Спиноза и его друзья в Древней Руси - Юлия Георгиевна Семенова

Сергеевич. Он мирно спал и проснулся только тогда, когда загремели засовы и за пленниками пришла стража.

Глава 11. Из огня да в полымя

Чертог сиял. Каганы улыбались. Палач точил кривую саблю. Пленники с содроганием взирали на искры, слетавшие с точильного круга.

– Сделать строки? – ласково спросил Александра Сергеевича толстый с пейсами каган-бек.

– Сделать-сделать, – ответила за поэта Катя. – Много-много. Петуля, ты первый.

Бонифаций попереминался с ноги на ногу, будто на уроке у доски, и поскрёб затылок.

– Ну, это… – вдохновенно начал он. – В общем… пошёл хазар на базар…

– Карашо, – похвалил тощий каган-царь, – достаточно.

– Прости, Катя, – Спиноза решительно отстранил девочку и шагнул к тронам:

– Олег, ты взял на душу грех. Покайся! Мирные хазары…

– Този карашо, – покивал за тощего каган-бек.

Геракл расправила плечи и с чувством провыла:

– У Лукоморья дуб растёт. Под дубом смерть Олега ждёт…

– О! – каган-бек удовлетворённо поднял толстый палец, унизанный кольцами. – Очень карашо!

Тощий с сомнением покачал бритой головой:

– Не очень карашо. Нет конь. Нет змея. Секир-башка.

Александр Сергеевич вышел вперед и заслонил детей:

– Позвольте, господа, прочесть вам несколько строк, которые пришли мне в голову во время бессонницы:

Богат и славен… каганат,

Его поля необозримы.

И табуны неукротимы

Копытами в степи стучат.

Палач перестал точить саблю и прислушался. Поэт продолжал:

Хазар на север держит путь,

Хазар не хочет отдохнуть.

Ни в чистом поле, ни в дубраве,

Ни при опасной переправе.

– Какой кароший казар! – растрогался толстый. – Ни хочит отдохнуть, – он высморкался в рукав халата. – Дальши-и.

– Грозы не чуя между тем,

Не ужасаемый ничем,

Князь русский козни учреждает…

Тощий каган-царь неожиданно расхохотался.

– Балда какой! Сидит – и не знаит. А казар кароший ему – чик-чирик! Еще качу.

– А между тем змея большая

Ползет из черепа коня

И жалит Вещего Олега…

Палач затопал ногами и заплясал вокруг точильного камня.

– О, муза! Ты прости меня, – Пушкин поднял глаза к потолку. И неожиданно закончил: – Уж все готово для побега.

Каганы вскочили с тронов:

– Кто побег? – забеспокоились они. – Побег не есть карашо!

– Разве я сказал – побег? – удивился Александр Сергеевич. – Уж все готово для набега… э-э-э… хазар на русские поля.

– Он что-то придумал, – незаметно шепнула Катя на ухо Спинозе.

– Сбежим! – в Петулиных глазах засветилась надежда.

Пушкин сделал шаг назад и встал в строй.

– Сегодня не будет секир-башка, – пообещал тощий каган. – Завтра будет секир-башка.

– За что? – обалдел Рюрикович.

– Ну, знаете!.. – задохнулась от гнева Катя. – Мы всю ночь не спали. Столько натворили!..

– Возможно, ваши величества не удовлетворены формой либо размером данных произведений? – поспешил поинтересоваться Спиноза. – Но это не всё наше творческое наследие. Многое осталось в черновиках. Есть и проза, в которой прославляется…

– Прославляется – очень карашо, – одобрил толстый.

– Я прославляется? – спросил тощий.

– Нет, – растерялся Витя, – но…

– Завтра утром я прославляется и, – тощий показал на каган-бека, – он прославляется. Не сделать строки – секир-башка.

Он трижды хлопнул в ладоши, и пленников увели.

Вечером им в подвал принесли лепёшки и воду.

– Последний наш ужин, – мрачно пробурчала Геракл, налегая на мучное.

– Секир-башка, – вздохнул Петуля.

– Друзья, не отчаивайтесь! – воскликнул Спиноза. – Александр Сергеевич сегодня недвусмысленно намекнул на возможность побега. Я ведь правильно вас понял?

Пушкин сидел, обхватив голову руками.

– Увы, друзья… Я надеялся что-то придумать…

– Так вы про побег просто для рифмы сказали? – разочарованно протянула Катя. – А я надеялась…

– И правильно! – перебил научный руководитель. – Поэзия побуждает не к действию, но к мысли. Надо искать выход. Он должен быть!

Спиноза вскочил и возбуждённо забегал вдоль стенки.

– Эх, были бы здесь селитра и сера, я изобрёл бы порох и взорвал дверь! Конечно, – он резко остановился, – если бы мы приняли меры предосторожности.

Петуля посмотрел на Спинозу, на дверь, на стенку и вдруг сказал:

– Может, охрану подкупить?

– Чем? С тебя же всё поснимали, – уныло махнула рукой Геракл.

Бонифаций ухмыльнулся.

– Плохо ты меня знаешь, – он сел, неторопливо расшнуровал кроссовку, стянул носок и продемонстрировал присутствующим здоровенную ступню.

– Ух ты! – восхитилась Катя. – Размер, наверное, сорок второй. Ой, как красиво!

Пальцы Петулиной ноги излучали сияние, переливаясь кольцами и перстнями.

Бизнесмен полюбовался произведенным впечатлением и с сожалением сказал:

– Вторую ногу не зарядил. Мозоли мешают.

Он освободился от драгоценностей и снова обулся. Спиноза внимательно изучал золотой запас.

– А хватит ли? – он с сомнением покачал головой. – Насколько мне известно из исторических источников, золотом в каганате никого не удивишь.

– А что здесь в цене? – насторожился бизнесмен.

Витя поправил очки.

– Если мне не изменяет память, хазары брали дань с русских натуральным продуктом. Как это там было в летописи? Э-э… «По мыси с дыма», что в переводе на современный язык означает: по белке со двора.

– У меня этих мысей… – небрежно сказал Бонифаций. Он снял куртку и отстегнул подкладку. С изнаночной стороны она напоминала витрину магазина «Меха». Ровными рядами спускались с плечевых швов до пояса шкурки горностая, куницы, соболя, норки. Виднелись и беличьи хвостики.

– Это всё ты наторговал? – с уважением спросила Катя. – А я думаю, с чего это он так потолстел?

Петуля что было силы забарабанил в дверь. К нему присоединился Корнецов.

– Эй, вы там! – заорал Рюрикович. – Открывайте! Дело есть!

– Мы хотим попросить вас обменять нас на пушнину и археологические ценности, – интеллигентно вторил Спиноза.

Никто не откликнулся. У научного руководителя заболели кулаки, а у Петули горло.

– Ой! – Геракл даже подпрыгнула от поразившей её догадки. – Там никого нет! Надо вышибить дверь.

Бонифаций с сомнением покачал головой.

– Это тебе не Спинозина квартира. Тут старая постройка. Ну сама подумай, чем ты её вышибешь? Пушкиным, что ли?

– Точно! – Катя бросилась к неподвижно сидящему памятнику. – Александр Сергеевич! Вы пойдёте на таран?

– А? Что? – очнулся поэт.

– Надо вышибить дверь, – поставила перед ним задачу девочка.

– А-а-а…

Пушкин тяжело разбежался и всей массой врезался в кованую дверь. На ней не осталось ни царапины. Зато пелерина на крылатке классика заметно помялась.

– Ещё разок, – Александр Сергеевич отошел к противоположной стене.

– Нет! – Спиноза, раскинув руки, бросился наперерез произведению скульптора Опекушина. – Мы не позволим уродовать культурное достояние! К тому же, – поправил он очки, – бронза – чрезвычайно мягкий металл. Вы сильно деформируетесь, Александр Сергеевич.

– Остается последнее средство, – классик с сожалением осмотрел испорченный плащ. – Сочинить оду этим… – он пощёлкал пальцами, подыскивая слово, – … неразумным хазарам. Противно, ничего не скажешь. Но я тут набросал…

Загремели запоры. Друзья насторожились. Они слышали, как со скрежетом медленно отодвигался один засов, другой, третий…

– Простите, друзья, – Спиноза снял очки. – Прощай, Катя…

– Но Пушкин… – с надеждой девочка посмотрела на поэта.

Заскрипели несмазанные петли.

– Да пошли они! – психанул Рюрикович. – Что их прославлять? – он торопливо рассовал по карманам золото и набросил на плечи куртку с пушниной. – Хоть бы похоронили по-человечески!

– Простите, братцы, только спьяну, – Пушкин надел шляпу, – я оду посвящу кагану.

И потянул на себя дверь.

– Тёркин! – удивился Петуля.

– Как вы здесь оказались? – захлопал глазами Витя.

– Стучали. Ну пошли, что ли, арапы, – и солдат повёл за собой пленников, освещая путь фонарём.

* * *

Перед ними несла свои воды великая русская река Волга, впадающая в Хвалынское море. Вся компания сидела вокруг костра и ела уху. Тёркин неторопливо рассказывал, как он оказался в хазарской столице, как