Фрейд - Питер Гай

Несмотря на поглощенность интересами и жизнью родных и близких, Фрейд не мог игнорировать угрозу, исходившую от нацистской Германии. Все еще лелеявший слабую надежду, что он относительно спокойно умрет на родине, и время от времени экспериментировавший с мрачными предсказаниями, мэтр наблюдал, как тают его иллюзии по поводу сохранения Австрией независимости. Успокаивающие опровержения не выдерживали столкновения с неопровержимой реальностью: вооружением Германии и нежеланием Запада давать отпор Гитлеру. Мрачными были не только его личные перспективы, но и перспективы всего психоанализа. Еще летом 1933 года мэтр сказал Эрнесту Джонсу, что «…почти готов увидеть, что в нынешнем мировом кризисе наша организация тоже погибнет. Берлин потерян, Будапешт обесценился после ухода Ференци; а куда они движутся в Америке, непонятно». Два года спустя, в сентябре 1935-го, он просил Арнольда Цвейга не откладывать запланированную поездку в Европу: «Вена не должна стать немецкой раньше, чем вы приедете ко мне». Тон его был шутливым – но только тон. Цвейг все еще тешился мыслью, что правление нацистов в Германии придет к концу и «коричневую» эру сменит монархия с либеральным оттенком. Фрейд тоже продолжал цепляться за подобные фантазии. Даже в феврале 1936 года он выражал надежду, что может дожить до падения нацистского режима. Это было свидетельство не неистребимой наивности, а скорее неопределенных сигналов, получаемых политическими обозревателями как справа, так и слева.

Тем не менее в середине 1936 года мрачные комментарии начали проскальзывать все чаще. «Приближение Австрии к национал-социализму, похоже, не остановить, – писал Фрейд Арнольду Цвейгу в июне. – Судьба на стороне черни. Я со все меньшим и меньшим сожалением ожидаю того времени, когда опустится мой занавес». В марте 1937-го он уже считал катастрофу неминуемой. «По всей видимости, политическая ситуация становится еще более печальной, – писал основатель движения Эрнесту Джонсу. – Вероятно, нет никакого препятствия вторжению нацистов со всеми гибельными последствиями такого вторжения как для психоанализа, так и для всего остального». Фрейд сравнивал положение в Вене с положением в 1683 году, когда у ворот города стояли турки. Тогда беда отступила – теперь же надежды почти не осталось. Муссолини, который до сих пор защищал Австрию от немцев, похоже, решил предоставить им свободу действий. Мэтр с горечью констатировал: «Я бы хотел жить в Англии, как Эрнст, и путешествовать в Рим, как вы». Письмо Арнольду Цвейгу также было исполнено дурных предчувствий: «Все вокруг становится все более мрачным, угрожающим, а сознание собственной беспомощности все более настойчивым». Четырьмя годами раньше он все еще питал теплые чувства к соотечественникам. Правая диктатура, убеждал мэтр Эрнеста Джонса, сделает жизнь тяжелой для евреев, но Лига Наций вмешается и не допустит преследований. Кроме того, Австрия не заражена германской жестокостью. Теперь он видел ситуацию с безжалостной ясностью, по крайней мере иногда. «Правительство здесь, – отмечал основатель психоанализа в декабре 1937 года, – другое, но люди те же, полностью разделяют антисемитскую веру со своими братьями из рейха. Петля на нашем горле затягивается все туже, хотя мы еще дышим». Восторг, с которым австрийцы приветствовали Гитлера три месяца спустя, вряд ли удивил Фрейда.

Катастрофа Австрии назревала давно и в конечном счете стала неизбежной. В июле 1936 года канцлер Курт фон Шушниг поручил правительству заключить соглашение с нацистской Германией – Фрейд отметил это событие в своем дневнике. В соглашении имелись секретные статьи, предусматривающие разрешение на деятельность запрещенной нацистской партии Австрии и включение в правительство некоторых ее лидеров, например Артура Зейсс-Инкварта. Петля, если пользоваться метафорой мэтра, продолжала затягиваться. В феврале 1938-го Гитлер вынудил Шушнига сделать Зейсс-Инкварта министром внутренних дел. Троянский конь был на месте. Шушниг сопротивлялся, назначив на 13 марта плебисцит по сохранению независимости Австрии – смелый, но бесполезный шаг. Все стены и тротуары были исписаны лозунгами в поддержку Шушнига, но что это дало?..

Зигмунд Фрейд относился к кризису как к решающему поединку, печальный результат которого был вероятен, но еще не предопределен. «В настоящее время наше правительство решительно и храбро, – писал он Эйтингону в феврале 1938 года, – и сопротивляется нацистам решительнее прежнего». Однако мэтр не решился предсказать, сможет ли эта храбрость предотвратить захват Австрии нацистами. Он сам и его семья сохраняли спокойствие. «Настроения в Вене панические, – написала Анна Фрейд Эрнесту Джонсу 20 февраля и тут же прибавила: – Мы не поддаемся панике». Два дня спустя основатель психоанализа в письме сыну Эрнсту высказал осторожные сомнения, что Австрия уподобится Германии: «Католическая церковь чрезвычайно влиятельна и окажет сильное сопротивление». Кроме того, «…наш Шушниг достойный и смелый человек; у него есть характер». Шушниг пригласил к себе группу еврейских промышленников и заверил их, что евреям нечего бояться. Естественно, если его вынудят уйти или если произойдет вторжение нацистов, все надежды придется оставить.

Но Фрейд по-прежнему отказывался спасаться бегством. Его отъезд только даст сигнал к полному распаду аналитической группы, чего мэтр хотел избежать. «Я не верю, что Австрия, предоставленная самой себе, скатится к нацизму. Она отличается от Германии, но эту разницу, как правило, не замечают». Фрейд буквально хватался за соломинку, связывая надежды с самым невероятным союзником – церковью. «Возможно ли еще найти убежище под кровом Римско-католической церкви?» – спрашивал он Мари Бонапарт 23 февраля. Но сам основатель психоанализа в это не верил. «Quien sabe?» – прибавил он на своем школьном испанском. Действительно, кто знает? В этих попытках до последнего поддерживать самообман есть что-то жалкое… Раньше Зигмунд Фрейд более реалистично смотрел на любую ситуацию.

Планы Гитлера включить Австрию в состав Третьего рейха беспрепятственно претворялись в жизнь. Плебисцит Шушнига был все равно что деревянный пистолет против пулемета. Немецкие послы сообщали в Берлин из Лондона и Парижа, что аннексия Австрии не вызовет сопротивления. Шушнига заставили отменить плебисцит. 11 марта, после ультиматума от Гитлера, он подал в отставку, и канцлером стал Зейсс-Инкварт. Вердикт Фрейда оказался лаконичен и точен: «Finis Austriae». На следующее утро новый глава правительства Австрии, следуя указаниям своих хозяев из Берлина, пригласил немецкие войска перейти границу.

В тот день, 12 марта 1938 года, Зигмунд Фрейд сидел у радиоприемника и слушал, как немцы занимают Австрию. Он слышал бодрые заявления о сопротивлении, затем о катастрофе, радость сначала одной стороны, потом другой. Основатель психоанализа плохо себя чувствовал после операции, но политические события заставили его забыть о боли. Дневник Фрейда кратко отражает факты: в воскресенье 13 марта аншлюс с Германией, а на следующий день – Гитлер в Вене. Наступила эра террора, отвратительное сочетание спланированных захватчиками чисток и спонтанных вспышек жестокости местного населения. Преследованиям подвергались социал-демократы, неудобные лидеры старых правых партий, но прежде всего евреи. Фрейд недооценил своих соотечественников. Как известно, в конце 1937 года он говорил, что австрийцы не менее жестоки, чем немцы, но на самом деле в издевательствах над беспомощными людьми они превзошли своих учителей – нацистов.

Нетерпимости и садистской мстительности, для приобретения – или выражения? – которых многим немцам потребовалось пять лет, австрийцы научились буквально за считаные дни. Немцы сдались под мощным напором пропаганды, запуганные жестоким государством, бдительной партией и контролируемой печатью, тогда как многим австрийцам не понадобилось никакого давления. Такое поведение лишь в малой степени можно объяснить или оправдать вынужденной уступкой нацистскому террору. Толпы, грабившие еврейские дома и терроризировавшие еврейских лавочников, делали это без официальных приказов. И получали огромное удовольствие. Австрийские прелаты, олицетворение совести католиков, и пальцем не пошевелили, чтобы мобилизовать остатки здравого смысла и благоразумия. Следуя примеру кардинала Теодора Иннитцера, священники с церковных кафедр восхваляли достижения фюрера, обещали сотрудничать с новыми властями и давали распоряжения вывешивать на церквах флаги со свастикой по соответствующим поводам. Переход духовенства на сторону Гитлера явился неутешительным ответом на печальный вопрос, который задавал Фрейд несколькими неделями раньше, когда высказал предположение, что Римско-католическая церковь, исходя из собственных интересов, возможно, не станет сопротивляться Гитлеру[308].