История Франции - Марк Ферро

пример; можно также сослаться на банкиров, увидевших в государственном коллаборационизме, вдохновляемом Лавалем, Бишлоном, Леидё и др., успокоительную для совести легитимизацию собственных действий. Другие, однако, шли гораздо дальше, порой даже опережая немцев, как, например, руководители некоторых предприятий, просившие сделать их представителями германских фирм во Франции, временными распорядителями еврейского имущества и т. п.

Более определенной оказалась позиция издателей, которые все без исключения, проявляли ни с чем не сравнимую снисходительность к коллаборационизму. Ее от всей души поддержал целый ряд интеллектуалов во главе с Робером Бразийяком. Ни с чем не сравнимую? Нет. Мир театра, кино и кабаре пошел еще дальше, аргументируя это тем, что творческая активность есть форма сопротивления, посредством которой «французская культура противопоставляет себя германской оккупации». Этот мотив, впрочем, зазвучал только в момент освобождения; кинематографисты не поднимали подобных проблем, когда снимали свои фильмы в условиях оккупации (Э.-П. Бертен-Маги, Д. Делескевич). Ясно, однако, что такое поведение вовсе не означало приверженности политике коллаборационизма. После войны, как показывает разбор фильма Луи Малля «Лакомб Люсьен», одним из способов представить поведение французов как нечто вполне ординарное становится показ встречи лицом к лицу Сопротивления и коллаборационизма; также выдвигаются на первый план заботы повседневной жизни, как то было в начале указанного фильма Марселя Офюльса, в результате чего степень добровольности участия французов в том, что происходило во время войны, сводится к нулю. Тот же эффект создают и другие фильмы, скажем «Через Париж» Клода Отан-Лара, который преодолевает двусмысленную ситуацию с помощью смеха.

Коллабо…[200]

Изначально коллаборационистами были три протухших политика из Общего фронта: Бержери, бывший радикал, Марсель Деа, бывший социалист, и Ж. Дорио, бывший коммунист. В 1932–1933 гг., еще до формирования Народного фронта, они выдвинули идею создания Общего фронта, которая потерпела крах из-за несогласия представителей их собственных партий. Эта троица сохраняет единство в стремлении к новому порядку, и это обращает ее взоры к коллаборационизму, причем они симпатизируют не столько Германии, сколько нацистскому режиму. В этом их коренное отличие от членов Франко-германского комитета, который был создан еще до 1933 г., но отныне, под эгидой Отто Абеца, в прошлом также не являвшегося нацистом, служит фюреру. Комитет не только занимается пропагандой, он стремится соблазнять Францию всем немецким, действуя вполне благопристойно: если в 1937 г. на немецкий было переведено полтора десятка произведений французской литературы, то благодаря комитету в 1938-м вышел восемьдесят один перевод, а в первые шесть месяцев1939-го — пятьдесят пять. И как же было этим писателям не поверить, что Германия (нацистская) является цивилизованной страной? Среди глашатаев комитета можно обнаружить французского посла в Берлине де Бринона и Скапини, будущего «посла военнопленных». Вскоре Дитрих использует эти методы в кино. В фильме Кайятта «Все мы — убийцы» наглядно показано, как неудачливый музыкант, получивший шанс благодаря тому, что немцы заставляют играть Вагнера, становится антисемитом и коллаборационистом.

Дойдя в своем сотрудничестве до логического конца, Дорио записывается добровольцем на Восточный фронт; при возвращении его встречают овацией двадцатитысячная толпа. Однако во французский Добровольческий легион, созданный для борьбы с большевизмом, за три года было подано лишь 13 400 заявлений, и только половину из числа их подавших действительно зачислили на службу. Действуют и другие организации, менее мощные, чем Народная французская партия Дорио, — объединения Бюкара, Делонкля и др. В 1944 г. в их боевых формированиях состоит около 12 тысяч человек, однако они располагают довольно шумной прессой, еженедельниками «У позорного столба» (Au pilori), «Гренгуар» (Grengoire), «Я везде» (Je sues prrtout(, выходящих общим тиражом 1,5 экземпляров. Их чтение становится первой ступенью на пути к активному коллаборационизму.

Эти организации и большая часть подобных газет выходили прежде всего в оккупированной зоне; в свободной зоне «Легионерская служба порядка» Дарнана, вышедшая из «Французского легиона ветеранов», с момента возникновения насчитывает в своих рядах 15 тысяч членов с более или менее правыми взглядами. После германского вторжения в свободную зону Лаваль позволяет Дарнану создать «милицию», которая занимается охраной порядка и формированием корпуса политических функционеров страны; она стремится стать главной силой единственной политической партии — но у этой партии нет вождя, поскольку Лаваль всегда противился этому замыслу. Дарнан считает главой партии Гитлера, которому приносит присягу на верность. За ним идут 30–40 тысяч человек, которые в большинстве игнорируют эту присягу или же вообще вступают в милицию лишь для того, чтобы избежать отправки на работы в Германию. Вместе с немцами они принимают участие в карательных акциях против партизан на плато Глиэр в альпийском массиве Веркор и, в свою очередь, становятся объектом возмездия со стороны Сопротивления. Активисты «милиции» воплощают в себе гражданскую войну и вызывают такую ненависть, что Петэн считает необходимым — но уже после высадки союзников в июне 1944 г. — осудить их злодеяния, обвинив в том, что они ведут себя «как красные, как ЧК». Дарнан, в котором он видит источник подобных эксцессов, выражает недоумение: «Вы флюгер, господин маршал…»

…и Сопротивление

Стало ли прослушивание английского радио («Говорит Лондон, французы обращаются к французам») первым проявлением непокорности, антинемецких и антивишистских настроений, подобно тому как чтение «Гренгуара» означало, что человек занимает противоположную позицию?

Выдающейся заслугой историка Жака Семелена стало то, что он попытался выявить формы гражданского сопротивления, показав, как они становились (или не становились) основой для различных форм борьбы с оккупантами. Покинуть кафе, когда в него заходят немецкие офицеры, не присутствовать на торжествах с их участием, спасать еврейских детей — риск подобных акций постоянно возрастает. Об этом свидетельствуют уже парижские демонстрации 11 ноября 1940 г., ставшие коллективным и сознательным проявлением непокорности; производятся аресты, министр образования Рипер смещен с поста. Но еще дальше дело заходит в Ойонну в департаменте Эн, где весь город отмечает годовщину победы 1918 г., — и в тот же вечер все вновь приходит в норму; то же самое происходит 14 июля. Еще одну ступень, более близкую к мятежу, представляют собой большие стачки мая-июня 1941 г. и октября 1942 г., пусть на словах они связаны исключительно с проблемой пропитания…

Массовое гражданское неповиновение, в частности отказ от трудовой повинности с конца 1942 г., представляет наиболее распространенную форму сопротивления, которая ведет к увеличению числа партизан. Акты сопротивления, до этого времени бывшие уделом подпольных организаций, приобретают массовый характер. Например, в местечке Роман демонстранты препятствуют отправке молодежи в Германию,