

Неожиданно в дверь кухни раздался стук, Ализэ вздрогнула.

Затаив дыхание, девушка поднялась на ноги. Она вжалась в стену и попыталась успокоить колотящееся сердце. Разум понимал, что здесь, под защитой этого величественного поместья, причин бояться нет, однако постичь это расшатанные нервы Ализэ были не в силах. Она так спешила к огню, что забыла запереть за собой дверь, и гадала, стоит ли рискнуть сделать это сейчас.

Ализэ приняла решение за доли секунды. Она подлетела к двери и задвинула засов как раз в тот момент, когда ручка начала поворачиваться. Движение внезапно остановилось, Ализэ вздохнула с облегчением. Она привалилась спиной к двери, прижав обе руки к груди, с трудом переводя дыхание.

Стук, раздавшийся следом, был настолько нежданным, что девушка подпрыгнула на целый метр. Она огляделась в поисках других слуг, но никого не нашла. Взгляд скользнул по часам – все, у кого был хоть какой-то рассудок, уже спали. Разбираться с бездомными, которые наверняка искали укрытие от дождя, пришлось Ализэ. Она понимала их отчаянье слишком хорошо, и необходимость отказать им разбивала ей сердце, но девушка знала, что у нее нет выбора – иначе она окажется на улице вместе с ними.

Стук повторился, и в этот раз Ализэ ощутила его всем телом, почувствовала, как от него сотрясается дверь. Она сильнее прижалась спиной к дереву. Наступил краткий миг передышки.

– Я прошу прощения, но есть там кто-нибудь? – раздалось затем. – Мне нужно кое-что срочно отдать.

Ализэ оставалась неподвижна.

Она сразу же узнала его голос; она сомневалась, что вообще когда-нибудь сможет его забыть. Он смутил ее всего парой ласковых слов, лишил всякого самообладания несколькими фразами. Даже сейчас Ализэ признавала необычность своей реакции – до этого она и не подозревала, что можно быть настолько тронутой чьим-то голосом, – но его голос был глубок и мелодичен, и когда он говорил, девушка, казалось, чувствовала этот голос внутри себя.

Стук повторился.

– Кто-нибудь?

Ализэ заставила себя успокоиться и ответила.

– Вы можете оставить все у двери, господин.

Наступила тишина.

Когда принц заговорил в следующий раз, его голос, казалось, изменился. Стал мягче.

– Прошу простить меня за это, но я не могу. Эти вещи очень важны, и, боюсь, под дождем они испортятся.

На мгновение Ализэ усомнилась, не уловка ли это; наверняка юноша пришел арестовать ее за то незаконное исчезновение в ночи. Другого правдоподобного объяснения и быть не могло.

Неужели принц Ардунии отправился сюда в ливень только для того, чтобы собственноручно доставить мешок пустяковых вещей ничтожной служанке, обитающей в Баз Хаусе? Да еще и в столь поздний час?

Нет, в это она поверить не могла.

– Пожалуйста, – снова раздался его голос. – Я только хочу вернуть эти вещи их владелице.

Ализэ охватил страх. Иной человек, возможно, был бы польщен подобным вниманием,