Проклятие рода - Шкваров Алексей Геннадьевич

- Ах, ты… - Захлебнулся Осеев, но дверь распахнулась и в пытошную стражники втащили Марфу. Женщина широко распахнула глаза, увидев растерзанную, висящую на дыбе сестру, вспыхнула разом, выкрикнула:

- Что, ирод, потешился вволю?

- Ныне и до тебя дошла очередь. – Тяжело дыша, отозвался дьяк.

- Пытай! Токмо помни – и на тебя кат сыщется!

Осеев отвернулся от нее, не отвечая. Видя, что помощник приготовился выплеснуть на Василису очередное ведро воды, дьяк остановил:

- Буде! Сама очухается. Пущай так повисит. Эту давай приспосабливай рядом.

Кат с помощником быстро сорвали одежду с Марфы, руки обмотали ремнями, в петлю просунули, дернули, и женщина, застонав, повисла в сажени от сестры.

Осеев внешне успокоился. Настал черед воплотить задуманное – отвести от себя крамолу. Дьяк уселся за стол, хотел было взяться за перо, да заметил, что руки и вся грудь с бородой в крови. Поморщился. Пришлось вставать.

- Эй, - кивнул помощнику, - дай обмыться.

- Что по локоть замарал себя кровушкой жены законной? – Донесся с дыбы насмешливый голос Марфы, но дьяк пропустил мимо ушей. Вымыв руки, сполоснув лицо и бороду, вытерся поданной чистой тряпицей, к столу вернулся. Расправил бумагу, обмакнул перышко.

- Ну, с Божьей помощью…

- С Божьей ли? – Снова послышалось из-под потолка.

- С Божьей, с Божьей, ибо с ворами дело здесь имею. – Невозмутимо отозвался Осеев. Поднял голову, всмотрелся внимательно. – Обе, значит, голубушки собрались у меня… Ответствуй, Марфа Федорова вдова купеческая, блудила ли твоя сестра Василиса с вором и татем, Кудеяром нареченным?

- Не знаю такого! – Спокойно ответила Марфа.

- Не про него, покамесь, речь. Вопрошаю сызнова: «Блудила ли твоя сестра?»

- Нет!

- Ты блудила?

- Вдовая я! Грех на тебе! Позоришь меня, честную бабу. Голой вывесил пред мужиками. И сам смотришь с мыслями блудливыми. Грех!

- Упорствуешь, Марфа! – Посмотрел пронзительно, исподлобья.

- Глаз твоих не боюсь, ирод. Не Василиса. Вона, что с сестрой сотворил. За то пред Богом ответ держать будешь.

- Не виновата, говоришь, Василиса? – Задумчиво протянул дьяк.

- Нет! – Резко мотнула головой, застонала от боли в вывернутых руках.

- Добро. О вине ее после потолкуем. – Осеев неожиданно заговорил миролюбиво. – Посуди сама, Марфа, ведь хоть и баба ты, да не глупа совсем. Людишки мои видели, как шастает к тебе на двор молодец. Черняв, высок, широкоплеч. В те же часы шастает к тебе и жена моя, Василиса. После сперва он уходит, за ним она. Кто блудил с ним?

- Отчего тебе блуд мерещится, Степан? То раз единый приказчик от купцов заходил, что в наем лавки моего мужа покойного взяли. Василиса его и в глаза не видела. Она в горнице, а мы в подклеть спускались. – Марфа даже обрадовалась, что сестра рядом, может, услышит. Вместе ведь завсегда легче под расспросом. Дурак, ты, Осеев!

- Зря ты так, Марфа… - Степан Данилыч сложил губы трубочкой, покачал укоризненно головой. – Думал, умнее… ан нет!

- Куда уж до тебя! – Буркнула женщина.

- Зри, глупая, я ведь даже бумагу не мараю лишним, - дьяк показал ей чистый лист, - вот изрекла ты ныне, что приказный к тебе приходил... – Женщина кивнула с дыбы. – Следовать, надобно мне того парня чернявого сыскать… Подыму я все бумаги наемные, по ним сыщу купцов, да людишек их, приказных, дворовых, случайных… всяких, до баб и ребятишек малых, всех. Да на дыбу подвешу!

- Тебе грехом больше, грехом меньше. Одно – гореть в преисподней. – Отозвалась Марфа, но голос ее дрогнул.

- Упорствуешь… Не хочешь признаться с кем…, - Осеев на мгновение задумался, припоминая, - в подклеть спускалась. За блудом быстрым, покудова сестра в горнице ждет. – Подсказал ненароком и кату помахал пятерней растопыренной – пять ударов, мол. Палач кивнул.

Закусила губу Марфа, ни звука не издала. На четвертом ударе в беспамятство впала. Отлили.

- Очухалась, милая. – Осеев спросил участливо. – О полюбовнике твоем толкуем… Так был, аль не был? Спускалась ли с ним блудить в подклеть?

Боль мешала думать, стекала горячей кровью по спине, пульсировала в мозгу, заводя все мысли в тупик страдания, если одна и выскальзывала, тут же цепляла ее когтями, заново сдирая уже не кожу, а мясо с костей, забрасывала в дальний угол безысходности. Сознание туманилось, глаза застилали слезы.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Взять на себя Кудеяра? Отвести от Василисушки? А ежели она уже призналась? Скосила глаз в сторону, на сестру. Эх, не видать, слышит ли она… А что с того, что вину взяла? Под пыткой кого угодно оговоришь и себя и чужого…

- Слышь, Степан, - прохрипела с верхотуры, - напиться дай.

Осеев кивнул палачу согласно. Кат ослабил виску, приспустил, ногами пола коснулась - все легче стало. Помощник миской зачерпнул в ведре, где дьяк смывался, так и подал с кровью. Напилась. Вздохнула и заговорила решительно:

- Пиши, Степан. То ко мне полюбовник захаживал. Зовут Иваном. В торговых рядах познакомилась. Назвался купчиной корыстным. Чем торгует - не сказывал, да и мне не интересно. Не торговаться, чай позвала. Бабье нутро по блуду истосковалось. Почитай, сколь лет без мужниной ласки вдовицей живу, вот и согрешила.

Осеев записывал, не перебивал.

- Звать, говоришь, Иваном? – Лишь переспросил, усмехнувшись.

- Иваном. – Подтвердила.

- А, может, Кудеяром?

- Вольно ему было Иваном назваться, а прочего не ведаю. – Марфа твердо стояла на своем.

- Купчина, толкуешь?

- Да!

- А блудя с ним, меча не приметила?

- Нет! – Мотнула головой.

- А купчина твой, с двора вышедший, яко вор Кудеяр опознан был, троих стражников уложил, достав меч из-под полы кафтана… А ты и не ведала.. – Покусывая перышко, тихо в сторону сказал дьяк, и также, не повышая голоса – кату. – Бей ее…

Веревку вздернули, подняли на дыбу. Свистнул кнут. На третьем ударе вновь Марфа впала в беспамятство.

За спиной скрипнула дверь.

- Кого там несет нелегкая? – Недовольно подумал Осеев, оглянулся. И вмиг подобострастная улыбка озарила его лицо. В пытошную привычно заглянул царев дядя, князь Глинский. Нос закрыв рукавом, огляделся:

- Баб расспрашиваешь, Степан?

- Их самых, Юрий Васильевич.

- Какие-то они… дохлые, что ль?

- Нет еще, отец родной, не дохлые. Притомились просто.

- Кто такие будут?

- Сестра моей жены. – Дьяк кивнул на Марфу. – С вором блудила.

- Ух, ты! – Глинский всмотрелся во вдову повнимательнее. – С которым из них?

- По-всякому пытал, Юрий Васильевич, не знает. – Осеев развел руками. – Мыслю, не врет.

- У тебя немой заговорит, знаю… А свою бабу вижу тоже не пожалел? – Ухмыльнулся князь, мельком глянув на кровоточащее тело Василисы.

- Чего жалеть? – Степан Данилович пожал плечами. – Одна с вором блудила, другая покрывала блуд. Заодно с ворами обе, значится. То дело ныне государево, не мужнино.

- Верно мыслишь, яко слуга достойный, дьяк.

- За ласковое слово прими, князь, поклон мой низкий. – Осеев склонился, а разгибаясь, спросил, словно невзначай. – Что делать-то с ними?

- С женой, что сам хочешь, на свою бабу и скотину – суда нет! А эту…, - Глинский ткнул посохом в Марфу, - колесовать назавтра при всем честном народе.

- Позволь, Юрий Васильевич, слово молвить? – Еще разок склонил спину Осеев. Ничего, не сломается.

- Молви! – Важно кивнул царев дядя.

- Посколь не ведомо с кем из воров спуталась сия баба грешная, посколь сестрой жены моей оказалась, то и на меня крамола падет…

- К чему клонишь, Степан Данилович? – Не понял Глинский. – Нет на тебе крамолы!

- То ты, мудрый князь, ведаешь, от того кланяться не устану пред твоей милостью, за ласку твою. А ведь иные не знают! Прокричит бирюч на площади про Марфу, а запомнят меня, чрез жену. Донесут государю, что плох Осеев в делах государевых, коль сестра жены с ворами зналась.

- Эк, ты витиевато… - Боярин посохом поводил в воздухе. – Что хочешь-то?