Флешбэк мечты - Морин Гу

баночка может вонять на всю квартиру? – Говорила она очень быстро, не хотелось прерывать ее антикорейскую тираду. Кстати, я никогда не слышала от Присциллы таких длинных речей. Да и все ее поведение изменилось – она подтянула к себе ногу, поставив пятку на стул, обхватив колено рукой. Слегка сгорбилась. Ну чистая корейская аджумма-сплетница. – А еще мама терпеть не может моих друзей, так чего их приводить? Вечно пытается меня свести с детьми своих подружек по корейской церкви, при этом понятия не имеет, что многие из них курят после уроков, тусуются в бандах и вообще. – Слово «банда» она произнесла тише других. Ха-ха.

– Да, я и сама заметила, что ты не тусуешься с корейцами, – произнесла я, стараясь не давить на больную мозоль, помнила наш последний разговор на эту тему.

Присцилла подняла на меня глаза:

– И что там тебе наплели Сунг и Дженнифер?

– Да ничего! Ну, про бананку сказали.

– Типичная история. Я знаю, что они говорят про меня гадости. – Она делала вид, что ей фиолетово, но при этом явно напрягалась.

Я вдруг ну прямо вся сосредоточилась на маргаритке, которую рисовала.

– В смысле, это вообще жесть. Что, всем обязательно общаться по этническому признаку?

– Во-во. И я не хочу выглядеть паршивой иммигранткой.

Во дает.

– Присцилла!

– Что? – Она явно перепугалась.

– Это не… то есть… – Я сама не понимала, что хочу сказать. – Короче, это некрасиво, это расизм.

– А что, среди азиатов мало расистов? – Присцилла не собиралась отступать, хотя и смутилась.

– А что такого, если ты в стране недавно? Как когда-то твои родители. Что такого, если ты «очередной новоприбывший»? – Я говорила все громче, надрывнее.

Присцилла ненадолго примолкла.

– Да ничего такого. Просто относятся к тебе определенным образом, ясно? И я не хочу, чтобы ко мне так относились.

Я подумала про Дженнифер и Сунга, вспомнила слова Присциллы в конце урока.

– То есть ты специально избегаешь других корейцев – или как?

– Типа того, – созналась она. – И дело тут не в факторе паршивых… короче, не в эмиграции. Просто они очень предвзято относятся к корейцам, которые не хотят быть суперкорейцами, – мол, это не наши. И про меня говорят, что я пытаюсь косить под белую, потому что я не слушаю корейскую попсу и не тусуюсь в караоке в корейском районе.

Я подчеркнуто промолчала. Присцилла подняла бровь.

– Ясно? Ну ладно. Короче, не хочу я быть «корейской королевой бала». Я хочу быть…

Она умолкла, я ждала. Она закусила губу, опустила глаза.

– И кем ты хочешь быть?

– Просто человеком.

Я не знала, как на это ответить. А что, американо-кореец не человек? Почему у них в девяностых все вот так? Со мной Присцилла становилась уязвимой, и я понимала: дело в том, что ей со мной почему-то хорошо. Со мной можно спокойно обсуждать такие вещи.

– Я понимаю, о чем ты, – сказала я, хотя на деле не понимала. – Но мне кажется, что, вместо того чтобы открещиваться от титула «корейская королева бала», можно сделать это своим преимуществом.

– Как? – Она нахмурилась, сосредоточенно водя маркером. А может, нахмурилась, потому что озадачилась.

– Ну, это же выделяет тебя из толпы! – Я подумала про фотографии в школьном альбоме. – Все остальные кандидатки из одной тусовки, все популярные, белые…

И опять слово «белые» ее вроде как напугало. Она, однако, кивнула.

– Ну и?

– Ну и ты можешь выделиться из ряда практически одинаковых девиц. В лучшую сторону. Разве это плохо?

Присцилла явно опешила.

– Не хочу я выделяться тем, что выгляжу иначе. Хочу быть такой же, как все, – но при этом лучше других. Это что, непонятно?

Трудно сказать. В будущем все только и мечтали выделиться, так или иначе оставить свой след в жизни. Я подумала про Карена с его фильмом, как он едва стол не перевернул, когда кто-то оставил в тиктоке комментарий, что у него «энергетика как у Шаламе». Он-то был совершенно уверен, что у него одного на свете такие лохмы на голове и глаза с поволокой.

– Ну, я просто думала, что эту историю – «я единственная азиатка в списке номинанток» – можно использовать в твою пользу, – пояснила я. – Ты этим действительно выделяешься, и, возможно, тебе удастся заручиться поддержкой тех, кто считает, что они тоже выделяются, а еще убеждены, что у них не получится быть как все. Знаю, будет тяжело, но попробуй с ними пообщаться. С этими, как ты их там назвала? «Придурками». – Это слово я произнесла максимально жестко.

Но на Присциллу жесткость не действовала. Она закатила глаза и добавила блесток к букве «И» в своем имени.

– Ну хорошо, допустим. И что ты предлагаешь?

– Можешь, например, начать с тех, кого уже знаешь? Сунг с Дженнифер сказали, что вы ходите в одну церковь. Попробуешь с ними подружиться?

– Мгм. – Впрочем, возражать она не стала.

Тут в разговор встряла Грейс:

– Терпеть не могу математику!

Я повернулась к ней:

– Я тоже, подруга.

Присцилла закатила глаза:

– Что там у тебя, Грейс?

– Сложение – вообще чушь какая-то. – Грейс сердито отодвинулась от стола. Сложила руки на груди и сидела неподвижно.

Я старалась не рассмеяться. Присцилла положила маркер, подошла к Грейс.

– Сложение никакая не чушь. Вырастешь – все время придется складывать, это очень важно.

Эти слова стали эхом моего собственного детства: мама с неизменным терпением сидела со мной рядом за обеденным столом, мы учили таблицу умножения, разбирали теоремы по геометрии. Пока все не пойму, из-за стола не встану. Меня это страшно бесило.

Я смотрела, как Грейс ерзает на стуле – Присцилла стояла над ней и помогала складывать, – и понимала, что Грейс чувствует то же самое.

Тут вошел посетитель, Присцилла с явным облегчением обернулась к нему.

– Простите, одну секундочку.

Было в лице ее что-то такое – напряжение, скрытое под улыбкой, усталые глаза, – отчего я почувствовала себя бессмысленным грузом.

– Я помогу Грейс, – вызвалась я. – Если тебе нужно поработать.

Она облегченно выдохнула.

– Ладно, спасибо. – Тут уголок рта скривился. – Ты со сложением справишься?

Я, сама того не ожидая, рассмеялась в ответ, она ухмыльнулась и пошла за стойку. Я села рядом с Грейс решать сложный пример: 3 + 5.

Мы решили несколько штук, она записала все ответы, и тогда я спросила:

– Ну, с кем проще учиться? Со мной или с Присциллой?

Она бросила на меня озорной взгляд:

– С онни.

– Какая ты невежливая, – поддразнила ее я. – Ладно, тогда с онни или с оммой?

– С оммой? Она мне никогда не помогает. Слишком занята.

– А, – ответила я, изображая голосом понимание, на деле же ничего не понимая. У моей мамы всегда было время мне помочь. Уж его-то она находила – доводя меня до белого каления. Я бросила взгляд на Присциллу – она прикалывала квитанции к сваленным в кучу кашемировым свитерам и пальто – и почувствовала, как сжалось сердце.

От чего-то, похожего на благодарность.

Клиентка – азиатка средних лет – посмотрела на нас, усмехнулась.

– Бедняжки, – произнесла она по-корейски.

Я озадаченно нахмурилась. Присцилла же, похоже, поняла, о чем речь. Распрямила спину, приподняла плечи, вздернула подбородок.

– Здравствуйте, миссис Лим.

– Как там твоя мама? Гляжу, тебе снова приходится ей помогать. Ужасная эта история с твоим папой! – Посетительница даже не делала пауз, чтобы дать Присцилле ответить, просто излагала свою версию трагедии.

Я стиснула карандаш, которым записывала ответы Грейс. Та, к счастью, не обратила внимания. Она пинала стол ногами и с сердитой сосредоточенностью таращилась на очередной пример. Почему эта хамка с такой фамильярностью рассуждает про харабоджи?

– У нас все в порядке, спасибо. Дайте, пожалуйста, бланк заказа. – Присцилла произносила слова отрывисто, официально, одновременно протянув руку.

Миссис Лим долго рылась в сумочке и наконец вытащила мятый бледно-розовый бланк.

– Представляю, каково вам, маленьким. Отца лишились, теперь вынуждены здесь работать. А вам положено сидеть дома за уроками, не зная никаких забот.

Да что за хрень такая? Присцилла, резко дернув рубильник, включила конвейер. Тело ее сжалось как пружина. А, ну да, она же не в курсе, что я все знаю про ее папу.

Миссис Лим намека не поняла и продолжала трещать:

– Тяжко женщине одной растить детей. Надеюсь, мама твоя рано или поздно снова выйдет замуж. Нужен мужчина в доме. А вам, девочкам, нужен отец.

Просто чудо, что я не взорвалась. Да что эта тетка несет? Я ждала, что Присцилла порвет ее на части, с безжалостным хладнокровием возьмет и прикончит.

Но она просто сняла с конвейера несколько мешков.

– Может, потом и выйдет. С вас двадцать один доллар семьдесят пять центов.

Когда миссис Ли наконец вышла, в помещении осталась висеть вонь ее жалости. Я затрясла головой, Присцилла записала в блокнот, сколько получено денег.

– Слушай, почему ты не врезала ей пяткой прямо в поганый рот?

Грейс истерически захихикала, я бросила