Проклятие рода - Шкваров Алексей Геннадьевич

- Вот теперь уж я точно умер. Для себя, для них, для людей, для всего мира. – Решил сам окончательно. – Не послушал Василису, лил по-прежнему кровь. За то и расплата.

Поднялся на ноги, за ним вскочила и вся ватага. Отряхнулся не спеша. Голос зазвучал хрипло:

- За кровь свою и чужую платить надобно мне одному. От того решения моего вы все ныне вольны. С сего часа, с сей минуты! Идите, куда душа, да Господь вас призовет. Отныне не атаман я вам более. Простите за грехи мои. – Поклонился трижды до земли.

- И ты прости нас, атаман. – Нестройно затянули ватажники, срывая шапки с голов и кланяясь в ответ.

- А ты, Кудеяр? – Из общего гомона голосов прорезался бас старого казака.

- В монастырь. – Ответил кратко.

Выехали ранним утром. Чуть хрустел под копытами коней первый ледок, но сабли проверили привычно – не прихватило ли, легко ли выскочат. Все, кроме Кудеяра. Он долго смотрел на свой прекрасный меч – давний и ценный подарок английского друга приемного отца, потом размахнулся и зашвырнул клинок в темноту безымянного лесного озерца. Вслед за мечом отправилось и все прочее – ножны, шлем, кольчуга… Так и поехал безоружный. Кожушок на плечах, да голова понурая, сединой, как пеплом обсыпанная. Сорок лет мужику было…

Аннушку и младенца – мальчик то был, закопали еще ночью вместе в одной могиле, приложив ребенка к материнской груди, так ему и недоставшейся при жизни. Болдырь непривычно долго отпевал - читал стихири, канон, что-то из Апостола и Евангелия. Вся ватага молилась вместе, выпрашивая у Господа помощи душам усопших рабов Его. Кто-то шепнул было в начале:

- А младенец-то ведь не крещен…

- Цыц! – отозвался тут же казак. - В утробе материнской, покуда жив был, крещен мною! Юрием!

Кудеяр промолчал. Один Юрий умер, второй умер тоже. Оба умерли в един миг. Какое иное имя ему назначит Господь, коль согласится принять его покаяние – Ему и решать. Но Юриев больше нет! Как нет, и не было шведского мальчика Бенгта, не было разбойного атамана Кудеяра… Никого не было.

Еще одной могилой, еще одним крестом на заимке стало больше. Сомкнулись за спинами всадников еловые лапы, опустились плотной стеной, даже треск запаленной заимки не донесся, даже дымом не потянуло. По мхам глубоким, по слабо пробитым тропам, добрались и до тракта новгородского. На большак не совались, ехали окружными путями, забирая вправо от Новгорода, но упрямо держась на юг. Проскользнуть бы мимо Пскова, а там и до Печорской обители рукой подать. Впереди маячил лишь один Степан Поздей – знак подать, коль кто на дороге встретится.

Ехали молча. Болдырь раз окликнул атамана по имени, но услышал в ответ:

- Как сказал тогда слепой старец в Печерах? «Узри лик Его и будет имя Его на твоем челе!». А покудова нет у меня боле имен.

Лишь звенели в тишине копыта по первым утренним заморозкам, сохраняя общее молчание для предстоящей всем исповеди и очищения.

По дороге Бог миловал, да дозорный следил, от ненужных встреч в лес сворачивали. Уже и Псков позади был, до Печорской обители самая малость осталась, токмо ранним морозным утром близ деревни Ветошка натолкнулись на длинный обоз. Сразу поняли – чужаки. Повозки длинные, по обручам парусиной обтянуты. Лошади высокие, нерусской породы. На передках не фурманы ливонские, а иные возницы, частью русские ямщики, частью из жидов, угадывавшихся по торчащим из-под малахаев остроконечным бородкам и развивающимся пейсам. Разминуться не удалось. Охрана у обоза имелась, но немногочисленная – человек пять. Они было вперед выскочили, да сабли-то непроверенны, не смазаны, морозцем прихвачены, так в ножнах и зависли. Кто-то из стражников за луком потянулся, да пал тут же, стрелой сраженный. Остальных ватага Кудеяровская шутя порубила. Сам же атаман не участвовал, остановил коня на дороге, безмолвно наблюдая за происходящим.

Еще в самом начале неожиданной схватки возницы обозные проворно соскочили с передков и пустились наутек, в лес прятаться. Из повозок высыпали люди – мужчины, женщины, дети. Все одеты по-иноземному. На лицах их был явный испуг. Дети жались к матерям, многие плакали. Вид убитых стражников и вовсе поверг их в ужас, с которым они сейчас взирали на Кудеярову ватагу, безмятежно протиравшую окровавленные клинки, прежде чем убрать их в ножны. Толпа людей потихоньку собиралась подле передней повозки, где был заметен пожилой священник, старавшийся хоть как-то утешить своих собратьев, говорил им какие-то слова, гладил детей по головкам, некоторых брал на руки.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Болдырь не выдержал, подъехал к Кудеяру:

- Кажись, немцы. Поговори с ними. Вон, вроде б, как поп ихний за главного. – По имени не обратился. Помнил наказ атаманов.

Кудеяр согласно покачал головой и медленно направил коня к первой повозке. Лицо священника показалось ему чем-то знакомым.

Пастор Веттерман, а это был он, выбрался из толпы, загораживая ее спиной, словно защищая, направился навстречу одинокому всаднику. Остановившись в паре шагов от Кудеяра, он снял шляпу, церемонно поклонился и произнес по-русски:

- Господин, не знаю, как вас величать. Мы – несчастные переселенцы, следуем из города Дерпта, по-русски Юрьева. Воевода-боярин Михайло Яковлевич Морозов по царскому указу отправил нас к Москве, дабы волю государеву об участи нашей конечной выслушать. Всех нас около пяти сотен с детишками. Я служил ранее пастором в церкви Св. Иоанна Крестителя, столь же почитаемого в Московии, как и в нашей церкви. Меня зовут Иоганн Веттерман, и следую я вместе со своей паствой, дабы молитвами помочь преодолеть все невзгоды пути и предстоящее нам испытания. Здесь одни лишь простые люди – бюргеры, ремесленники, их семьи. Пожалейте этих несчастных, господин. Позвольте нам следовать дальше. Надеюсь, что разбежавшиеся возницы скоро вернутся. – Пожилой пастор еще раз склонил седую голову пред сидящим на коне Кудеяром.

Веттерман! Это же отец Андерса! - Вдруг осенило Кудеяра. Вот почему лицо священника показалось знакомым. Внезапно он заговорил по-шведски:

- Вы можете следовать дальше без всяких опасений. Мои люди вас не тронут. Прошу простить меня и их за то, чему невольно вы стали свидетелями. Господин Веттерман, вы можете вернуться к своей пастве и успокоить ее.

- Вы знаете шведский?! – Изумлению Иоганна не было предела. – Вы родом из тех краев?

- И да и нет.

Старый пастор смутился, не зная о чем еще можно спросить незнакомца, только что даровавшего им жизнь и свободу.

- За кого, если мне будет позволено, я могу помолиться? – Единственное, на что решился Веттерман, почти шепотом задав вопрос.

- В прошлой жизни, которой больше нет, меня звали Кудеяром. Но он умер. – Хмуро ответил бывший атаман и тронул коня, намереваясь объехать священника.

Бывший настоятель базилики Св. Иоанна еще раз поклонился и с радостной улыбкой поспешил к переселенцам, дабы еще издалека они могли понять, что переговоры закончились успешно и им более ничего не угрожает.

- Один вопрос, пастор. – Вдруг остановил его Кудеяр.

- Да, мой великодушный господин. – Веттерман вздрогнул и подчинился. На его лице светилась радостная улыбка. – Спрашивайте о чем угодно.

- Подскажите мне, как человек ученый, как богослов, какая самая покаянная из молитв?

- Пятидесятый псалом царя Давида. – Незамедлительно последовал ответ.

- У тебя он есть? – Кудеяр нагнулся с коня, чтобы быть поближе к пастору.

Веттерман протянул ему маленькую библию, что держал в руках.

- Пожалуйста. Это на немецком языке.

- А на русском?

- Если господину будет угодно, в моей повозке есть и на русском. Дозвольте принести?

Кудеяр кивнул головой, и старый пастор изо всех сил поспешил исполнить просьбу. Подбежав к ожидавшей его пастве, он несколькими словами быстро и окончательно успокоил людей, велел им расходиться и усаживаться в повозки. Сам же нырнул под парусиновый полог своей.