Золотые нашивки - Юрий Дмитриевич Клименченко

Живет. Вероятно, завтра уйдем на острова. Там встанем на якорь, и две недели нас будут гонять по реям и мачтам. Бедные капитаны должны любоваться нашими задами, пока мы не научимся убирать и ставить паруса. Освоим, тогда — в море.

— Слыхал. С Дерхольма в город не приедешь. Далеко.

На баке пробили четыре двойных удара. Наступил полдень.

— Ладно, Витек, еще увидимся. Надо идти принимать пищу. Наши троглодиты уже гремят посудой. Салют! Заходи.

— Обязательно. Говорят, что мы, как Аяксы, будем вместе. Привет Марине. Будь.

Тронев перепрыгнул на свое судно.

ПАРАМОНОВ

В дверь каюты постучали.

— Да, да, входите! — Шведов обернулся.

На пороге стоял высокий худой человек в засаленной белой куртке.

— Прошу обедать, Анатолий Иванович.

Шведов брезгливо посмотрел на буфетчика.

— Слушайте, Парамонов, сколько раз я вам говорил, чтобы вы переодевались к столу, почему вы…

— Сейчас переоденусь, — послушно сказал буфетчик и закрыл дверь.

Григорий Алексеевич Парамонов пришел на «Алтаир» год назад. Раньше он никогда не плавал, попал на судно по распоряжению начальника училища без согласия капитана, по «блату», как говорил Шведов, за «кормой» имел какую-то историю, связанную «с бабой»; капитан что-то слышал, но деталями не интересовался. Он сразу невзлюбил Парамонова. За то, что он ставленник начальства. Кроме того, Шведов хотел, чтоб буфетчицей на судне была женщина. Его раздражали длинный нос Парамонова, виноватые глаза, вечно грязная куртка и неловкость. Парамонов часто ронял посуду, в качку двигался неуверенно, работу знал плохо, хотя и очень старался. Парамонов абсолютно не пил, и это вызывало подозрение капитана.

«Хитрован. Придуривается. Пьет, наверное, втихаря». Капитан никак не мог привыкнуть к своему буфетчику. За глаза Шведов называл его не иначе, как «деятель». Парамонов чувствовал неприязнь капитана, но из кожи лез, чтобы угодить ему. Шведов часто придирался к буфетчику. Приглашал его к себе, делал саркастические замечания, учил, как надо работать.

Парамонов на все отвечал:

— Есть. Учту. Переделаю.

Стоял вытянувшись, длинные руки висели по швам, он только нервно шевелил пальцами. Но однажды ночью, когда «Алтаир» шел в море и капитан спустился на палубу промять ноги, он услышал тихий разговор. Вероятно, Шведов прошел бы мимо, если бы говорившие не упомянули его имя. По голосу он узнал Парамонова и остановился.

— …Анатолий Иванович? Что ж… Моряк он хороший, но уж слишком ограничен. Моллюск. Широты у него нет, кругозора…

Это уж было слишком! Парамонов — недотепа, растяпа, чуждый на флоте человек, безвольная тряпка, обозвал его, Шведова, моллюском! Скоро капитан успокоился и решил, что в конце концов каждый имеет право на собственное мнение, а мнение Парамонова ему совсем неважно. Наплевать, пусть думает, что хочет! Но неприятный осадок остался, и теперь, когда Шведов видел буфетчика, он всегда вспоминал «моллюска». Он с удовольствием освободился бы от него, но формальных поводов к этому не находилось. И вдруг в последнюю стоянку «Алтаира» у набережной Парамонов трое суток не вышел на работу.

Как только Парамонов явился на судно, капитан пригласил его к себе. Лицо у буфетчика было желтое, под глазами лежали тени.

«С похмелья. Ну, ладно», — подумал Шведов. И сказал:

— Ну так что?

Григорий Алексеевич молчал.

— За трехдневный прогул без уважительных причин полагается увольнение, — продолжал Шведов. — Или причины уважительные?

Буфетчик пожал плечами.

— Я вас спрашиваю, — не повышая голоса, сказал капитан.

— Для меня уважительные.

— Для вас? А для судна, для закона?

Григорий Алексеевич тоскливо взглянул на Шведова: «Ну, не мучай меня. Чего уж тут говорить…»

Шведов начал терять терпение.

— Вот что, Парамонов. Хватит играть в молчанку. Я с вами серьезно говорю. В чем дело?

Парамонов беспомощно оглянулся на дверь.

— Жена ко мне приехала, — наконец выдавил он.

— Ну и что? Радостная встреча, гулянка на три дня, а судно как хочет. Так, что ли?

— Нет. Приехала сына отбирать. Вы поймите, сына… Зачем он ей? А для меня он все.

— Не вижу связи…

— Эх, товарищ капитан. Трагедия это. Документов на такое дело не представишь. Пока мы тут разбирались… Не мог мальчишку оставить одного.

— В общем, Парамонов, ваши личные дела не должны отражаться на внутреннем распорядке судна. Сдайте инвентарь боцману и получите расчет у старпома. Приказ будет сегодня. С завтрашнего дня вы свободны, — жестко сказал Шведов. — Можете идти.

Григорий Алексеевич не тронулся с места.

— Анатолий Иванович, — тихо, просительно проговорил он. — Оставьте меня на судне. Все отработаю с лихвой. Я понимаю, три дня прогула…

— Видите ли, Парамонов, человек, который наплевательски смотрит на судно, пьянствует…

Парамонов сделал протестующий жест.

— …три дня не является на работу, не заслуживает снисхождения. Какой пример для остальной команды? У нас учебное судно, не забывайте, и дисциплина здесь должна быть на высоте. Мы учим молодежь.

Все это Шведов сказал монотонно, назидательным тоном.

— Я вас очень прошу, товарищ капитан. Я не выпил ни грамма за эти три дня. Даю слово. Так случилось…

— Не будем терять драгоценное время, Парамонов. Идите, Можете обратиться в судком, но вряд ли он вас поддержит.

Буфетчик безнадежно махнул рукой. Что уж там, если капитан принял решение. Он вышел, забыв наклонить голову, ударившись лбом о крышку рубки.

«Вот растяпа», — подумал Шведов и облегченно вздохнул. Неприятный разговор окончен. Пусть себе идет, работает где-нибудь в другом месте, поищет себе начальника с более широким кругозором. Не морской он человек. А на «Алтаир» надо взять толковую, чистоплотную женщину. Жена приехала мальчишку забрать, трагедия… Вздумал обмануть капитана. По лицу видно, что «давил банку». А может быть, правду говорил? Да нет, очень смахивает на липу. И все-таки как-то жаль человека, что-то у него было в глазах такое… Какой-то он необычный, подавленный. Ведь уволят человека. Запишут в трудовую книжку… Потом трудно будет устроиться…

Шведов встал, открыл дверь:

— Вахтенный!

Через минуту на палубе появился курсант с повязкой вахтенного на рукаве.

— Позовите-ка Парамонова ко мне.

Буфетчик сейчас же явился. Он смотрел на капитана с надеждой. Может быть, капитан передумал?

— Вот что, Парамонов, я решил вам помочь. Правда, это противозаконно и против моих правил, но… Подайте заявление, что просите уволить вас по собственному желанию. Ну, в связи с семейными обстоятельствами. Понимаете?

— Понимаю, — безучастно сказал буфетчик. — Так, конечно, лучше, чем за прогул… Сейчас принесу.

Ну вот, теперь, кажется, все в порядке. Пусть себе идет, Шведов ему зла не желает. Устроится. Надо срочно заявить в кадры, чтобы прислали буфетчицу.

Но почему-то эти мысли не радовали Шведова. Ведь с Парамоновым ему давно хотелось расстаться. Вот и расстался. А удовлетворения нет. Вообще-то он не любил