Николай I - Иона Ризнич

приблизилась молодая императрица и преклонила перед ним колени; он снял со своей головы корону, поместил ее на несколько секунд на ее голову, затем обратно на свою; на императрицу он надел корону поменьше, которую четыре фрейлины, приблизившись, тотчас закрепили, после чего они облачили свою госпожу в имперскую мантию. Император тут же поднял и обнял ее, а вдовствующая императрица с великими князьями принесли ей свои поздравления. Чета взошла к алтарю и получила причастие, затем архиепископ произнес экспромтную речь, и были спеты молебны и псалмы. Все в целом длилось примерно три с половиной часа; служба по состоянию здоровья императрицы была сокращена, иначе бы она продлилась намного дольше».

Площадь вокруг собора была заполнена народом. «На скамьях, возвышавшихся до головокружительной высоты, были собраны огромные толпы людей; леса вздымались до самого неба, которое, казалось, тоже было запружено народом. Это было необыкновенно красиво. В собор были допущены только два высших сословия, тогда как толпа, находившаяся снаружи, состояла из остального дворянства и поэтому была на диво элегантной», – писала леди Дисборо.

По окончании церемонии в Успенском соборе Николай I, взойдя на верхнюю ступень Красного крыльца, первым из российских императоров повернулся лицом к массе народа, наполнявшей Кремль, и троекратным наклонением головы приветствовал своих верноподданных. Народ пришел в восторг: «…громкие крики огласили воздух, шапки полетели вверх; не знакомые между собой люди обнимались и многие плакали от избытка радости», – вспоминал современник. Неизвестно, действовал ли государь по чьему-либо совету или повиновался движению души, но прием посчитали столь удачным, что все преемники Николая I стали его повторять и к концу XIX столетия поклон уже считался древним русским обычаем.

После завершения церемонии в течение нескольких дней шли празднества: торжественный обед, награждения орденами и должностями, фейерверк, спектакли и маскарад, на котором большинство дам появилось в кокошниках и в платьях, стилизованных под традиционные русские сарафаны. «Их отечественный наряд переносил их во времена, когда русские не стыдились своих роскошных одежд… несравненно более красивых, чем иностранное платье», – писали газеты. Коронационные торжества завершились фейерверком, одна из картин которого представляла триумфальные ворота с надписью: «Успокоителю Отечества Николаю Первому».

Потом император и императрица принимали поздравления в Грановитой палате. Великая княжна Ольга Николаевна, прожившая долгую жизнь и оставившая нам драгоценные мемуары, писала: «Я была еще слишком мала для того, чтобы присутствовать на коронации родителей в соборе, и могла видеть только отблеск пышного торжества в Грановитой палате, где Их Величества сидели на тронах и обслуживались высшими сановниками, в то время как остальные гости и члены дипломатического корпуса стояли и, принеся свои поздравления, пятились с бокалами шампанского в руках. Вокруг нас – необычного вида женщины в восточных одеяниях: татарки, черкешенки, жительницы киргизских степей. Всё это было ново и непривычно. Восток, его люди и обычаи – всё это привлекало любопытство чужеземцев и создавало вокруг древнего города, с его золотыми куполами и причудливыми башенками, блестящий ореол».

Все эти мероприятия были подробнейшим образом запротоколированы, а после их описание было издано отдельной книжицей, отпечатанной в Синодальной типографии: «Чин действия, каким образом совершилось Священнейшее Коронование Его Императорского Величества Государя Императора Николая Павловича, Самодержца Всероссийского, по церковному чиноположению».

После коронации в течение нескольких недель в Москве проходили разнообразные праздники. Но Николай Павлович наслаждался ими в одиночестве: Александра Федоровна, «принужденная беречься из-за своего хрупкого здоровья», оставила шумный город и вместе с детьми перебралась на дачу графини Орловой-Чесменской в пригороде Москвы. «Там дышалось привольным деревенским воздухом, там можно было свободно бегать по саду, без того, чтобы собиралась толпа и приветствовала нас криками “ура!”» – вспоминала Ольга Николаевна.

Егор Иванович Ботман. Портрет Александра Христофоровича Бенкендорфа. 1840-е

Алексей Кившенко. Император Николай I награждает Сперанского за составление свода законов. 1840-е

Благие намерения

 Василий Голике. Портрет Сергея Уварова. 1833

Внутренняя политика и хозяйствование

Трагические обстоятельства, сопутствовавшие его восшествию на престол, сказались на характере самого Николая Павловича не лучшим образом; он сделался крайне жестким, даже жестоким, а целью всей его жизни, его правления стала непримиримая борьба с тем, что он называл «революцией».

Одним из первых шагов в этой борьбе стал изданный им в мае 1826 года Манифест о незыблемости крепостного права в России. Поводом для издания манифеста стали волнения крестьян в Вологодской, Псковской, Смоленской, Курской и Киевской губерниях. «…Всякие толки о свободе казенных поселян от платежа податей, а последних, то есть помещичьих крестьян и дворовых людей, от повиновения их господам, суть слухи ложные, выдуманные и разглашаемые злонамеренными людьми из одного корыстолюбия, с тем, чтоб посредством сих слухов обогатиться за счет крестьян, по их простодушию», – говорилось в этом манифесте. Таким образом, крестьянам четко указали, что на освобождение они рассчитывать не могут.

После подавления восстания декабристов в России были запрещены все тайные общества, а фактически – любые общественные организации, вплоть до самых невинных – студенческих, поэтических кружков. Их члены отправлялись на каторгу, в тюрьму, в ссылку…

Справедливости ради надо сказать, что запрещать тайные общества и всевозможные общественные организации российские императоры начали задолго до воцарения Николая Павловича. Екатерина II, Павел I, Александр I и Николай I последовательно запрещали в России масонство, однако большая часть этих указов даже не публиковалась. Лишь указ от 1 августа 1822 года был официально обнародован. В нем говорилось: «Все тайные общества под какими бы они наименованиями ни существовали, как то: масонские ложи или другими – закрыть и учреждения их впредь не дозволять».

Николай Павлович взялся за дело основательно. Он предписал министру внутренних дел истребовать по всему государству от всех находящихся в службе и отставных чиновников и не служащих дворян обязательства в том, что они ни к каким тайным обществам впредь принадлежать не будут. Мало того, если прежде кто-то принадлежал к какому-то тайному обществу, то теперь ему надлежало дать подробные разъяснения, что это было за общество и какие цели преследовало. Каждый имевший любые сведения о тайных обществах должен был донести о том. Недоносительство грозило «строжайшим наказанием, как государственным преступникам».

Под горячую руку нового императора попали и староверы. В 1826 году вышло правительственное постановление, согласно которому со всех староверческих молитвенных зданий были сняты кресты. Была запрещена постройка новых и ремонт старых церквей. В следующем году был запрещен переезд старообрядческих священников из одного уезда в другой. В случае переезда местным властям предписывалось ловить священников и «поступать с ними как с бродягами». В том же