Фрейд - Питер Гай

Происходящее на улицах австрийских городов и деревень сразу после немецкого вторжения по своей жестокости превосходило все, что видел гитлеровский рейх. Грязная антисемитская клевета таких нацистских журналов, как Stürmer, ограничения на профессию для немецких евреев, расистский нюрнбергский закон 1935 года, населенные пункты, гордо объявляющие себя «свободными от евреев» – Judenrein, – все это не предвещало для немецких евреев ничего хорошего. Однако их страдания не шли ни в какое сравнение с волной насилия, захлестнувшей Австрию после аншлюса: март 1938 года стал генеральной репетицией ноябрьских погромов в Германии. Популярный немецкий драматург либеральных взглядов Карл Цукмайер в те дни случайно оказался в Вене, и увиденное на всю жизнь запечатлелось в его памяти. «Врата ада разверзлись и изрыгнули из себя самых низких, самых отвратительных, самых ужасных демонов. Город превратился в кошмарное полотно Иеронима Босха. Воздух наполнился непрерывными, дикими, истерическими криками, вылетавшими из глоток мужчин и женщин». В глазах Цукмайера все эти люди лишились лиц, которые теперь напоминали искаженные гримасы: «у одних страха, у других лукавства, но у большинства дикого, исполненного ненависти торжества». Он был свидетелем ужасных событий в Германии, в том числе гитлеровского «Пивного путча» в ноябре 1923 года и прихода нацистов к власти в январе 1933-го, но ничто не могло сравниться со сценами, которые разыгрывались на улицах Вены. «Это был поток зависти, ревности, озлобления, слепой и безжалостной жажды мести».

Бойкот, объявленный еврейским торговцам в Вене и других городах, стал меньшим из зол. Однако этот бойкот, сам по себе отвратительный, сопровождался толпами коричневорубашечников или мародерствующих подростков с нарукавными повязками со свастикой, которые наказывали тех, кто его игнорировал или отрицал. Вооружившись тщательно подготовленными для этого случая списками, австрийские нацисты и их последователи грабили квартиры и магазины евреев, разоряли синагоги. Но еще страшнее было спонтанное насилие. Вид беззащитных евреев возбуждал воображение австрийских толп в разных городах страны. Ортодоксальные евреи Восточной Европы – в своих широкополых шляпах, с пейсами и длинными бородами – стали любимой мишенью погромщиков, но остальных тоже не щадили. Под радостное улюлюканье мучителей еврейские дети, женщины и старики голыми руками или зубными щетками стирали призывы к плебисциту Шушнига, оставшиеся на улицах. Некий английский журналист стал свидетелем одной из таких сцен: «Люди из СА волокли пожилого еврейского рабочего и его жену через одобрительно кричащую толпу. По щекам старой женщины катились слезы; она смотрела вперед, как будто сквозь своих мучителей, а я заметил, как старик, за руку которого она держалась, пытался погладить ее ладонь. «Работа для евреев! Наконец работа для евреев! – выла толпа. – Спасибо нашему фюреру, он дал работу евреям!» Другие банды насмешками и пинками заставляли еврейских школьников писать «Jud» на стенах, выполнять унизительные упражнения или вскидывать руку в нацистском приветствии.

Все это продолжалось не один день. В сообщении агентства Associated Press из Вены от 13 марта были такие строки: «Сегодня усилилось избиение евреев и разграбление магазинов. Евреи исчезают из жизни Вены. На улицах и в кафе не встретишь никого или почти никого из них. Один был избит при выходе из кафе на глазах у жены, которая беспомощно смотрела на это. Еврейскую женщину, снявшую 40 тысяч шиллингов в банке, арестовали без всякого обвинения». Потом нацисты явились в штаб-квартиру еврейского спортивного общества «Маккаби», разбили имущество и сорвали эмблему организации.

Некоторые просто отказывались верить своим глазам; для них еще не умер волшебный сон о Вене, очаровательном и веселом городе на берегах голубого Дуная: «Еврейские лидеры выражали мнение, что в Австрии антисемитизм будет мягче, чем в Германии». В действительности все оказалось наоборот. В сообщении, помеченном 15 марта, корреспондент сообщал: «Адольф Гитлер оставил после себя в Австрии антисемитизм, который расцветает даже быстрее, чем это происходило в Германии». Далее он описывает сцены, которые стали уже знакомыми читателям западных газет за два предшествующих дня, – зубные щетки и все остальное. Журналист отмечал, что, если бы у еврея был выбор между получающими удовольствие австрийцами и исполняющими приказы немцами, последние оказались бы предпочтительнее: «Автор видел у гостиницы Saechsischer женщину в меховой шубке в окружении шестерых нацистских охранников с винтовками и в стальных касках; они заставили ее встать на колени и стирать слова Heil Schuschnigg, написанные краской на тротуаре. Но даже за такие унижения евреи могли быть благодарны, потому что охранники их пальцем не тронули – в отличие от скорой на расправу толпы». Эта толпа, пребывавшая в крайне опасном настроении и склонная к грабежам, была разогнана охранниками в касках. «Совершенно очевидно, – рассуждал корреспондент, – что цену аншлюса почувствуют не только евреи». Немецкий нацист из Берлина, с которым беседовал журналист, выразил некоторое удивление скоростью, с которой здесь внедряется антисемитизм, что, по его словам, делает судьбу евреев Вены гораздо худшей, чем в Германии, где изменения были постепенными. Больше всего работавших в Вене репортеров поражала атмосфера всеобщего ликования. «ВЕНЦЫ ОБЕЗУМЕЛИ; ПЕРЕПОЛНЕННЫЕ ШУМНЫЕ УЛИЦЫ», – сообщал один из газетных заголовков 14 марта. «Толпы кричащих, поющих, размахивающих флагами людей бродят по городу с нацистским приветствием «Зиг хайль» / МОЛОДЕЖЬ МАРШИРУЕТ / В кафе немецкие марши сменяют вальсы / Оппозиции не видно». Немецкие нацисты импортировали в Австрию свои эффектные приемы манипулирования массами, и на какое-то время в стране словно наступил праздник.

Оборотной стороной этого праздника были насилие и убийства. В Вене и других австрийских городах март 1938 года стал временем политических убийств – а также убийств случайных и импровизированных. Известного адвоката, социал-демократа Хуго Шпербера, который своим едким сарказмом давно провоцировал австрийских нацистов, буквально затоптали. И этот случай не единичен: в апреле Исидор Поллак, директор химической фабрики, был убит точно так же людьми из СА, которые якобы обыскивали его дом. Другие австрийские евреи, например эссеист, артист кабаре и непрофессиональный историк культуры Эгон Фридель, обманули своих палачей и убийц, лишив их добычи… 16 марта, когда штурмовой отряд поднимался по лестнице в его квартиру, Фридель выпрыгнул из окна и разбился насмерть. Этот выход из положения превратился в эпидемию: 11 марта в Вене было зарегистрировано два самоубийства, три дня спустя их число возросло до четырнадцати, причем восемь погибших были евреями. За всю весну около 500 австрийских евреев предпочли лишить себя жизни, чтобы избавиться от унижения, невыносимой тревоги или депортации в концентрационные лагеря. Смерти были такими подозрительными, что в конце марта власти сочли необходимым официально опровергнуть слухи о тысячах самоубийств после прихода нацистов к власти. Хвастаясь механической точностью, которая характеризовала гитлеровскую машину смерти, заявление информировало, что с 12 по 22 марта в Вене зарегистрировано девяносто шесть самоубийств, из который только пятьдесят напрямую связано с изменением политической ситуации в Австрии.

Той весной мысль о самоубийстве посещала даже дом Фрейда. Врач Макс Шур, которому мэтр доверял и который был близким другом семьи в эти тяжелые месяцы, рассказывал, что, когда идея бегства от нацистов уже представлялась безнадежной, Анна спросила: «Не лучше ли всем нам покончить с собой?» На это Фрейд, в свойственной ему иронической манере, возразил: «Зачем? Потому что они этого желают?» Возможно, он считал, что игра не стоит свеч, и ждал, когда упадет занавес, но все же не собирался сам задувать огонь и покидать сцену – ради удовольствия врага. Бунтарский дух, который сопровождал основателя психоанализа всю жизнь, по-прежнему жил в нем. Если он и уйдет, то на собственных условиях.

Новые власти завершили вхождение Австрии в гитлеровский рейх быстро, безжалостно и эффективно. Их деятельность в буквальном смысле слова означала: finis Austriae. Меньше чем за неделю австрийская армия, законодательство и институты превратились в немецкие отделения, и страна, которая называлась Австрией, теперь стала восточной провинцией Германии под названием Остмарк – это был сознательный архаизм. Судьи, чиновники, промышленники, банкиры, профессора, журналисты, музыканты из числа евреев – все были немедленно уволены. Уже через несколько недель опера, газеты, мир бизнеса, высокой культуры и кафе с восторгом объявляли себя чисто арийскими. Надежные и проверенные нацисты получили все важные и почетные должности. Сопротивления практически не было – даже возражений. Но любой отпор оказался бы неэффективным и иррациональным; то слабое сопротивление, которое могли бы оказать австрийцы, элитные подразделения Генриха Гиммлера, или СС, подавили испытанными временем методами. Тех, кого подозревали в противодействии нацистам или даже в мыслях о противодействии, бросали в тюрьму либо отправляли в Дахау, страшный концентрационный лагерь в Баварии. Немногим удалось сбежать за границу, но лишь затем, чтобы понять, что остальной мир не собирается вмешиваться и приходить им на помощь.