Федеративные идеи в политической теории русского народничества - Фэй Хайтин

России, был переработан самим автором, именно он выбран для изучения в настоящей работе: в нем одновременно и сохранена живая мысль автора в ее развитии, и устранены недомолвки и искажения, обусловленные подцензурностью первого издания.

По определению Лаврова, термин «идеализация» подразумевает сознательное значение, которое человечество придает своим бессознательным действиям: «Область идеализации очень обширна. Во всех элементах своего развития она опирается на стремление придать в воображении человека сознательный характер действиям бессознательным и полусознательным, а действия сознательные перевести с более элементарной ступени на высшую»[245].

То есть в «идеализации» Лавров видит продукт некоего психического процесса, могущего внести – и зачастую вносящего – в сознание и память человека некоторые искажения при попытке осознания им процессов и явлений внешнего мира. В некоторой степени можно сопоставить это понятие с «очками» Канта, сквозь которые человек наблюдает природу: «Наблюдение указывает три группы идеализации, выходящие из желания человека внести сознание и разум во все явления или, по крайней мере, в большинство их»[246]. Словом, это продукт применения разума человека к явлениям внешнего мира.

У Лаврова теоретические исследования всегда влекли за собой и практические рекомендации, теория и практика не существовали по отдельности. Если идеализация является продуктом деятельности разума, то общественные формы, реализованные в культуре, так или иначе воплощают естественные потребности человека. Человечество в ходе истории вырабатывает различные общественные формы для удовлетворения конкретных потребностей. Обычно общественная форма очень сложна: она соединяет в себе различные функции, чтобы одновременно удовлетворить комплекс потребностей личности. В качестве примера такой комплексной общественной формы Лавров приводил патриархальную семью: она стремится удовлетворить «потребности воспитания растущего поколения, и потребности экономического обеспечения личностей, и потребности защиты их от внешних врагов, и потребности ограждения одной личности семьи от насилия другой, и потребности накопления знания, и потребности творчества»[247]. Немало и случаев, когда человек творил ряд различных общественных форм, чтобы удовлетворить одну определенную потребность. Очевидно, человеческие потребности не сразу формируют общественные формы – именно идеализация совершает эту работу: «Теория общественных форм, как они должны быть на основании ясно понятых человеческих потребностей, – есть продукт истинной и научной идеализации соответствующей потребности»[248].

По мнению Лаврова, можно выделить три типа идеализаций: первый тип – идеализация неизбежная, второй тип – идеализация ложная или призрачная, фиктивная, третий тип – идеализация истинная, настоящая. Причина возникновения ложных идеализаций не так важна для Лаврова, поскольку она относится скорее к области психологии и кроется в основном в несовершенстве человеческого мышления. Зато последствия таких идеализаций исключительно важны, ведь именно критически мыслящая личность, очистившая свое сознание от ложных идеализаций, играет ведущую роль в теории Лаврова. Акцентирование Лавровым роли мыслящей личности неоднозначно воспринималось учеными в разные исторические периоды, однако при этом по-прежнему вызывает исследовательский интерес, в том числе у антропологов и специалистов по этике[249]. Лавров считал ложные идеализации крайне опасными для развития общества, так как они приводят к искажению общественных форм, различным злоупотреблениям ими и в конечном итоге тормозят общественный прогресс.

Истинная же идеализация так важна для Лаврова не только по причине ее теоретического значения, но и в силу своего прямого воздействия на практическую деятельность личности. Чтобы устранять из жизни общества ложь, невежество, косность и рутину, чтобы нести истину и справедливость, чтобы добиваться общественного прогресса – высшей и единственно достойной цели для мыслящей личности, – по мнению Лаврова, каждой личности необходимо сначала критически отнестись ко всем идеализациям, чтобы обрести среди них истинную идеализацию, а затем критически отнестись и к современным общественным формам, «выработанным историей народов, историей человечества»[250].

«Договор» и «закон»

Среди всех общественных принципов одним из главнейших Лавров считал государство: «Хотя ни об одном из великих общественных принципов нельзя сказать, что им не злоупотребляли, идеализируя его, но едва ли в последний период который-либо принцип подвергался в такой мере подобной операции, как принцип государства»[251]. Он считал, что уяснение понятия «государство» гораздо важнее, чем просто ведение полемики за или против принципа государственности как такового.

Споры «о том, служит ли договор основанием государству или государство ему предшествует», известные как полемика между рационалистами и «исторической школой», разгорелись с особой страстью в первой трети XIX века. Рационалисты утверждали, что в процессе зарождения государства первичен общественный договор между гражданами. Представители «исторической школы» были уверены в том, что государство является столь же естественным продуктом исторического развития человечества, как семья, племя или народ. Среди мыслителей, вольно или невольно вовлеченных в эти дебаты, несколько особняком стоял Гегель. Лавров, хорошо знакомый с учением Гегеля, подчеркивал, что «около тридцатых годов нашего века обоготворение государства достигло своего апогея, и последний великий представитель немецкого идеализма, Гегель, был в то же время и мыслителем, который наиболее открыто высказал это обоготворение»[252].

Отдавая должное Гегелю как мыслителю, Лавров подверг критике гегелевскую идеализацию государства. В оценке происхождения и сути государства он ближе к воззрениям Руссо и, приступая к критическому анализу ложных идеализаций государства, предварительно обращается к теории общественного договора: «Характеристическая особенность государства – законное обязательство его членов поддерживать его строй и понуждать к тому же тех, которые не хотят исполнять этого обязательства добровольно.

Следовательно, здесь предполагается действительный или фиктивный договор, связывающий всех членов государства. Выражением этому договору служит закон. Эти два начала сами по себе имеют столько важности и так часто подвергаются призрачной идеализации, что я нахожу лучшим рассмотреть их сначала особо и потом уже перейти к вопросу о государстве»[253].

Договаривающиеся субъекты могут быть отдельными личностями либо личностью и группой людей, могут быть и союзами людей, но побуждение к заключению договора во всех этих случаях одно и то же – желание оградить себя от опасности в будущем: «Точно так общество доходит до договора в своей молодости. Элементарные инстинкты, культурные привычки, родовые обычаи или непосредственная общность интересов соединили временно людей. Их союз удобен, привычен или выгоден им всем; они это знают; но в них проснулось уже сознание изменчивости их желаний, способности увлекаться; это сознание заставляет их опасаться за исполнение в будущем того, что они сознают удобным или выгодным для себя. Они заключают договор, обязывающий их сделать то, что в сущности для них всего полезнее. Затем настает другой период. В обществе находятся люди более сильные и более слабые, эксплуататоры и эксплуатируемые; последние терпят от первых и не доверяют им. Но бывают минуты, когда первые, при своей силе, не могут достигнуть своих целей без содействия последних»[254].

Обычно