Пляска в степи - Виктория Богачева

class="p1">Губы Горазда, дрогнув, сложились в невеселую усмешку. Он окинул воительницу быстрым, жадным взглядом и поспешно отвел глаза. Еще пуще осердится на него, коли помыслит, что он пялится.

— Я не шутил. Я и впрямь к тебе шел.

Он пожал плечами и перекатился с пятки на носок новеньких, ладно подбитых сапог. Все самое лучшее надел сегодня, чтобы Чеславу в тереме княжьем разыскать. Да, выходило, напрасно.

Воительница нахмурилась, отчего на переносице залегла глубокая складка. Резким движением перекинув косу с плеча за спину, она задрала подбородок. Теплый весенний ветер заиграл с ее волосами, бросил несколько прядей на лицо, и она поспешно смахнула их, разгневавшись еще пуще. И на глупого кметя, и на речи его странные, и на яркое солнце, на котором она уже стоять употела, и на ветер, так некстати налетевший, и на себя, уродившуюся такой нескладной…

— Люба ты мне, не уразумела еще? — голос Горазда сочился горькой обидой, и это проняло строгую Чеславу в самое сердце.

Она заглянула в больные, горящие лихорадочным огнем глаза кметя и пожалела, что догнала его. Напрасно она это затеяла. Напрасно разбередила то, что и так не заживало.

— Это… — заговорила и подивилась тому, как жалко звучал ее голос. Он дрожал, а слова никак не хотели складываться в связные предложения. — Давно ли ты на лицо мое смотрел, кметь?

Испугавшись, она тотчас кинулась защищаться. И вся сжалась изнутри, когда увидела, что ее злые, ядовитые речи хлестнули Горазда посильнее кнута. Он даже головой чуть качнул, словно услышанному не поверил. И тому, что Чеслава так с ним говорила — а ведь от нее слов подобных он никогда не слыхал.

— Да я и нынче его вижу, — Горазд растерянно потер ладонью лоснящуюся на солнце шею и переступил с ноги на ногу. — Что я, слепец по-твоему?

— Видишь, да? — скривившись, повторила за ним Чеслава. — Ну так и скажи мне, что же ты на нем видишь?

Воительница шагнула к Горазду, сократив расстояние меж ними, и нарочно подалась вперед, чтобы оказаться к нему как можно ближе. Теперь уже она могла разглядеть веснушки у него на носу и щеках, и толстый короткий рубец на виске, и то, как затрепетали его ресницы, стоило ей подойти. Их взгляды встретились, и Чеслава позабыла, зачем это все затеяла — тоска в глазах Горазда сызнова пробрала ее до самого нутра. Захотелось тотчас отступиться и сбежать, но все же она была воительницей, а не теремной девкой. И потому продолжала терзать себя, вглядываясь в кметя.

— Ты красивая… — выдохнул Горазд на свою беду.

Губы Чеславы тотчас сжались в узкую, строгую линию, и она отшатнулась от него, словно от огня.

— Ты и впрямь смеешься надо мной, — она покачала головой, разочарованная до самой глубины души.

Резко развернувшись и разрезав воздух тонкой косицей, Чеслава рванула прочь, сызнова оставив Горазда глядеть ей в спину. Она шагала, как всегда, быстро и широко, и чувствовала, как горели от стыда щеки, как вся кровь прилила к вискам, как кипела внутри смесь неизведанных прежде чувств.

Она даже не слышала, как Горазд звал ее по имени. Но броситься следом догонять ее он все же не решился. Помыслил, что и без того довольно уж напортачил для одного дня.

До терема Чеслава долетела за считанные мгновения. Зашйдя в конюшню подальше от чужих, жадных взглядов, которые теперь повсюду ей мерещились, она нашла в стойле свою кобылу и прижалась к теплой, мягкой шее. Лошадь негромко заржала в ответ, и воительница, всхлипнув, улыбнулась. А потом почувствовала, как из единственного глаза одна за одной катились по щеке слезы.

В последний раз она плакала как раз тогда, когда лишилась второго глаза…

— Уйду из терема, — прошептала Чеслава лошадиной гриве и поспешно провела ладонью по щеке, оставив пыльный развод. — Не стану терпеть такое непотребство! Не останусь больше в дружине.

Услышав свой жалкий, дрожащий голос, воительница нахмурилась. Где это видано, чтобы кметь так слезы на кулак наматывал да пищал, словно расстроенная девчонка. Она ж не глупая девка, чтобы по парням убиваться! Подумаешь, разбередил старые раны один светловолосый, улыбчивый парнишка… Сразу же некстати вспомнилось, как она сидела на земле подле Горазда, когда того едва не зарубил насмерть хазарин. Как шептала глупые слова, чтобы поскорее поправлялся да засылал сватов…

Чеслава всхлипнула в самый последний раз и провела тыльной стороной ладони по уже сухой щеке. Что с ней творилось, она и сама не разумела. В груди то делалось холодно и пусто, словно на заснеженном поле глубокой зимой, а то вспыхивал жар, да посильнее, чем в докрасна растопленной бане, и делалось трудно дышать. И мыслить она складно совсем не могла уже, в голове полная сумятица была. Сердце ухало куда-то вниз, аж к пяткам; али же принималось стучать быстро-быстро, как после долгой скачки верхом.

Немного успокоившись и умывшись прохладной водицей из ушата, который стоял подле дверей в конюшню, Чеслава вернулась во двор. Собой она володела уже чуть получше, из жара в холод уже не так шибко ее бросало. Заметив слонявшихся без занятия, скучавших в теньке мальчишек из детских, она решительно направилась к ним, закатав по локоть рукава рубахи.

Они же, завидевшие ее появление, загомонили, принялись толкать друг друга локтями и подниматься на ноги с бревен и земли. Среди них Чеслава приметила и парнишек сотника Будимира. Старшенький из двух крепко сдружился с младшей княжной — еще одна забота.

— Ну что, мальцы, охота вам на мечах поупражняться?

Их довольные лица и громкие крики послужили ей ответом.

Почти до самого вечера, до часа, когда солнце начало золотить землю косыми, предзакатными лучами провозилась Чеслава с мальчишками. Всласть с ними наскакалась да умаялась. Самое то было, добрая усталость лучше всего дурную голову прочищала.

Закончили они, услыхав голоса стоявших в дозоре кметей: в терем возвращался сотник Стемид. Взмыленная, извалявшаяся в пыли малышня бросилась к воротам встречать его отряд, а Чеслава, проводив их добродушной усмешкой, пошла к бочонку с прохладной колодезной водицей: и сама она порядком уморилась, от напора детворы обороняться-то.

Из терема кликнули князя, и тот велел протопить хорошенько баню — для уставших путников после долгой дороги лучше и помыслить ничего было нельзя.

Утираясь рушником, Чеслава с затаенной тревогой поглядывала на лицо Стемида. Но, по всему выходило, привез он в терем добрые вести. Князь, выслушав его, заулыбался, и от сердца у воительницы отлегло. Довольно этой весной выпало Ладоге всяческих горестей. Еще неведомо, какими будут зима и осень — поля-то