Доспехи совести и чести - Наталья Гончарова

о нас самих, когда в нашей жизни происходят те события, о которых, в привычной суете дней, мы и помыслить не могли. Но верила ли она сама в то, что сказала в пылу праведного гнева? Верила ли она сама, что есть, что существует такой мужчина, что взглянет на нее глазами, не замечающими ее физического уродства? Что сможет противостоять и осуждающим взглядам и насмешкам и дурной молве, что ежечасно и ежедневно, устоит перед лавиной осуждения, кто готов к остракизму, коим неминуемо подвергнет их общество, за инаковость.

Мужчины, перестанут уважать его, за то, что из всех, красавиц, он выбрал ее, ведь выбрать калеку, есть не что иное, как слабость, свидетельствующая о его мужской немощи. Ведь сильный мужчина выбирает женщину, чья стать, здоровье и красота равны его состоятельности, а слабый… Союз с ней неизбежно уронит его статут в мужском обществе.

А женщины? Женщины не простят их связь никогда, ибо никогда не смиряться, что их предпочли калеке. Их красивых и умных, их здоровых и сильных, предпочли слабой и увечной. Сей факт неизменно заронит в них зерно сомненья. Что если пустота, что живет в них, настолько пугающа, что даже красота, аргумент вечный и незыблемый, не смогла стать перевесом при выборе?

Но существует ли она, настоящая любовь? Та самая всесильная и абсолютная, что сможет преодолеть все трудности, которые суждено встретить им на своем пути?

Ответа нет.

Так или иначе, она должна узнать это. Невозможно бояться всю жизнь. Неизменно приходит время, когда следует посмотреть своим страхам в лицо. Нельзя вечно закрывать глаза на правду, равно как и вечно хранить секрет, что лежит на сердце, тяжелее камня. Сегодня, она намерена во что бы то ни стало, получить ответы на свои вопросы. И пусть судьба, укажет путь, что уготован ей.

С этими мыслями, Лиза решительно направилась в сад.

Вот только в саду никого. Лишь примятая трава подле скамейки, указывала, что он был здесь. А теперь нет никого.

И снова одиночество и снова сад.

И такая тоска сковала ей грудь, что и дышать стало трудно. Лиза присела на скамейку, тревожно вглядываясь вдаль, но вязы, как прежде молчаливы, и только щебет малых пташек, пронзал безмолвие и безмятежье. Лиза взяла в руки книгу, с влажными, после проведенной под открытым небом листами, чей переплет перестал быть надежной опорой для них, отчего те с легкостью открылись именно на том месте, где была закладка. В руки упал беззащитный цветок ветреницы, до того момента находившейся в плену страниц чужой истории. Цветок, что символ начала любовной повести, знак, что он ждал ее, знак, что был здесь. Она ласково, едва касаясь пальцами, провела по тонкому стеблю и по его увядшим лепесткам, затем вновь вернула его на место, закрыла книгу и прижала ее к груди. Лиза боялась, что символ сокровенного чувства, который она оберегает от людей, может исчезнуть, растаять или разрушиться, ежели, будет явлен миру, но пока он здесь, подле ее сердце, с ним ничего не случится, она сохранит и защитит его.

Часом ранее в саду.

Может он пришел слишком рано? Или слишком поздно? Только позабытая книга, лежавшая на скамейке, напоминала о ней. Мейер подошел, взял ее в руки, и бегло пролистал. Это был французский роман, вероятнее всего любовный, по крайней мере, если судить по тому, как часто на его страницах мелькало слово «любовь». Вот только имел ли он какое то отношение к любви? Едва ли, – ответил сам на свой вопрос Мейер, и вернул книгу на место.

И отчего любовь в жизни, ничем не напоминает любовь в книгах? Зачем писать, то чего нет, вводя в заблуждение бедных читателей, что затем ищут ее и не находят. А, смиряясь с разбитыми мечтами и желаниями, принимают любовь настоящую, шероховатую, словно лист вяза, колючую, будто стебель шиповника, и невзрачную, как цветок подорожника.

Постояв немного, но, так и не дождавшись Лизу, решил скоротать время и прогуляться, а за одним изведать новые места, тем более что за всю неделю, еще не заходил дальше этой тропинки. Затем он вновь вернется и может быть тогда, застанет ее в саду. Тем более управляющий упомянул об озере, совсем неподалеку.

Туда-то, Михаил Иоганович, и отправился.

Озером, правда, тот пруд едва ли можно было назвать. Затянутый в плен зеленых водорослей, он был примечателен лишь мириадами поденок, что поднимались над его гладью, как утренний туман, и, кружась, взмывали ввысь в вечном танце природы, дарующим не только жизнь, но и смерть.

И ни одной живой души больше. Ни всплеска рыбы, ни даже кваканья лягушек.

– Что ж, в мутной, и грязной стоячей воде выживают лишь насекомые, да пиявки, – разочарованно подумал Мейер.

Ему вдруг вспомнилось то утро, два месяца назад, и горечь прошлого накрыла его с новой силой…

Март 1979 год. Три месяца назад.

Вот уже полгода, как он был влюблен, а точнее ему казалось, что влюблен.

Погружаясь все сильнее в мир разгула и порока, он, отчего то, находил в том и удовольствие и утешенье. Словно устав как цирковая лошадь скакать по кругу, под удары хлыста, он несся вольно в неведомую даль, приносящую ему ощущенье свободы и полета. Впрочем, скорее, ложное, нежели истинное.

Воспитанный в крайней строгости, чем часто грешат родители, поведение которых, так далеко от идеала нравственности и морали, он к своим почти сорока годам, словно засиделся в роли мальчишки, чья главная задача, быть лишь примером послушанья и не боле.

И теперь оказавшись на воле, что даровала ему она, не знал, что с этой свободой делать, и оттого кидался из одной крайности в другую, стараясь преодолеть за день путь длинною в жизнь.

Дни, недели и месяцы завертелась в калейдоскопе разноцветных, но по сути однообразных событий. Жизнь разгульная, жизнь кутежная, жизнь распутная. И не было б тому конца, если б не одно мартовское утро…

Он впервые проснулся, не застав ее рядом. Сначала он не придал тому значенья, и, посмотрев тяжелым и мутным взглядом в потолок, вновь погрузился в сон. Еще несколько попыток проснуться, но голова болела с похмелья, отчего то больше чем обычно, а тревожные сновиденья, терзали не только разум, но и душу.

Наконец, выбравшись из похмельного тумана, он очнулся, и, превозмогая разбитость, сел на кровать. Еще с минуту, действительность плыла перед глазами, пока он не смог различать предметы так, как они были в действительности. Мейер оглядел комнату, пытаясь собраться с мыслями. Все было на своих местах: стул, раскиданная одежда, бутылка шампанского, и даже две, но что-то было не так. Он еще не мог понять, что именно, но чутье, подсказывало, это