Фрейд - Питер Гай

В ледяном юридическом и политическом климате, подпитываемом традиционными культурными взглядами, австрийские женщины, стремившиеся к образованию или к независимости, были вынуждены противостоять жестоким насмешкам. Эта атмосфера в какой-то степени поддерживалась произведениями национальной литературы (самыми яркими были пикантные эротические истории Артура Шницлера). На страницах книг было множество милых юных девушек, обычно из низших слоев общества – продавщиц, официанток, танцовщиц, прелестных и покладистых, которые часто становились жертвами сладострастия молодых офицеров, пресыщенных бонвиванов или испорченных богачей, видевших в них лишь источник удовольствия. В рассказах, романах и пьесах süsse Mädel[253] изображалась как необходимый предохранительный клапан для семьи из среднего класса или высшего общества: доставляя сексуальное удовольствие, которое приличная девица предложить до свадьбы и не могла, а после нее предлагала весьма редко, такие девушки спасали браки от распада, а изголодавшихся по забавам подобного рода мужчин от неврозов. Хотя нельзя сказать, что Шницлер – по крайней мере, он – рисовал портрет веселой и беспечной Вены. Писатель резко критиковал жестокость, грубость и лицемерие общества, но склонные к глубоким размышлениям читатели воспринимали такую литературу как яркое восхваление увлеченности венцев вином, женщинами и песнями – прежде всего женщинами. Эта клевета, против которой решительно протестовал Фрейд, никак не улучшала перспективы феминизма в его отечестве.

Представительницы среднего класса в большинстве своем не были готовы к самостоятельности. Стефан Цвейг в автобиографии вспоминал, что приличное венское общество старательно защищало женщин от «грязи» и держало в «совершенно стерильной обстановке», ограничивая круг их чтения, следя за их прогулками и отвлекая от эротических мыслей уроками игры на фортепиано, рисования и иностранных языков. Они были образованными и прекрасно воспитанными. Общество хотело видеть молодую девушку «наивной и непосвященной, ничего не подозревающей, любопытной и стыдливой, неуверенной и непрактичной и в силу этого оторванной от жизни, с самого начала предопределенной к тому, чтобы в браке безропотно подчиняться мужчине». Конечно, во времена Фрейда не все девушки были такими, но Цвейг со своим даром к гиперболизации и выявлению резких контрастов уловил эту яркую черту среди запутанного клубка самых разных тенденций.

Одним из центров такого сопротивления стала сплоченная организация австрийских социалисток – у них не было ни времени, ни желания заниматься эротическими играми, одновременно волнующими и унизительными, в которые их вовлекали венские писатели и авторы либретто. Недовольны также были некоторые представительницы богатой буржуазии и либеральной аристократии, многие еврейского происхождения, – они смогли получить хорошее образование, по большей части за границей, и были хозяйками литературных салонов, где не одобрялась пустая болтовня. Не все образованные люди Вены проводили свободное время в таких типично мужских заведениях, как клубы или кофейни. Реформатор системы образования Евгения Шварцвальд, получившая докторскую степень в Цюрихе и в 1901 году основавшая самую известную и лучшую в Вене школу совместного обучения, вне всяких сомнений, отличалась исключительной преданностью своему делу и энергией. Однако она олицетворяла возможности, которые открываются перед женщинами, даже еврейками, в то время, когда работы по психоанализу принесли известность Фрейду. В 1913 году миссис де Кастро – английская делегатка на Международный женский конгресс – по пути в Будапешт сделала остановку в Вене. Она и сообщила об эффективной деятельности здешних феминисток. «Меня поразил тот факт, – писала миссис де Кастро, – что многие вдохновители венского движения явно еврейки. В Вене очень много богатого еврейского элемента, и они, похоже, поддерживают нас всей душой».

Другими словами, у основателя психоанализа было несколько не похожих друг на друга образцов женщины. Он не посещал салоны, но мог в своем кругу слышать жаркие споры о месте женщины в обществе. Выдающиеся профессора-медики, такие как Карл Рокитанский и Теодор Бильрот, выступали против требований феминистов о совершенствовании программы средней школы, опасаясь, что следующим требованием женщин будет доступ в университеты. С другой стороны, Теодор Гомперц, не менее выдающийся классик, заявил о своей поддержке лучшего образования для женщин. Фрейду были неинтересны глупые женщины из яркой карикатуры Цвейга – он получал удовольствие от бесед и писем с самыми образованными женщинами своего времени. В 1904 году, выступая с докладом перед членами еврейской организации Бней-Брит, мэтр открыто оспаривал известное утверждение Пауля Юлиуса Мебиуса о том, что женщины физиологически слабоумны. Четыре года спустя Фрейд повторил свои возражения Мебиусу в печатном виде. Эпитет застрял у него в памяти: в 1927-м основатель психоанализа по-прежнему считал необходимым дистанцироваться от «общего» мнения, что женщин, как правило, «…упрекают в так называемом физиологическом слабоумии, то есть приписывают им меньшие интеллектуальные способности, чем у мужчин. Сам этот факт спорен, его истолкование сомнительно». Фрейд признавал, что у женщин может наблюдаться подобного рода «интеллектуальная задержка развития», но в таком случае это вина общества, которое не позволяло им обращать свои мысли на то, что их интересовало больше всего, – на сексуальность.

Возможно, самое искреннее суждение Зигмунда Фрейда о женщинах появилось случайно и в неподходящем контексте, когда речь зашла об одной из его собак. В письме из Берлина к Лу Андреас-Саломе мэтр признался, что скучает по своей собаке породы чау-чау по кличке Жо-Фи «почти так же, как по сигаре; она очаровательное существо, такое интересное и похожее на женщину, дикое, инстинктивное, нежное, умное и не такое зависимое, какими бывают другие собаки». Женщины, с готовностью признавал основатель психоанализа, также сильнее мужчин. Что касается здоровья, писал он Арнольду Цвейгу летом 1933 года – Фрейд и его семья в это время с бессильной яростью наблюдали за ухудшением политической обстановки в Германии и Австрии, – женщины держатся лучше, чем мужчины. Мэтра это не удивляло: «Как бы то ни было, они более стойкий элемент; по справедливости, мужчина биологически более податлив – einfälliger». Фрейду нужно было от женщин все: сила, нежность, дикость – и ум. Впрочем, покровительственная, несмотря на любовь, нотка в его тоне дает основание предположить, что у феминистского движения нет шансов привлечь его на свою сторону, несмотря на то, что он делал для женщин в своей профессии.

Основатель движения никогда не менял позицию, на которую встал довольно давно, еще до основания в 1908 году Венского психоаналитического общества. Виттельс прочитал доклад о «естественном положении женщин», в котором критиковал «нашу современную проклятую культуру» за то, что она держит представительниц слабого пола в клетке моногамии, бесполезности и мании личной красоты. Одно из последствий этого, заключил Виттельс, состоит в том, что «женщины жалеют, что не родились мужчинами, и поэтому они пытаются стать мужчинами (женское движение)». Никто не видит, насколько бессмысленны эти желания, даже женщины. Комментируя доклад, заинтересовавшийся Фрейд вновь вспомнил отрывок из Джона Стюарта Милля о том, что женщины должны зарабатывать не меньше мужчин, который он критиковал своей невесте 25 лет назад, и прибавил: «В любом случае женщины как группа вообще не извлекают пользы из современного женского движения; разве что очень немногие»[254]. Тот факт, что это движение в Соединенных Штатах было самым громким и успешным (хотя и там прогресс оказался мучительно медленным), признания Фрейда не удостоился.

В спорах о природе женщины и ее месте в обществе самой деликатной была тема женской сексуальности. На протяжении всей известной истории человечества мало кто сомневался, что женщина – существо страстное. Вопрос лишь в том, получает она от полового сношения большее удовольствие, чем мужчина, или точно такое же. Первые христиане сей вопрос обошли, рассматривая несомненный эротизм женщины как признак не ее человеческой природы, а врожденной порочности. Сама порочная, она также склоняла к пороку других: Отцы Церкви пламенно обличали женщину как главный источник греха. Если бы Ева, заключив союз с Сатаной, не соблазнила Адама, человечество по-прежнему жило бы в раю, не смешивая любовь с похотью. Как бы ни относиться к этим праведным обвинениям – принимать их как правдивый рассказ об истории жизни человека в Эдеме или отвергать как детскую сказку, – описание женщины как сексуального существа не вызывает особых возражений.

Все это в конечном счете должно было измениться, и заметнее всего в XIX веке. Уильям Эктон, красноречивый английский гинеколог, книги которого пользовались огромной популярностью и переводились на другие языки, в 1857 году заявил, что «большинство женщин (к счастью для них) не особенно обеспокоено сексуальными чувствами любого рода». У коллег репутация Эктона была сомнительной, и они далеко не всегда соглашались с его мнением, но не признать тот факт, что он выражал точку зрения многих людей как в Британии, так и в других странах, нельзя. Как это часто бывает, лучшей защитой стало отрицание: отказывая женщине в каком-либо интересе к сексуальности, мужчина мог скрывать свою глубинную панику перед тайными женскими желаниями, которых он боялся. Возможно, самым ярким примером подобного отрицания оказалась книга берлинского специалиста Отто Адлера, который в 1904-м стремился доказать, что «сексуальное влечение (желание, побуждение, либидо) женщины существенно меньше как в своих первых спонтанных истоках, так и в последующих проявлениях, чем у мужчины». Работа «Три очерка по теории сексуальности», которую Фрейд опубликовал год спустя, совсем иная. Адлер, представлявший себя добросовестным исследователем, предложил 15 клинических эпизодов в доказательство своей теории женской фригидности, однако минимум в 10 случаях его пациентки демонстрировали признаки сильного и даже неуправляемого сексуального возбуждения, а у двух из них автору удалось вызвать оргазм прямо у себя в кабинете при гинекологическом осмотре… Неудивительно, что взгляды Адлера, как и взгляды Эктона, подверглись решительной критике. Многие врачи – и кое-кто из пасторов – знали, что эти специалисты ошибались. Даже в XIX столетии писатели, изображавшие женщину наделенной эротическим желанием, громко выражали свою точку зрения. Французские романисты были не одиноки, описывая необыкновенную сексуальность представительниц слабого пола. Тем не менее фигура неизбежно фригидной женщины привлекала больше внимания, чем она того заслуживала, – и тогда, и потом. Она стала главной составляющей оборонительной антифеминистской идеологии в XIX веке, а впоследствии вылилась в удобную пародию, которую наследники викторианцев могли использовать в споре со своими родителями. Проблема тут намного глубже, чем просто технический вопрос, насколько сильное удовольствие получает женщина в постели и получает ли она его вообще: сексуально нечувствительная женщина подходила тем, кто хотел удержать женщин дома, ограничить их жизнь домашними обязанностями, а свою – мужскую, как однажды объяснил Фрейд дочери Матильде, сделать приятнее.