Древние Боги - Дмитрий Анатольевич Русинов

Жаль. – Снова повторил Парфтек. – Мы могли бы узнать много интересного. Раз так, то и пленные нам не нужны. – Судья приставил меч к груди оглушённого, и пронзил его насквозь. Тот и не пошевелился, а лорд опять ощутил какое-то чувство непонятного упоения, какие он только иногда испытывал, когда выносил приговоры, сидя в кресле в зале Правосудия.

– Собери оружие. Нам нужно торопиться, и до темноты уйти как можно дальше. – Принял решение лорд. В нём будто проснулись какие-то старые, древние инстинкты, спрятанные в его подсознании до этого дня так далеко, что он и не подозревал об их существовании. Он знал, что нужно сделать, чтобы сбить собак со следа, знал, как сделать ловушку, чтобы задержать противника, и как подготовить засаду, чтобы оставаясь самому в безопасности, нанести врагу ощутимый урон. Он вспомнил всё, чему его когда-то учили в Храме Бессмертного Тэнгри, в годы молодости, когда он мечтал стать великим воином.

* * *

Глава 19.

Поединок затих так же внезапно, как и начался. Комок тел распался, и одна из теней без звука рухнула на камни, а вторая, сделав пару шагов, и хрипло дыша, прислонясь спиной огромному валуну, сползла вниз. Кто же это? Кто так тяжело дышит, получив смертельный удар?

Стальной Барс поднял факел, встряхнул его, и тот ожил, рассыпая искры, распускаясь огненным цветком. Воевода сделал неуверенный шаг, и когда в круг света попало лицо раненого, бросился к нему, опустившись на колени.

Герфур судорожно зажимал рану на груди, под сердцем, пытаясь хоть как-то остановить кровь, и не веря, что скоро умрёт. Он поднял виноватые глаза на Рутгера, и, силясь улыбнуться, сглатывая кровь, подступающую к горлу, прохрипел:

– Всё-таки я быстрее, и сильнее…

– Он ранил тебя! – Боль до предела заполнило сердце, и Стальному Барсу показалось, что оно вот-вот разорвётся. Едва сдерживая слёзы, он потянулся к поясу, где у него была небольшая кожаная сума с чистой тряпицей для перевязки. Он понимал, что этим не сможет помочь другу, и в то же время не мог сидеть, ничего не делая, видеть, как умирает часть его далёкой, почти забытой жизни.

Герфур отнял руку от раны, и понял, что ему осталось жить совсем немного. Возможно, всего лишь несколько ударов сердца:

– А ведь я хотел надеть кольчугу двойного плетения… Хотя… И она вряд ли бы мне помогла…

Неожиданно умирающий вскинулся, и, схватившись за плечо воеводы, торопливо и горячо зашептал, боясь, что не успеет сказать всё то, что было у него на душе, до того, как отправиться к Очагу Бессмертного Тэнгри:

– Рут! Мне нужно многое тебе поведать, и я боюсь, что мне не хватит времени! Я горд тем, что был твоим другом! Я счастлив, что смог прикоснуться к твоей славе! Ты великий человек, и будешь Владыкой, какого кланы вигов никогда не забудут! А теперь… – Герфур поморщился, пытаясь унять боль, и, только ему известно, каким усилием, заставил себя говорить дальше: – Я мог бы забрать это с собой в могилу, но тебе, я скажу, даже если после этого ты меня возненавидишь…

Рутгер понял, что сейчас он услышит нечто такое, что совсем не хочет знать, и что поставит его устоявшийся мир с ног на голову. Нужно ли ему это? Зачем ему бессонные ночи, и ещё не изведанная, какая-та новая душевная боль? Разве никак нельзя этого избежать?

Он ничего не успел возразить другу, и тот, приняв его молчание за ожидание, продолжил, закашлявшись кровью:

– Это я отравил Балвера!

– Ты?! Этого не может быть! – Это показалось до того невероятным, что он не мог в это поверить. Как мог человек, кому он верил, доверял, оказаться убийцей военного вождя, за смерть коего он поклялся отомстить, и найти ассана, во что бы то ни стало? Как он мог вообще такое долгое время скрывать то, что принадлежит к клану наёмных убийц?!

– Я не знал, для кого предназначался яд. Я отравил вино, не зная, кто его выпьет… – Герфур снова закашлялся, разбрызгивая сгустки крови, и смежив глаза, замолчал. Потом, что-то вспомнив, прохрипел: – Сможешь ли ты простить меня? И сделай так, чтобы потомки вспоминали моё имя без ненависти…

Друг попытался улыбнуться, но боль перекосила его губы, и он, дёрнувшись, выгнувшись дугой, обмяк. Пустые глаза так и остались открытыми, уста сохранили то ли улыбку, то ли гримасу боли.

Рутгер будто и не заметил этого. Он решительно не знал что делать, и что думать. Что за день сегодня такой? Одно потрясение за другим! То узнаёшь, что лучший друг оказывается ассаном, а через какое-то время он сам говорит, что убил человека, на кого возлагали надежду все кланы страны Лазоревых Гор! Ему не хотелось в это верить, но как это сделать? Забыть про всё? Это невозможно! Какие сюрпризы могут его ещё ждать?

Обуреваемый тяжкими думами, Стальной Барс оттащил тело Герфура от озера, и завалил камнями. Он то ненавидел своего лучшего друга, то вдруг жалел, и никак не мог решить, что же ему нужно сделать. Рассказать всё как есть, ничего не утаивая? Как же он тогда будет выглядеть в глазах воинов, да и всей страны Лазоревых Гор? Может всё-таки промолчать, и придумать красивую историю о том, как друг пожертвовал жизнью для того, чтобы остался жить воевода? Но ведь это же подлог! И что с того? Как говорил Савгон: каждый Владыка приукрашивает годы своего правления, избегая щекотливых моментов, и каждый хочет показаться значимым, заслуживающим многовековой славы.

Эвгурн! Рутгер спохватился, что не проверил, мёртв ли наёмный убийца, и посмотрел в сторону его трупа, стоя на коленях у могилы Герфура. Ему вдруг показалось, что он шевельнулся, и, подхватив меч, в два прыжка Стальной Барс оказался над телом ассана. Нет, рана оказалась смертельной. Узкий, длинный нож Герфура попал под челюсть убийце, снизу вверх, и мгновенно поразил мозг. Мастерский удар! После такого выжить невозможно!

Воевода посмотрел в мёртвые, застывшие в немом удивлении глаза Эвгурна, и подумал, что тот, наверное, так и не понял, как его убили, рассчитывая на лёгкую победу. Он был слишком уверен в себе, своём мастерстве, и это как раз его погубило.

Так что же делать? Сейчас самое время, придумать какую-нибудь историю, что всё может объяснить, и обелить друга, принадлежащего клану наёмных убийц. Как же ему удавалось скрывать это так долго? Ведь он нигде и никогда, ни словом, ни делом не выдал своей настоящей сущности!