Доспехи совести и чести - Наталья Гончарова

теми же глазами, но не узнавал ни себя, ни других.

Третье отделение гудело как пчелиный улей своей привычной жизнью, где-то громкий смех, а где-то ворчанье, и посетители, требующие кто чего, каждый на свой лад. Вот только здесь он теперь совсем чужой.

К нему подбежал его помощник и с горящими глазами, выкрикивая бессвязные фразы и яростно жестикулируя, пытался толи объяснить ему что-то, толи от него требовал ответа. И Мейер в такт его движений махал головой, и даже сказал несколько слов, но спроси его через минуту, о чем был тот разговор, он бы не смог ответить и под пыткой.

Наконец оказавшись в кабинете, он заперся на ключ и сел за стол. Увидев пистолет, лежащий в чуть приоткрытом ящике секретера, он громко его захлопнул, толи со злости, толи, не желая видеть искушение, сулящее ему быстрый и «легкий» исход событий. Он откинулся в кресле и с глухим стоном, запрокинув голову назад, закрыл глаза, пытаясь привести хаос мысли, хотя б к подобию порядка.

Внезапно в дверь настойчиво постучали. Он не ответил. Постучали вновь.

Недовольно встав и отперев дверь, он вопрошающе уставился на мальчишку посыльного, который одному Богу известно как, умудрился проникнуть в Третье Отделение, оставшись почти незамеченным.

За ним, правда, бежал его помощник, встревоженный и взлохмаченный, и, предвидя недовольство своего начальства, быстро затараторил:

– Эк, какой шустрый, Ваше Сиятельство, мальчишка говорит Ваш важное поручение принес, и ни в какую конверт не желал мне для перепоручения отдать. Объяснил, мол, дело особой важности и ему строго настрого велено сей конверт лично Его Сиятельству, вручить. Ну не бить же его ей Богу, хотя ежели велите, я его быстро выпровожу, – и, показав мальчишке кулак, от смехотворности и неуместности такого жеста, засмеялся сам.

Не разделявший чудесного настроения присутствующих, Мейер грозно посмотрел и на мальчишку, и на своего подчиненного, и ничего не сказав, лишь протянул руку, ясно давая понять, что желает получить конверт как можно быстрее и без лишних слов.

Посыльный, быстро все смикитив, сунул конверт сердитому господину в руки и был таков. А Мейер захлопнул дверь кабинета прямо перед носов своего несчастного помощника, который и думать не знал, чем так прогневал своего до толе вполне себе не самое сумасбродное начальство.

Оказавшись наедине, он, разорвав конверт и быстро пробежавшись по тексту, прочел лишь строчки:

«…агент «Земли и воли»… в Третьем отделение…Серебренников»

Вот только слишком поздно, – подумал про себя Мейер и, в злости скомкав письмо, швырнул его на стол, что больше не принадлежал ему по праву.

В тот вечер Лиза не расставалась с книгой, и пока другие обсуждали охоту, а на кухне уже готовили, только что пойманных рябчиков и куропаток, Лиза листала подсохшие и волнистые листы бумаги заветной книги, словно пропуская песок между пальцев, без цели и успокоенья ради.

Пал Палыч тем вечером был в ударе, он подстрелил свой первый трофей, и от ощущения принадлежности отныне и вовеки веков к богеме, а также от аристократичности сего развлечения, он буквально вздулся, как воздушный шар. Отец легонько подтрунивал и посмеивался над его бравадой, впрочем, был все же благосклонен. Что ж, видя как дочь счастлива в браке, какое ж сердце отца не дрогнет? Пусть даже зять первоначально и не вызывал доверия.

Сестра переводила взгляд с отца на мужа, и была почти блаженной, обретя спустившуюся на нее благодать, как данность, что была ей предназначена со дня рожденья. Надо сказать, что получив статут замужней женщины, она вдруг в глазах окружающих, а самое главное, в своих собственных, возвысилась, не только над другими, но и над собой прошлой. Как если бы являясь незамужней девой, была неполноценной, недостаточной, а теперь, находилась на своем месте, там, где и должна была быть, обретя свой голос в этом мире и свою целостность.

Что касается матушки, то она была странно задумчива, и нет-нет, да и поглядывала в сторону Лизы, преимущественно тогда, когда та, была увлечена книгой. Словно материнское чутье подсказывало ей, что за всей молчаливостью и подозрительным интересом к книге, кроется некая тайна.

Мария Петровна была человеком противоречивым, выросшая в строгой почти старообрядческой семье, выйдя замуж, забыла все прошлое, и, пожалуй, нельзя было найти человека более либеральных взглядов, нежели она сейчас. И хотя Арсентьева была сдержанна и проявляла ласку редко, и то по праздникам, тем не менее, воспитывала дочерей в духе свободного выбора. Лиза не могла припомнить, когда мать ругала ее, впрочем, бурных чувств любви также не было принято проявлять в их семействе.

Все еще разгоряченные после охоты, мужчины так и не сменили темы, несмотря на то, что дамы уже откровенно скучали, и вновь заговорили о ружьях:

– Я в прошлом году увидел у Селиверстова, – начал Арсентьев, но поняв, что Трусов, знать не знает, кто такой Селиверстов, пояснил, впрочем, уже не без раздражения: – Помещик, дворянин, да как бишь его, сосед справа, через дом. В общем, не важно, увидел я у него винтовку, американскую. Узкая, тонкая, утонченный инструмент, – сластолюбиво продолжил тот, – для знающего охотника, разумеется. И тут я страсть как загорелся ее заиметь, уж я его уговаривал, уж я его просил, и сто рублей за нее давал, и даже двести, а он уперся, ни в какую, старый шельмец. Я уж было так расстроился, а пошли на охоту, – и Арсентьев отхлебнув из бокала, шумно закряхтел, а затем довольно вытер усы, раскрасневшись пуще прежнего.

Дамы меж тем, уже не скрывая, что разговор им наскучил, каждая занялись своим делом, маменька шитьем, Лиза перелистыванием той же книги, а Катерина и вовсе с трудом сдерживала навалившуюся на нее после плотного ужина зевоту.

Арсентьев же, подустав за прошлый месяц от женской кампании, не обращал на них никакого внимания, и взахлеб продолжил рассказ, тем более вид у его зятя был крайне заинтересованным. Понять подлинный то интерес, или наигранный не представлялось возможным, хотя разговор о любой вещи, что могла стоить двести рублей и впрямь, мог показаться ему крайне интересным. В меру образованный, в меру начитанный, и в меру чувствительный, мир материальный представлял для него наибольший интерес, по сравнению с миром духовным, и оттого в тот интерес к беседе можно было поверить легко.

– Стало быть, пошли мы с ним на охоту, а он возьми да и приди с этой винтовкой, толи Бурдэн, толи Пэрдан, черт их англичан разберешь.

– Бердан, батюшка, – не выдержав поправила отца Лиза.

– Да Бог с ним, – отмахнулся отец и продолжил. – Он ту винтовку взял, исключительно чтобы меня позлить. А тут гляди и куропаточки, а у него патрон заклинило, он его итак, и эдак – не стреляет.