Древние Боги - Дмитрий Анатольевич Русинов

он криво усмехнулся, и отвёл глаза в сторону. Харвелл сразу понял, что Дервар ничего для него делать не будет, и то, что он сам до ужаса боится своих нынешних союзников!

И всё же ему повезло. Перман не успел добраться для него по-настоящему. Трудно сказать, что ему помешало. Ульде в то время ничего не понимал, и ощущал себя словно во сне, словно весь этот кошмар происходил не с ним, а с кем-то другим, жутко на него похожим. Он всегда считал себя особенным, чем-то отмеченным богами, и своя судьба представлялась чередой дней, наполненных счастьем, и удачей. Он никогда и не задумывался о смерти, как о чём-то неизбежном. Даже тогда, когда его сотня схватилась с воинами Норда у замка Корте, он смотрел на трупы павших воинов с каким-то подчёркнутым равнодушием, говоря сам себе, что ему боги уготовали совсем другую судьбу. И когда его привязывали к кресту, он увидел яму, до краёв наполненную окровавленными, изломанными телами, то со всем обжигающим ужасом понял, что через какое-то время он будет лежать там же! Такой же изломанный, и совсем не похожий на то, что когда-то было человеком.

– Тебе надо поесть.

Он не слышал, как в комнату вошла Альте. В звенящей тишине, и непроницаемой тьме не было ни звука, ни какого-то проблеска света. О, какое это счастье, знать, что скоро не умрёшь, и находишься в безопасности! Пусть с перевязанной головой, и искалеченный, но всё же живой! Жизнь не ушла от него, и он не отправился к богам в более лучший мир, наполненный раздирающей болью.

Ульде с трудом покачал головой, и, разлепив разбитые в кровь губы, хрипло, еле ворочая языком, спросил:

– Я ослеп?

Глаза! Вот что самое важное! Как же он будет жить, если не сможет видеть? Разве это будет жизнь, если он никогда не сможет увидеть рассвета, и заснеженные вершины любимых гор? Что это будет за жизнь в темноте, в вечном, непробиваемом мраке?

– Нет-нет! Что ты! Знахарка сказала, что зрение вернётся к тебе. Конечно, не сразу, понадобится много времени, но потом оно восстановится!

Альте не могла без слёз смотреть на своего двоюродного брата. Сколько же ему пришлось вынести, чтобы оказаться вот здесь, в этой комнате и этой постели, с ужасными ранами от калёного железа, с перевязанной головой так, что его совсем было невозможно узнать. Она заметила выбившийся из-под повязки седой локон, когда-то чёрных волос, и левой рукой, свободной от глиняной чашки с куриным бульоном, зажала себе рот, чтобы не вскрикнуть. Когда же он успел поседеть? Когда ломали пальцы? Когда срезали со спины лоскуты кожи? Когда прижигали головнями? О боги! Почему вы допустили это? Почему не поразили молниями тех, кто мог это сделать с человеком?!

– Когда я смогу встать на ноги, я отомщу. – Проговорил Ульде, и, собравшись с силами, продолжил: – Я хорошо запомнил того пермана, и найду его даже в аду.

Альте не знала, что на это сказать. Все мужчины, а особенно воины, такие. Они никогда не прощают обид, а уж тем более такое. А как же ещё должно быть в этом жестоком мире? Только так, и только поэтому ещё живёт страна Лазоревых Гор.

Девушка прошла по комнате, еле слышно шурша траурными одеждами, поставила чашку на стол, и присела на постель к брату. Она хотела взять его за руку, и сказать нечто ободряющее, но так и не смогла ничего придумать. Она побоялась пожать перебинтованные руки Ульде, и причинить ему новую боль.

Она хорошо его помнила ещё мальчишкой. С деревянным мечом в руке, с торчащими в разные стороны чёрными, цвета воронова крыла, вихрами. Он с самого детства готовился вступить в войско вигов, ещё не зная, что харвеллы могут служить только в Тайной Страже. Мечты! Она знала всё, о чём он когда-то мечтал. Больше всего на свете он хотел стать вигом, а потом, когда узнал от дядюшки Огри историю своего народа, гордился тем, что харвелл с рождения. Ничто так не привлекает мужчин как оружие, доспехи, и слава.

Как бы она хотела, чтобы Ульде был не воином Тайной Стражи, а обычным ремесленником, кузнецом, и помогал Огри день за днём ковать железо. Тогда бы он, конечно, остался цел и невредим, и не лежал здесь израненный, и страдающий. Но если не он, то кто? Кто, если не брат, должен был обнажить меч в защиту страны Лазоревых Гор? Виги обучены лучше, и у них лучше оружие, но их слишком мало. Так кто же им поможет, если не харвеллы, и заулы?

– Что слышно в замке? – Поинтересовался Ульде, и сестра чуть улыбнулась. Даже будучи полностью перевязанным, брат интересовался свежими новостями.

– Вождь Вальхар хочет отпустить всех перман, взятых в плен, без усечения правой руки.

– Это будет самая большая глупость, какая может стоить многих жизней мирянам. Нельзя отпускать врага, обожающего пытать пленных. Он сразу же забудет свою клятву, и снова возьмёт в руки меч.

Ничего не понимая в войне, Альте тоже считала, что Вальхар совершает непозволительную ошибку. Она достаточно видела, и ненависть к варварам полностью вытеснило чувство жалости к побеждённым. О чём думает вождь клана Снежных Барсов? Разве он не видит очевидного? Эх, если бы был жив Савгон!

О боги! Она совсем забыла про Норда! Где он? Что с ним? Она попыталась вспомнить мужественное, загорелое лицо жениха, и к собственному удивлению, не смогла. Она видела всё его сильное тело. Руки, плечи, волосы, сплетённые в косицы, но никак не могла вспомнить его обличие. Что же это с ней? Нет-нет! С ним просто не может ничего случиться! Разве может погибнуть, или попасть в плен человек, тот, кого она любит? Её любовь сбережёт его! А разве сейчас она сидит не на постели любимого брата? Она тоже уверяла себя, что и с ним не может ничего случиться, и вот ведь! Случилось! О боги! Какую жертву вам принести, чтобы все люди, без каких она не мыслит свою жизнь, остались целы и невредимы?

* * *

Чуть нагнув вниз лапу старой, замшелой пихты, лорд Парфтек внимательно следил за отрядом воинов, не торопясь проезжавшему мимо по большаку. Сначала он долго не мог вспомнить, где видел это сине-зелёное знамя, с тремя жёлтыми змеями, а когда, всё же, порывшись в памяти, вспомнил, то сердце похолодело от страха. Это же ярвиры! Он помнил ту войну, когда тяжёлая пехота вигов, более