Мой внутренний ребенок хочет убивать осознанно - Карстен Дюсс

что Земля умрет, если мы будем пить фруктовое пюре.

Фрауке была практиканткой в группе «Немо». Я очень плохо запоминаю имена и поэтому всегда придумываю людям мнемонические прозвища. И чаще всего я запоминаю вместо имен эти прозвища. Фрауке у меня называлась Леди Капитуляция. Потому что она давно отказалась от борьбы за свое тело. Однако то, что она не могла спасти собственную фигуру, отнюдь не мешало ей стремиться спасти весь остальной мир вокруг ее фигуры. Но не всерьез же Леди Капитуляция рассказывала трехлетним детям, что мир умирает? И не для того ведь, чтобы трехлетние дошкольники, поверив в такую чепуху, почувствовали себя еще и виноватыми в этом? Или всерьез? Из-за фруктового пюре? Такой наивной не могла быть даже Леди Капитуляция. Однако Эмили выглядела так, будто именно это и произошло в детском саду.

– Мне так жалко, – виновато сказала Эмили.

«Где эта Фрауке?» – объявился мой внутренний ребенок и напомнил мне, что последний человек, который хотел запретить моей дочери фруктовое пюре, вскоре после этого трагическим образом свалился в ущелье.

Моей задачей как отца в двух ипостасях было принять всерьез и погасить чувство вины моей дочери, а также подступающую ярость моего внутреннего ребенка. Я попытался успокоить обоих.

Эмили я обнял, а внутреннему ребенку пообещал в ближайшее время разобраться с Фрауке лично. Цивилизованно.

– Солнышко мое, Земля не умирает. Фрауке что-то напутала. А главное, мое солнышко, ничто из того, что ты делаешь, не может убить Землю. Даже если бы тебе помогала вся группа «Немо».

– Но Фрауке так сказала. И запретила нам фруктовое пюре.

Мы с Катариной всегда ограждали нашу дочь от всех семейных неурядиц. Даже в те времена, когда я еще вообще ничего не знал об уязвимости базового доверия у детей. Но мы все-таки не держали Эмили упакованной в вату и рассказывали ей простыми словами, что и животные, и люди умирают, что в этом мире существуют опасности и что мама и папа защитят ее от этих опасностей. И мы старались показывать ей на своем примере, что жизнь прекрасна. Просто потому, что оба мы были убеждены: ребенку очень важно внушать, что жизнь прекрасна, пусть даже это означает пускать пыль в глаза. Несмотря на все проблемы, которые имелись у нас с Катариной друг с другом и у каждого по отдельности. И несмотря на все опасности, которые теперь были связаны с нашей жизнью. Наперекор моему собственному страху будущего я хотел показать Эмили на своем примере самую прекрасную версию этого будущего, какую только мог вообразить. У меня было совершенно четкое ви`дение в отношении моей дочери: если бы я сегодня узнал, что завтра в полдень на детский сад упадет астероид размером с остров Зильт и жизнь на Земле закончится, я все равно наточил бы с Эмили цветные карандаши, чтобы сегодня и завтра, пусть хотя бы до полудня, она могла радостно раскрашивать своих единорогов во все цвета радуги.

И тут приходит какая-то толстая практикантка и сводит на нет все мои старания, транслируя моей малышке кретинские догматы, мол, фруктовое пюре убьет Землю. И Эмили будет в этом виновата. Я не мог этого постичь. Какие найти слова, доступные пониманию ребенка, чтобы избавить его от бессмысленного беспокойства о том, что мир погибнет по его вине? Я попросту попытался сказать правду:

– Солнышко мое… Иногда взрослые говорят глупости.

– Почему?

– Потому что такова жизнь. Иногда невозможно обойтись без того, чтобы не говорить глупости.

– Так Земля не умрет?

– Земля вообще не может умереть. Земля не человек. Земля будет всегда.

О том, что примерно через пять-семь миллиардов лет Солнце расширится и поглотит Землю, я на данном этапе не стал упоминать. Потому что напрямую это не коснется ни меня, ни моей дочери, которая младше меня на сорок лет.

– Значит, мне снова можно пить фруктовое пюре?

– Да сколько угодно!

Эмили обняла меня:

– Спасибо, папочка!

Я поцеловал дочурку в лоб и придвинул к ней пакетик фруктового пюре. Она выпила его взахлеб и принялась рисовать дальше. Я сознательно вдохнул и выдохнул три раза, чтобы успокоить ярость, которую излучал мой внутренний ребенок.

Мой внутренний ребенок предпочел бы немедленно сбежать на три этажа вниз и возмущенно призвать Леди Капитуляцию к ответу. Я сообщил ему, что сейчас это не прокатит. Ведь я должен приглядывать за дочкой. Да и Леди Капитуляции тут нет. Потому что детский сад сегодня закрыт. Потому что из подвала исчез мафиози, который, правда, потом снова объявился, пусть и спящий. И который теперь снова проснулся. Пусть и не в моем присутствии. Потому что я сейчас никак не могу там быть. Потому что моя супруга с кем-то обедает.

Каким-то образом все было связано со всем.

Я пообещал моему внутреннему ребенку предоставить ему желанную возможность для обстоятельного разговора с Леди Капитуляцией в течение нашей партнерской недели.

Полчаса спустя радостную Эмили забрала тоже явно расслабившаяся, по сравнению с ее утренним состоянием, Катарина. Я рассказал ей об инциденте с фруктовым пюре. Катарина возмутилась в точности как мой внутренний ребенок. Я и ей пообещал коснуться этой темы в прямом разговоре.

– У меня все равно сегодня собрание родительского комитета. Там я и подниму этот вопрос.

– Ты и пять матерей? – спросила Катарина развеселившись. Сама она предпочитала держаться подальше от стандартных материнских мероприятий. – Желаю тебе хорошенько развлечься! Я завтра по пути на работу приведу Эмили в детский сад, а днем заберу у тебя, хорошо?

Даже очень хорошо.

Катарина попрощалась со мной, поцеловав в щеку. Эмили поцеловала меня в лоб. Я был рад. Но вообще-то, когда в последний раз меня целовали в губы?

21. Недостающая информация

То, как вы реагируете на недостаток информации, зависит исключительно от вас.

Вы можете заподозрить, что от вас сознательно что-то утаивают, и от этого получить негативный стресс.

Но вы также можете рассматривать недостающую информацию как загадку, требующую решения, и благодаря этому почувствовать, как в вас оживает детская тяга к приключениям.

Йошка Брайтнер. Замедление на полосе обгона – курс осознанности для руководителей

Прихватив с собой новый замок, приобретенный в строительном магазине, я спустился в подвал. Саша сидел на одном из двух стульев в камере Бориса. Борис, поникший, вялый и обессиленный, сидел на кровати, почти кататонически прислоняясь к стене.

– Он уже что-то сказал? – спросил я Сашу.

– Я пока ни о чем его не спрашивал. Хотел тебя подождать.

Я взял себе второй стул, развернул его и сел верхом. Так я мог положить подбородок на спинку и разговаривать с Борисом как бы на уровне «глаза в глаза».

– Итак, Борис. Кто тебя вытащил отсюда? – спросил я эту бледную тень.

Борис поднял голову. Похоже, он только сейчас осознал, что это я.

– Без понятия, – проговорил он, едва ворочая языком. – Как это – вытащил? Я отключился здесь и проснулся здесь. В промежутке