Жозефина. Книга вторая. Императрица, королева, герцогиня - Андре Кастело

В довершение всего курфюрстина, будучи еще только Каролиной, дочерью маркграфа Баденского, чуть не вышла замуж за герцога Энгьенского. Она его даже любила, но маркграф, «ставший — по выражению последнего из Конде — бесноватым демократом», воспротивился союзу дочери с эмигрантом, врагом республиканской Франции. Каролина, обожавшая французскую литературу и целыми вечерами декламировавшая стихи, ненавидела Наполеона и делала все, чтобы помешать Августе выйти за Евгения. Добиться согласия удалось, лишь обещав, что курфюрст сделается королем Баварским, как это и произошло 1 января 1806, и пригрозив, что, если баварская сторона не перестанет упираться, сыну Жозефины дадут в жены эрцгерцогиню, одну из дочерей австрийского императора. Единственной, кто достигла брачного возраста, была пятнадцатилетняя Мария Луиза, но к ней мы вернемся позднее…

28 декабря, в день, когда император покидает Вену для встречи с женой, Жозефина может наконец сообщить сыну, что брак его с Августой, ставшей принцессой Августой, — дело решенное. Императрица находит будущую невестку очаровательной: «У нее приятная внешность, она может даже сойти за красавицу, но я придаю значение не столько ее физическим достоинствам, сколько уму и сердцу, поскольку от последних зависит твое счастье. Тебе известно, мой друг, как оно заботит мое материнское сердце, но думаю, что с этой стороны не придется ничего больше желать».

К сожалению, письмо Жозефины и письмо, посланное ему императором Двумя днями позже, придут к Евгению после доклада какого-то почтового инспектора, который тот отправил 30-го и в котором сообщал вице-королю о его браке. Евгения коробит от столь бесцеремонного обращения с ним. «Ни слова от кого-нибудь из десяти тысяч человек, окружающих мою мать, хотя любой из них был бы рад исполнить такое поручение», — писал он.

31-го, приехав в Мюнхен, Наполеон вновь пишет Евгению:

«Брат мой[53], я устроил ваш брак с принцессой Августой. Она очень хороша собой. Прилагаю чашку с ее изображением, но в жизни она гораздо лучше».

С тщательно упакованной чашкой в багаже Евгений мчится в Баварию, и утром 10 января Жозефину будит сообщение о приезде сына, который немедленно отправился представляться Наполеону. При этой новости она разражается слезами — «первый визит сына нанесен не ей». Через несколько минут, держа Евгения за руку, император входит к жене.

— Вот, сударыня, привел вам вашего дылду сынка, — улыбаясь, объявляет он.

Жозефина опять плачет, но на этот раз от радости, и умоляет Евгения сбрить усы до того, как представиться Августе. «Дылда» подчиняется, и, когда знакомится с невестой, выбранной ему отчимом, его лицо уже гладко выбрито. Ему приходится по сердцу эта восемнадцатилетняя девушка, красоте которой, возможно, и недостает пикантности, но которую современники превозносят за осиную «талию» и «свежесть» кожи, правда, «несколько матовой», что в ту эпоху считалось недостатком.

С быстротой, столь милой сердцу общего повелителя, все совершается и на этот раз: 13-го подписан брачный контракт, в тот же день в большой галерее происходит гражданское бракосочетание Евгения и Августы, а на другой день, в семь часов, в дворцовой капелле происходит церковная церемония. 16-го в придворном театре дают «Кастора и Поллукса»[54]. Евгений с нежностью посматривает на новобрачную. Она решительно лучше своего изображения на чашке, присланной его августейшим отчимом. Любовь придет быстрей, чем могла надеяться Жозефина. Торжество омрачено одним — Гортензия не приехала: Луи — вечно он! — не смог покинуть Париж и запретил молодой жене ехать без него в Мюнхен.

«Это приглашение повергло Луи в отчаяние, — объясняет она брату. — Он пропал, он будет обесчещен, если жена отправится без него; возможность увидеться с матерью, с тестем, да, пожалуй, и с братом, ничего для него не значит. По привычке идти на жертвы хотя бы ради сохранения мира я уступила, но вижу, что все это чревато для меня многими неприятностями — огорчением, что не встречусь с тобой, выговором от императора за проявленную слабость и обычным неблагожелательством со стороны мужа. Итак, я остаюсь, утешаясь сознанием, что пострадаю я одна и что если мне причиняют огорчения, то я сама никого на них не обрекаю».

Несмотря ни на что, Гортензия надеялась, что венчание состоится в Париже. Весть о том, что брат женился вдали от нее, — страшный удар для бедной женщины.

«Не могу тебе выразить, как мне горько это узнать. С тех пор как меня известили, я только и делаю, что плачу. Как! Меня не будет рядом с тобой в такую важную минуту! Подумай чуть-чуть обо мне, милый Евгений: я ведь единственная, кого следует жалеть. Свидание с тобой, пусть даже минутное, утешило бы меня в стольких горестях! Мне оно было необходимо, но, надеюсь, ты будешь счастлив за нас обоих. Расскажи про меня твоей жене, поведай ей, как я ее люблю и насколько расстроена тем, что ее не увижу.

О ней говорят столько хорошего, что я счастлива, думая о твоем браке. Конечно, она будет удручена, когда ей придется сразу же покинуть свою семью. Но уверена, все ее потери возместятся, как только она узнает тебя поближе, а ты воспримешь ее огорчение как вполне естественное: что печальней, чем расставаться с семьей? Покажи ей мое письмо: я хочу, чтобы она знала о моих горестях и немножко любила меня».

Гортензия вынуждена довольствоваться устройством праздника прямо в особняке Евгения по Лилльской улице. «Твои егеря и горнисты, твои комнаты и портрет — большего и не нужно было, чтобы я расплакалась; однако праздник оказался для меня весьма приятен. Все очень растрогались при виде твоего портрета, создававшего — правда, только отчасти — иллюзию твоего присутствия в той премилой галерее, где мы веселились. Он ведь так похож! Писан он Жераром[55]. Его увенчали миртами. Нам не хватало только портрета принцессы Августы, но, надеюсь, ты мне его пришлешь».

Жозефина, вернувшись в Париж 26 января 1806, занимается свадебными подарками Августе, счет за которые превышает 200 000 франков. «Подарки смотрел весь Париж и нашел их очень красивыми», — пишет она Евгению. Действительно, ничто не кажется ей достаточно дорогим для невестки!

Наполеон другого мнения. Он бушует, и Жозефина получает от него выволочку, потому что работы по обустройству и переделке в соответствии с последней модой великолепного особняка Евгения на Лилльской улице, выполненные по желанию его матери, обошлись уже в 1 500 000 франков, и это еще не конец. Старый его друг Кальмеле, ставший управляющим императорскими дворцами и ответственным за работы, подвергается жестокому разносу и отставляется от должности.

* * *

Придворная жизнь возобновляется, и у Жозефины почти не остается досуга. «Не могла написать тебе раньше, милый сын, — объясняет она Евгению 13 февраля, — потому что с самого возвращения жизнь у меня была самая утомительная: ни минуты для себя, ложишься поздно, встаешь рано. Император крепок, он хорошо выдерживает такую деятельную жизнь, а мое здоровье страдает от нее».

Брак Евгения и Августы обделил принца Баденского. Наполеон отнял у него невесту и отнял довольно бесцеремонно. Значит, ему следует найти другую. Император еще в Карлсруэ подумал первым делом о кузине жены Стефани Таше де Ла Пажри.

— Вот то, что нужно, — объявляет он Жозефине, — мадемуазель Таше твоя кузина, это мне вполне подходит; великий герцог уже говорил со мной, я только что с ним расстался; устраиваем этот брак.

Жозефина возражает: ее кузина все еще страдает «болезнью, которую привезла с Мартиники». Наполеон уступает. Коль скоро нельзя «располагать» м-ль Таше, принц Баденский женится на экс-племяннице Жозефины Стефани де Богарне. Она была оставлена своим отцом Клодом в Пантемоне, затем воспитывалась у г-жи Кампан. Мы помним, как она вместе с Гортензией резвилась на лужайках Мальмезона в годы консульства. Она очаровательна, шаловлива и очень хороша собой: голубые глаза, чистый цвет лица, осиная талия, белокурые волосы. В семнадцать лет она появляется в Тюильри. Император находит ее обворожительной. Эта девочка — на вид ей лет четырнадцать — догадывается о своей власти над «дядей» и злоупотребляет ею. Однажды вечером ждут императора. Стефани садится в присутствии сестер Наполеона. Каролина приказывает, чтобы ей велели встать, и властелин застает Стефани в слезах. Она рассказывает о своей обиде.

— Только и всего? — восклицает он. — Ладно, садись ко мне на колени — так ты не будешь никого смущать.

Эта женщина-девочка сперва, несомненно, забавляла императора, а потом начала волновать, и вот уже ревность настораживает императрицу. Больше того, Наполеон, если верить г-же де Ремюза, «как всегда, не скрыл от жены своего увлечения и, чересчур уверенный в своем могуществе, оскорбился при мысли, что принца Баденского может обидеть происходящее у него на глазах». Но покамест он поглощен новой интрижкой еще с одной бывшей пансионеркой г-жи Кампан, которую Полина была несказанно счастлива подсунуть ему. М-ль Денюэль де Лаплень — так зовут эту особу — разводится, чтобы целиком быть к услугам императора. Конечно, она его не любит. Она сама рассказывала, что в императорском алькове, пока ее любовник занимался… ей удавалось незаметно переводить на полчаса вперед висевшие над постелью часы. «Уже!» — восклицал император, поднимая голову, и м-ль Денюэль освобождалась раньше, чем рассчитывала.