Спиноза и его друзья в Древней Руси - Юлия Георгиевна Семенова

увидел пленников на базаре, как выследил, куда их поместили, и как придумал план побега.

– Купил у грека за целковый ведро вина, – расправил солдат пшеничные усы, – добавил туда сон-травы и стражникам понёс. Они сперва отказывались, потому как магометаны, им, значит, ихний бог это дело запрещает. – Служивый выплюнул рыбью косточку. – Он, значит, как говорит, Аллах ихний: «Первая, мол, капля – самый большой грех». Только там складно. Слышь, арап, – он локтем подтолкнул Пушкина, – так они чего навострились делать, магометаны-то? Палец, значит, в винцо окунают и эту каплю, самую главную, на землю стряхивают. А потом употребляют.

– Как любопытно! – Спиноза блеснул очками. – Я никогда не встречал подобного в литературе. Вот что значит непосредственное общение с людьми!

– Да, – согласился Тёркин. – Хорошо побалакали… Ведро-то, слышь, они вылакали до дна. Тут вы колотиться начали. Я думаю: «Чево стучат? Дайте людям уснуть!» Ну, а как они уснули – известно: пошёл, темницу отворил – и все дела.

– Вы нам так помогли, – Витя подложил в костер хворостинку. – Не знаем, как и благодарить.

– Брось, – солдат раскурил трубочку. – Когда-то и ты меня выручишь. Это дело житейское.

– Само собой, – пробасил Петуля.

Катя вытерла руки о траву.

– Спасибо, дядя Тёркин. Вы очень вкусно готовите, хотя и мужчина.

– Служивым без этого нельзя, – отозвался солдат. – Бывало, в походе продрогнешь, потом покашеваришь, чайку попьёшь и снова готов хоть сотню вёрст шагать… В нашем деле, коли не подкрепишься, тебя без всякого штыка свалят. Горячее надо обязательно, не то нутром захвораешь. Да вы ешьте, ешьте, чай, путь вам неблизкий…

– В Выселки! – засобиралась Геракл. – Спиноза, а диван выдержит Пушкина?

– Телоразложитель, Катя, – поправил её научный руководитель. – Я думаю, Александра Сергеевича можно будет взять на буксир.

Над Волгой что-то затарахтело. Тёркин, прищурясь, посмотрел в тёмное небо.

– Никак, гроза собирается?

– Природа грома… – договорить Спиноза не успел.

Огромная птица спикировала сверху, клюнула его в шлем, схватила когтями за шиворот и взмыла в небо.

– Отдай! – Катя едва успела вцепиться в Спинозины ноги и вслед за ним унеслась в поднебесье.

Всё произошло так быстро, что никто не успел опомниться. Памятник отчаянно крикнул во тьму:

– Катрин!

Ему ответил только удаляющийся клёкот.

– Опять влипли! – схватился за голову Петуля.

* * *

Василий Иваныч проснулся в хорошем настроении. Делая зарядку, он мурлыкал под нос:

Из-за острова на стрежень,

На простор речной волны

Выплывают расписные

Стеньки Разина челны…

Не переставая напевать, пенсионер, как обычно, сварил себе яйцо всмятку и заварил чаёк.

Позавтракав, Василий Иваныч набрал номер телефона знакомого капитана полиции, который вёл дело по ограблению квартиры №187.

– Алё! Это общественность беспокоит. Ну что, нашли преступников? Нет ещё? А на след Пушкина напали? Не в вашей компетенции? Безобразие! Я буду жаловаться!

Пенсионер в сердцах бросил трубку, раскрыл папку с надписью «Досье», занес туда разговор с полицейским, взглянул на листок календаря и проставил дату: 5 мая сего года.

Часть 3. Сарынь на кичку!

Глава 1. Зуб кашевара

– Не догнать, – задыхаясь от бега, пропыхтел Тёркин. – Дива-птица. Никак в гнездо ребят потащила. Плохи дела.

– Она их сожрёт? – испугался Петуля.

– Этого нельзя допустить, – вскочил Пушкин. – Мы тотчас же выходим на поиски.

– Слышь, арап, – обратился Тёркин к памятнику, – гнездо-то ёйное тут, в утёсах, искать надо. Ты с мальцом туда ступай, а я во-он там прочешу.

Солдат подтянул пояс и направился к дальнему холму. Александр Сергеевич и Бонифаций полезли на ближайшую вершину.

– Катька не пропадёт, – успокаивал себя Петуля, – а вот Спиноза! Заклюют ведь…

Камень пошатнулся, и бизнесмен едва не свалился со скалы. Александр Сергеевич успел схватить его за куртку.

– А может, и нет, – продолжал бормотать Бонифаций, оправившись от испуга. – Витька в этой… в технике безопасности… и Геракл его защитит…

Они поднялись на лысую гору. Над Волгой клубился туман. Волны казались серыми, тяжёлыми. Противоположный берег терялся в предрассветной мгле. В распадке между холмами что-то темнело. Оттуда слышались голоса.

– Гнездо! – обрадовался Петуля. – Нашли!

Он кубарем скатился по склону. Пушкин цеплялся руками за камни и старался не отставать. Но все же Бонифаций вырвался далеко вперёд.

В гнезде было многолюдно. Бизнесмен вкатился в толпу жертв Дивы-птицы. Все, как по команде, обернулись. Со всех сторон его окружали плечистые мужики, заросшие бородами и косматыми гривами.

– Что, проситься пришёл? – прищурился толстомордый дядька в кафтане.

– Мне ещё жизнь дорога, – огрызнулся Бонифаций, поднимаясь на ноги.

– А зачем тогда явился? – подал голос щупленький мужичонка.

– Дык… – двоечник оглядел толпу. – За Гераклом и Спинозой. Их ещё не сожрали?

– Кого-кого? – переспросил щуплый.

– Катьку и Витку. Он в таком шлеме «Харлей»… Его ни с кем не спутаешь…

Дядьки загоготали.

– Сожрали-сожрали. С кашею, – подтвердили они. – Вот Стешка варил, – и вытолкнули в середину круга долговязого парнишку.

– Будет брехать-то, – отмахнулся тот. – Только и знаете, что зубы скалить. Какой я вам Стешка? Не девка, чай…

– Ах ты, гад! – Петуля набросился на него с кулаками. – Такую голову сварить! Людоед! Маньяк!

– Что?! – вскипел мальчишка. – От такового слышу! – и заехал бизнесмену в глаз.

Мужики оживились.

– Ножку, ножку ставь! – подсказывали они Бонифацию.

– Под микитки хватай! – подзадоривали долговязого.

Петуля был сильнее, но пацан ловчее. Двоечник размахивался, а Стешка проскальзывал у него под рукой и больно пинал в ляжку. Но время от времени Петуле всё же удавалось его достать. Один раз Бонифаций так врезал, что Стешка свалился на землю, правда, успел ухватить обидчика за ногу. Пацаны сцепились в клубок и покатились. Зрители вошли в раж. Они кричали, свистели, улюлюкали и топали ногами. Увлечённые схваткой мужики даже не заметили, как сквозь толпу протиснулся вперёд большой чёрный памятник.

– Юноша, – обратился он к живому клубку. – Мы зря теряем время. – И легко оторвал Петулю от отчаянно защищавшегося парнишки.

Стешка шмыгнул носом и размазал по щекам кровь.

– Пусти, – вырывался из бронзовых рук Бонифаций. – Я его уничтожу! Шестёрка птицына! Спинозу сварить – это ж надо! А Геракла за что? Ей жить и жить! Пусти, я ему глотку перегрызу!

– Брехло! – Стешка выплюнул на ладонь выбитый зуб. – Никого я не варил! А жа жуб ты ещё ответишь!

– Каков молодец! – раздался голос из рядов зрителей. – Бойко бьётся! – И в круг выступил рослый мужик в красной рубахе. – Хочешь вором-разбойничком стать? Я б тебя взял!

Петуля всё ещё тяжело дышал.

– А это кто? – широкоплечий постучал по бронзовой крылатке. – Лыцарь?

Пушкин брезгливо отстранился.

Косой шрам на лице мужика побагровел. В глазах вспыхнула злоба.

– Ах ты, тварь немецкая! Не желаешь, значит, мараться об нас? Русским духом брезговаешь? Да знаешь ли, кто я таков? Я, – мужик со всего маху стукнул себя в кумачовую грудь, – сам атаман Ураков! Слыхал небось, немчура? На Волге меня всякий знает! Ни один рулевой не смеет ослушаться, коли выйду да крикну в голос: «Приворачивай!»

Он выхватил из-за пояса пистолет и направил на поэта чёрное дуло:

– Что, наложил в штаны, пёсий сын?

Гладкий ствол упёрся памятнику в грудь. В животе у Петули похолодело. Он решил вызвать огонь на себя:

– Эй!

Атаман обернулся.

– Не стреляйте, – вежливо попросил