Мой внутренний ребенок хочет убивать осознанно - Карстен Дюсс

можно сделать три вывода. Первый: он знает, кто такой Борис.

– Второй, – подхватил Саша, – этот тип извращенец. Отрубить Борису голову и положить в каком-то пакете на ограду – это не имеет никакого смысла, разве что у кого-то реально сорвало крышу и он тащится от насилия.

Я смотрел на это иначе. Жизнь Бориса до подвала была полным-полна насилия. И в той жизни – на земной поверхности – отрубание головы играло не такую уж незначительную роль.

– Ты знаешь историю бывшей жены Бориса? – спросил я Сашу.

– Аннастáсии? У которой была интрижка с Драганом? Ясное дело.

Борис и Драган были друзьями детства и вместе начинали криминальную карьеру. Они были неразлучны. До того дня, когда Драган трахнул жену Бориса. Безумно привлекательную бывшую проститутку из их общего борделя. Борис узнал об этом, убил свою жену, отпилил ей голову и прибил ее торс к двери Драгана. Это стало началом вражды их кланов, которую с огромными усилиями закончили мы с Сашей, организовав исчезновение и Драгана, и Бориса.

– Если отрубленная голова Бориса – цитата из истории его бывшей жены, то в этом деле вполне может быть что-то личное, – заключил я.

– Значит, мы ищем неотесанного хама, имеющего какое-то отношение к детскому саду и к Борису, – продолжил Саша.

Кроме Саши и меня самого, мне никто не приходил в голову, кто имел бы какое-то отношение и к Борису, и к детскому саду, – но никто из нас не был неотесанным хамом. Я не выпускал Бориса на свободу. И Саша, я уверен, тоже.

– И третье – мы не должны упускать из виду, что неизвестный действительно хочет понаблюдать, как мы страдаем. Иначе он не устроил бы из этого игру. Выпустить Бориса, но спрятать его, рассчитать время, которое он проспит, прислать нам для верности фото его укрытия – все это элементы жестокой игры. Может, он приметил, что мы по своей сути слишком человеколюбивы, чтобы убить Бориса. Может, он думает, что у нас есть какая-то причина не убивать его. В любом случае он хочет, чтобы мы замочили Бориса против нашей воли.

Вот оно, опять. Давление на синяк, который мои родители оставили в душе моего внутреннего ребенка.

– А если мы просто это сделаем? – спросил Саша.

– Что?

– Ну, замочим его.

«Ты с ума сошел? Мы. Не. Убьем. Тапси!» – возопил детский голос из глубин моей души.

– Ты ведь это сейчас не серьезно?

– Ну так, игры разума. Что будет, если мы убьем Бориса и положим его голову в пакете на ограду?

Тогда мой внутренний ребенок опять почувствует себя изрядно одураченным – вот что я подумал.

– Мы решили, что с убийствами покончено, – вот что я сказал. – Это как с бросанием курить после Нового года. Такой зарок может быть нарушен – если вообще может – только добровольно. А не под давлением окружения. И уж точно не потому, что тебя принуждает к этому какой-то незнакомец. Кроме того, нас бы этим убийством потом шантажировали всю жизнь, уступи мы этому идиоту. У нас есть время до утра пятницы, чтобы выяснить, кто стоит за шантажом. Это время мы должны использовать.

– А если мы не успеем?

– Я живу в моменте. И не заморачиваюсь о том, до чего еще далеко.

Это не совсем убедило Сашу, но хотя бы пресекло на время дальнейшие игры разума на тему смерти Бориса.

Мы с Сашей решили, что попробуем ограничить круг подозреваемых, зайдя, так сказать, с двух сторон. Он проверит всех посетителей детского сада на наличие контактов с Борисом. Я пробью все контакты Бориса в отношении детского сада.

В любом случае мы откроем детский сад на следующий день. Непосредственной опасности уже нет. Мы не смогли бы объяснить родителям, почему сад закрыт.

Охрану Вальтера мы решили не снимать, пока он верил в мою историю о золотом младенце. Кто знает, может быть, наблюдатели приметят шантажиста.

На самом деле четыре дня, что оставались до пятницы, – довольно большой срок, чтобы справиться всего с одной проблемой. В недавнем прошлом я осознанно ликвидировал гораздо больше проблем за более короткое время.

Правда, было два момента, отличающих нынешнюю ситуацию от той, прежней. У моих прежних проблем были имена, и я их знал. И тогда я еще не отрекся от убийств.

Правда, тогда у меня еще не было контакта с моим внутренним ребенком.

17. Вооружение

Без вашей поддержки ваш внутренний ребенок действует так же, как когда-то вермахт. Либо он в одиночку нападает на врагов и при этом крушит все вокруг. Либо в одиночку отступает перед врагами. И при этом крушит все вокруг.

Гораздо лучше, если вы и ваш внутренний ребенок будете действовать совместно – как НАТО.

Не нападайте ни на кого. Но если кто-то нападет на одного из вас, он наживет сразу двух врагов.

Йошка Брайтнер. Внутренний желанный ребенок

Попрощавшись с Сашей, я еще раз вспомнил тот сеанс у господина Брайтнера, когда я рассказал ему о педальном самокате.

Слезы принесли мне облегчение. Я чувствовал себя освобожденным. Сбросившим почти сорокалетнее бремя. Я понял, когда в первый раз родители сознательно подорвали мое базовое доверие. И перед глазами у меня стоял образ моего внутреннего ребенка: маленький, светловолосый, невинный мальчуган с расцарапанными коленками, в детских кожаных штанишках. Теперь мне было интересно, как можно применить эти знания на практике.

– Ну хорошо, теперь я знаю, что мой внутренний ребенок был травмирован. Что он имеет полное право никому не доверять. Я вполне могу понять, из-за чего он так легко раздражается. Но как мне это устранить? Как защитить моего внутреннего ребенка?

Господин Брайтнер «устранил» свою чашку с чаем:

– Не так быстро. Прежде всего, у вашего внутреннего ребенка уже есть две разные защитные стратегии, которые он использует, когда сталкивается с догматом «Твои желания не в счет».

– Сразу две? – скептически спросил я.

– Он использует, в зависимости от потребности, два разных вида вооружения. Как маленький храбрый рыцарь. Наступательное вооружение. И оборонительное вооружение. Оба вооружения должны воспрепятствовать тому, чтобы кто бы то ни было давил на его синяки. Если кто-то все же попытается, ваш внутренний ребенок либо нападет, либо отступит. Однако оба вида вооружения сильно ограничивают свободу маневра.

– Это для меня опять слишком абстрактно. Пожалуйста, нельзя ли поконкретнее?

– Хорошо. Если совсем конкретно: почему в Альпах вы не сбросили в ущелье вашу жену?

Я был ошарашен.

– Потому что… А я должен был?

– Ну, если я вас правильно понял, вашей жене абсолютно безразлично ваше желание близости.

– Да, правда. Но в этой жизни я все равно уже не смогу это изменить.

– Смотрите, это и есть оборонительное вооружение. Когда жена игнорирует ваши желания, вы покорно отступаете. Ваше желание близости, таким образом, не исполняется. Но вы не позволяете прикоснуться к вашей ране, так как отказываетесь от вашего желания.

Довольно понятное объяснение.

– А что с наступательным вооружением?

– Официанту ваши желания тоже были безразличны, и вы намеренно устроили ему пакость, а он потом свалился