Оттепель. Действующие лица - Сергей Иванович Чупринин

«политической основой начавшегося движения стал ЦК комсомола»[2221].

Патриотически ориентированные персонажи заняли ключевые позиции в комсомольских отделах пропаганды и агитации, в молодежных редакциях, в издательстве «Молодая гвардия», а одноименный журнал, в отличие от «Юности» подведомственный П., и вовсе стал трибуной пошедшего в рост национализма. Предпринята была и попытка, малоудачная, впрочем, вытеснить Евг. Евтушенко, Б. Ахмадулину, В. Аксенова, Б. Окуджаву с роли властителей дум молодого поколения, заменив их В. Фирсовым, Вас. Федоровым, И. Кобзевым, а то и вовсе Ф. Чуевым.

Вполне возможно, что эту экспансию, закулисно патронируемую А. Н. Шелепиным и В. Е. Семичастным, в 1920–1930-е годы могли расценить и как очередной «право-левый уклон». Но при Л. И. Брежневе тех, кто потерял его доверие, убирали по одиночке и без публичных объяснений, сугубо аппаратными мерами. Поэтому «железного Шурика» в 1967 году перевели на профсоюзную работу, Семичастного услали на Украину, и, — как предполагает Н. Митрохин, — П. тоже «должен был быть отправлен в отставку еще в середине 1967-го, но он, предвидя грядущие неприятности, заручился поддержкой М. Шолохова и Ю. Гагарина, чьи голоса были достаточно авторитетны для членов Политбюро»[2222].

И задержался на идеологически значимом посту еще на год, пока не появился предлог, абсолютно благовидный. Ревизия комсомольской гостиницы «Юность», дома приемов ЦК в Переделкине, дома отдыха «Аюдаг» в Крыму показала, что, с помпой принимая иностранные делегации, руководители ВЛКСМ обеспечивали красивую жизнь и самим себе. Ближайшее окружение П., — рассказывает А. Кондратович, — «за пьянки с блядьми („с активом“, поправил меня А. Т<вардовский>, — это называется „с активом“)»[2223] из ЦК комсомола выгнали, а самого П. на секретариате уже «большого» ЦК КПСС жестоко распекли, объявили ему выговор — и на 15 лет отправили руководить Госкомспортом, а потом и послом сначала в Монголию, затем в Бирму.

Его политическая карьера закончилась. И, — 6 июля 1968 года записывает в дневник Ф. Абрамов, —

вот что поражает в этой истории: безнаказанность. Ведь надо бы под суд этих мерзавцев, заклеймить их позором в газетах, а их только пожурили. А Павлова даже перебросили на видный пост. Да и другие, надо полагать, не оставлены без тепленького местечка.

Да, да самое настоящее перерождение! И вот, оказывается, за перерождение у нас не наказывают[2224].

Лит.: Кукушкин В. Лидер. М.: Человек, 2011.

Панова Вера Федоровна (1905–1973)

Жизнь П. выпала нелегкая, а писательская судьба оказалась счастливой.

«Первая, — по словам К. Чуковского, — вне всякого сравнения писательница Советского Союза»[2225] дебютировала как прозаик уже в 40-летнем возрасте. До этого были, конечно, очерки в ростовских и пермских газетах, были опыты в драматургии, повесть «Семья Пирожковых» в пермском альманахе «Прикамье» (1944)[2226], но знаменитостью П. сделали «Спутники».

Их появление в журнале «Знамя» (1946. № 1–2, 3) не обошлось без скандала. Публикации попытался воспрепятствовать Д. Поликарпов, игравший в Союзе писателей роль комиссара. Но знаменцы в своих намерениях были тверды, и результат известен. Повесть неожиданно приглянулась Сталину, так что Д. Поликарпова наказали, на восемь лет отстранив от обязанностей секретаря правления ССП по оргвопросам, а П. вручили Сталинскую премию 1-й степени (1947).

То же и с «Кружилихой» (Знамя. 1947. № 11–12), то же и с «Ясным берегом» (Звезда. 1949. № 9): настороженное, чтобы не сказать агрессивное неудовольствие чиновных критиков — и, по мановению августейшей руки, очередные Сталинские премии (1948, 1950). Да мало того: на заседании Политбюро 6 марта 1950 года, Сталин, — по воспоминаниям К. Симонова, — выдал своей любимице еще и охранную грамоту, сказав: «Из женщин Панова самая способная. <…> Я всегда поддерживаю ее как самую способную. Хорошо пишет»[2227].

Вполне понятно, что и на траурном митинге 6 марта 1953 года П., — как рассказывает Л. Шапорина, — «не забыла слегка упомянуть о своем троекратном лауреатстве: „Какое счастье, когда твой труд понравился ему…“»[2228] И вполне понятно, что после того, как ее новый роман «Времена года» (Новый мир. 1953. № 11–12) Вс. Кочетов разгромил в «Правде» (27 мая 1954), П. попросила о заступничестве уже Хрущева: «Я надеюсь, что ЦК КПСС оградит писателя, стремящегося честно выполнять свой долг перед партией и народом, от огульного охаивания и заушательской проработки»[2229].

Звучит законопослушно, да П. и была законопослушной. Однако, благословленная Сталиным, любимицей или, что то же самое, автоматчиком партии она так и не стала. Ее проза хоть и не контрастировала стилистически с соцреализмом, все-таки никак не вписывалась в него по смысловому наполнению: мир обычных людей, будто и не подозревающих о своем статусе строителей коммунизма, ясные, христианские в своей основе нравственные ценности…

Ее не могли не полюбить. Как читатели, поэтому, — вспоминает П., — когда выходила новая книга, «очередь к книжному магазину тянулась на два квартала». Так и писатели: «…в целом она владеет своим искусством, как всего пять-шесть мастеров в стране»[2230], — заметил Е. Шварц, а на выход в «Новом мире» повести «Сережа» (1955. № 9) К. Чуковский откликнулся прочувствованным письмом:

Вы, может быть, и сами не знаете, что Вы написали классическую книгу, которая рано или поздно создаст Вам всемирное имя. Не сомневаюсь, что ее переведут на все языки. Дело не только в том, что впервые в истории русской литературы центральным героем повести поставлен шестилетний ребенок, но и в том, что самая эта повесть классически стройна, гармонична, выдержана во всех своих — очень строгих! — (подлинно классических) пропорциях[2231].

Защищенная всеобщим признанием и ни разу не фрондер, П. и в Ленинграде умела не идти на поводу у власти: приняла, например, в августе 1956 года на себя обязанности ответственного редактора вольнодумного кооперативного альманаха «Прибой», где, среди прочего, предполагалась публикация девяти стихотворений О. Мандельштама, но в апреле 1957-го хлопнула дверью в знак протеста против ужесточившейся идеологической цензуры[2232]. И деятельно помогала молодым писателям: поддержала на старте Ю. Казакова и В. Голявкина, назвала гением Р. Грачева, хлопотала и о других.

Случались, разумеется, и конфликты, и высказывания, которые П. не красят. Но единственным по-настоящему темным пятном в биографии П. осталось 27 октября 1958 года, когда она на заседании писательского начальства поддержала исключение Б. Пастернака из Союза писателей.

Здесь загадка: зачем она, осмотрительная да к тому же еще и беспартийная, вообще согласилась приехать на это судилище в Москву, почему выступила, — по свидетельству К. Ваншенкина, — так «резко, прямолинейно, неприязненно»?[2233] А. Гладкову, на рассказ которого ссылается К. Ваншенкин, она «ответила, что испугалась. Решила, что начинается новый тридцать седьмой год, а она знает, что это такое. И что у нее большая семья, и всех их она очень любит»[2234]. «Нет, я должна выступить, — несколько по-иному объяснила она свой поступок С. Бабенышевой. —