Николай I - Иона Ризнич

в Петербурге и не в Москве.

Около 120 членов тайных обществ подверглись внесудебным репрессиям: были заточены в крепости, разжалованы, переведены в действующую армию на Кавказ, переданы под надзор полиции.

Дела солдат, участвовавших в восстании, разбирали Особые комиссии: 178 прогнали сквозь строй, то есть жестоко наказали шпицрутенами, 23 приговорили к другим видам телесных наказаний; а из остальных (их было около 4 тысяч) сформировали сводный полк, отправленный воевать на Кавказ.

Николай I до самой смерти отказывался помиловать декабристов. Каждый раз, когда добрая по натуре жена просила его смягчить участь кого-то из ссыльных, он негодовал: «Как об этом можешь просить ты – ты, ты! Ведь они хотели убить твоих детей!»

Коронация

Российские государи традиционно короновались в Москве.

Во избежание повторения беспорядков нужно было всенародно подтвердить права Николая Павловича на престол, обнародовать до сей поры тайные документы – духовную Александра I и акт об отречении Константина Павловича. Это было сделано 19 декабря 1825 года. В Успенском соборе «при неимоверном стечении народа» москвичи присягали на верность новому императору – Николаю I. Архиепископ Московский Филарет вышел из алтаря, неся на голове серебряный ковчег, в котором хранилась хартия о наследии на престол, изданная императором Павлом в 1797 году. Хартия вводила строгий порядок наследования престола, причем преимущество имели лица мужского пола, «дабы государство не было без наследников, дабы наследник был назначен всегда законом самим, дабы не было ни малейшего сомнения, кому наследовать, дабы сохранить право родов в наследствии, не нарушая права естественного, и избежать затруднений при переходе из рода в род».

Но самое главное, что в этом ковчеге хранились завещание императора Александра I и отречение цесаревича великого князя Константина Павловича от всероссийского престола. Эти документы в совокупности подтверждали права Николая Павловича – третьего по старшинству брата – на российский престол. Преосвященный Филарет с благоговением поставил ковчег на аналой, вынул пакет с завещанием, показав всем, что печать цела, затем этот пакет распечатал и громко прочитал завещание и отречение. Затем осенил всех крестным знамением и произнес:

– Разрешаю и благословляю.

После этого началась присяга, закончившаяся молебном с многолетием.

Коронация Николая I состоялась там же 22 августа (3 сентября) 1826 года. Столь длительная задержка была вызвана тремя причинами: болезнью императрицы, судом над декабристами и трауром по скончавшейся 4 мая в Белёве вдовствующей императрице Елизавете Алексеевне.

25 июля 1826 года Николай Павлович с супругой торжественно прибыли в Первопрестольную.

Император и императрица Александра Федоровна, ехавшая в карете вместе с наследником, были встречены на Красном крыльце членами коронационного комитета, приветствовавшими их хлебом-солью. Этот ритуал должен был продемонстрировать «народные добродетели и благодарность царю, который не стоит в стороне ни от кого и почитает обычаи своих предков».

Накануне коронации при большом стечении народа состоялась церемония перевезения императорских регалий: процессия из девяти карет проследовала от здания Оружейной палаты вдоль кремлевской стены, мимо здания Манежа через Иверские ворота, на Красную площадь, а затем через Спасские ворота к зданию Николаевского дворца.

Супруга британского посланника Анна Дисборо оставила нам письмо, в котором красочно и очень эмоционально описала все происходившее в тот день. По ее словам, зрелище было «величественным и в то же время занимательным, блестящим и в то же время трогательным – подобное случается редко. Процессия начала заходить в Успенский собор около половины девятого; открывала ее вдовствующая императрица. Она заняла свое место на небольшом, полностью покрытом бирюзой троне, расположенном под балдахином по правую руку императора. Должно быть, момент для нее был трудным, ведь эта коронация была для нее уже третьей по счету», – не без ехидства заметила Анна Дисборо. Далее она продолжала: «Шествие состояло из нескольких имперских учреждений, делегаций от провинций, от купечества, офицерства, духовенства, и т. д., и т. п.» Император и императрица уселись на троны под балдахином. «По обеим сторонам от них расположились видные государственные деятели, а поближе к тронам – великие князья. Дипломатический корпус стоял по левую руку на высоких скамьях, расставленных вдоль стены здания, а на противоположной стороне находились придворные дамы. Троны, разумеется, были повернуты лицом к алтарю, где стояли священники в великолепных рясах. Началась служба музыкой, которая была совершенно божественной».

Во время коронации с проповедью к народу обратился архиепископ Московский Филарет (он был возведен в сан митрополита в тот же самый день, но чуть позднее). В числе прочего вспомнил он и кровавые события на Сенатской площади, уподобив восставших ветхозаветным Иоаву и Семею, претендовавшим на престол Давида и умерщвленным по приказанию Соломона. «Благочестивейший Государь! – говорил он, – наконец ожидание России совершается. Уже Ты пред вратами Святилища, в котором от веков хранится для Тебя Твое наследственное освящение… Трудное начало царствования тем скорее показывает народу, что даровал ему Бог в Соломоне. Ничто, ничто да не препятствует священной радости Твоей и нашей!»

Императора сопровождали его братья – великие князья Константин и Михаил. По этому случаю Константин не поленился прибыть из Варшавы. Одетый в генерал-адъютантский мундир, он находился в качестве ассистента при государе и принял у его величества шпагу, когда император подходил к Святому причастию. Анна Дисборо писала: «Здесь Константин сыграл свою благородную роль. Поместив младшего брата на престол вместо себя самого, добровольно отдав ему императорскую власть, на которую сам имел полнейшее право, он исполнял обязанности верноподданного, причем таким образом, что было очевидно, что делал это он по своей доброй воле и тем был счастлив. Его поступок был поистине благороден и, насколько мне известно, в истории беспримерен. По внешнему виду он гораздо уступает императору, будучи коротким, толстым и, trancher le mot[22], на редкость безобразным; у него пренеприятнейшее выражение лица, просто полная карикатура на императора Александра. Но недостаток красоты не является помехой его благородству, за которое мы должны воздать ему самую высокую хвалу».

Анна Дисборо, незнакомая с русскими обычаями, очень подробно описала все происходящее. По ее словам, после речи архиепископа Николай Павлович взял книгу и «тоже прочитал что-то вслух». Насколько она поняла, «это были его обещания вести себя хорошо», затем братья и другие сановники облачили его в имперскую мантию. «Когда мантия была приведена в порядок, священник поднес императору корону, которую тот взял и водрузил на свою собственную голову; затем он склонился над Библией, и архиепископ помолился над ним. После этого вдовствующая императрица приблизилась и обняла своего сына, что было крайне трогательно; имперское достоинство и величие, казалось, были напрочь забыты, и перед нами предстала картинка счастливого согласия в семейном кругу. Ей последовали великие князья и маленький наследный князь; император был явно переполнен чувствами. Следующей к нему