Древние Боги - Дмитрий Анатольевич Русинов

уйти, но опять был остановлен воеводой:

– У меня нет к тебе ненависти, челман. Наши народы стали жертвами чьей-то большой игры.

– Благодарю тебя, благороднейший из воинов. Твоё сердце не окаменело от злости и ярости, но я поспешу к себе в комнату, чтобы оплакать своего брата, состоящего в войске повелителя Аллай-хана тысячником, и он наверняка погиб…

– Как звали твоего брата? – Спросил Стальной Барс. Теперь он понял, кого напоминал ему купец, и что в его облике казалось отдалённо знакомым. Конечно! Это же одно лицо!

– Его имя тебе ничего не скажет, храбрый северянин. – Купец тяжело вздохнул, и после небольшой паузы, добавил: – Его звали Сагынай.

– Мне начинает казаться, что наш Обитаемый Мир до безобразия тесен. – Усмехнулся Рутгер, и, глядя в недоумённое лицо челмана, видя его глаза, где теплилась слабая надежда, произнёс: – Чуть больше месяца назад твой брат был жив. Я пленил его в битве и отпустил вместе с другими воинами, коим посчастливилось выжить в бою.

Купец вернулся назад с прытью, какой никто не ожидал от него, и, упав на колени, припал губами к пыльной перчатке воеводы.

– Чем я могу отблагодарить тебя, милостивейший из победителей? Все мои товары – твои! Шелка и парча, оружие, всё твоё…

– Мне ничего от тебя не надо. Обещай только одно, что покинешь постоялый двор утром, когда нас здесь уже не будет. Это будет твоя благодарность за жизнь брата.

– Можешь быть спокоен. Я буду тих как мышь, и более не потревожу тебя ничем…

– Всадник! – Крикнул со стены Сардейл.

Весть застала Стального Барса врасплох. Быстрее молний начали метаться мысли в голове, и сразу же возникло множество вопросов, на какие он не мог ответить сам себе. Неужели он что-то действительно упустил, и кто-то смог улизнуть с постоялого двора, чтобы предупредить стражу о готовящемся прорыве? Неужели он что-то не предусмотрел? Стены невысоки, и совсем не пригодны для обороны, а дощатые ворота слишком слабы, чтобы выдержать хоть один добрый удар тараном. Неужели всё было зря, и скоро начнётся схватка, неминуемо закончившаяся или истреблением отряда, или цепями, что оденут каждому!

– О! Да это же наш приятель Болевил!

– Он один? – Тут же спросил воевода, облегчённо вздохнув, и посмотрев на Сардейла. Увидев утвердительный кивок, он невольно улыбнулся, и крикнул воинам, стоящим у слабых, дощатых створок: – Открыть ворота! Посмотрим, зачем его принесла нелёгкая…

– Он сразу догадается, увидев наши приготовления. – Произнёс Аласейа. – Вряд ли он будет молчать об этом.

– Так мы вряд ли его отсюда выпустим. Слишком многое поставлено на кон, чтобы так рисковать.

Ворота открылись, и во двор на взмыленном коне въехал рус. Он огляделся по сторонам, и, спрыгнув с седла, подошёл к воеводе вигов. Переводя дыхание, дружелюбно улыбнулся, и как ни в чем, ни бывало, будто и не было недавнего расставания, спросил:

– Я вижу, ты уже всё знаешь?

– Что именно? – Рутгер сделал вид, что ничего не понимает, и ни о чём не догадывается.

– Ночью к постоялому двору подойдёт три сотни гвардейцев, и на рассвете вы будете атакованы. Для вас уже приготовлены цепи!

– Так я и думал. – Хмуро кивнул виг. Немного подумал, говорить ли ещё что-нибудь Болевилу, и добавил: – Вот только утром нас здесь уже не будет.

– Куда же вы пойдёте? До границ Руссии путь не близкий, и гвардейцы настигнут вас где угодно. Вы не сможете вырваться из ловушки. У вас есть только один путь – умереть с честью.

– Зачем ты мне это рассказываешь? – У Стального Барса не было никаких подозрений к русу. Просто он хотел понять, что им движет, и для чего он это делает. Ведь, по сути, они были едва знакомы, и были друг для друга совершенно чужими людьми. Разве можно их отношения назвать дружескими?

– Могу я быть откровенным? – Гвардеец заглянул в глаза воеводы, и, собравшись с мыслями, продолжил: – Мне никогда не нравился наш император, а то, что он творит в последнее время вообще непостижимо уму. Он стал не тем, кому я давал клятву в верности.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Как это ни грустно, но империя доживает последние дни. Я уверен, что не пройдёт и года, как чернь поднимется, и уничтожит наше государство. Слишком много у нас рабов, и слишком мало сил, чтобы удержать их в узде.

– Может, всё не так плохо? – Попытался успокоить руса воевода, видя, с какой горечью в голосе тот говорит. Ему даже показалось, что ещё немного, и тот бросится грудью на меч, чтобы прекратить свои душевные страдания.

– Нет, всё очень плохо. Император ужесточает законы, увеличивает поборы и налоги, словно не видит, что творится в стране. Конечно, чернь сдерживает страх перед гвардией, но надолго ли его хватит? У нас есть поговорка, что прижатый к стене котёнок превращается во льва, так что это как нельзя подходит к тому, что происходит. Я чувствую, что грядут большие перемены, и Руссия захлебнётся в своей собственной крови.

– В стране Лазоревых Гор тоже не всё так хорошо, как тебе могло показаться из наших разговоров. – Решился на доверительный шаг Стальной Барс, и, не заметив во взгляде Аласейа осуждения, закончил: – У нас происходит то же самое, и когда наступит этому конец, неизвестно.

– Мой воевода… – Подошедший Вальгер опустился на одно колено, и выжидающе посмотрел на него, не решаясь при чужаке произнести то, что хотел сказать.

– Говори, друг мой. Болевилу можно доверять.

– Оружие и припасы распределены между воинами. На постоялом дворе собраны все факелы, что мы смогли найти, и сделаны ещё несколько десятков штук.

– Отлично. – Кивнул Рутгер. – Всем ужинать, и быть готовыми по первому сигналу выступить.

Едва десятник отошёл, Болевил удивлённо спросил:

– Не значит ли это то, что вы собрались ночью пробиваться к границе? Но ведь это невозможно!

– Мы – виги. – С гордостью ответил Стальной Барс: – И поверь, мы можем совершить невозможное. Мы спустимся в подземелья упырей, где нас не будут преследовать гвардейцы.

Рус отшатнулся от воеводы, словно тот был прокажённым, и какое-то время потрясённо молчал, не веря в то, что только что услышал. Потом изумлённо посмотрел на воинов, стоящих рядом с Рутгером, и только тогда, обретя дар речи, смог выдавить из себя:

– Так может быть и прав был лорд Архорд, когда на дороге в Егдер сказал, что вы все сумасшедшие.