Западное приграничье. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами, 1928–1934 - Олег Кен

В результате июльских решений 1930 г. обновленный Народный Комиссариат по иностранным делам более чем прежде соединял в себе слаженность и компетентность с отсутствием единой ведомственной линии в международно-политических делах. Это позволяло высшему политическому руководству сохранять в исключительном или преимущественном ведении НКИД важные вопросы сношений с иностранными государствами, включая определение целесообразности переговоров о заключении торговых договоров, консульских, сплавных, рыболовных и др. конвенций. Политбюро обладало исключительными прерогативами в принятии решений об установлении или разрыве дипломатических сношений; приеме официальных иностранных делегаций и направлении советских делегаций на двусторонние и международные встречи и конференции[1885], однако четкое разграничение компетенции Политбюро ЦК ВКП(б) и НКИД СССР в вопросах определения принципиальной позиции СССР на переговорах о заключении политических, экономических и культурных соглашений отсутствовало. Знаком доверия к руководителю НКИД и его коллегам было разрешение вести дискуссии в Подготовительной комиссии по разоружению (а позднее – в Совете и Ассамблее Лиги Наций) без каждодневных согласований с Москвой[1886]. Телеграмма Литвинову, утвержденная опросом членов Политбюро в мае 1931 г. (несомненно, по предложению Сталина), гласила: «Ваши выступления в Женеве Политбюро считает правильными по существу и безупречными по форме и тону. Не возражаем против участия во всех названных Вами Женевских комиссиях и подкомиссиях в форме, в какой вы [sic] найдете целесообразным»[1887].

Вместе с тем, своеобразие политико-административного статуса наркома иностранных дел создавало гарантии против попыток НКИД подчинить себе другие государственные институты («внутренних врагов», по определению Чичерина)[1888] при рассмотрении вопросов, соприкасающихся с международной политикой СССР.

Образованный в ноябре 1925 г. союзный наркомат внутренней и внешней торговли был гораздо прочнее, нежели НКИД, связан с хозяйственными ведомствами и политической верхушкой и неоднократно составлял ему оппозицию в области торгово-политических сношений. Трудности межведомственного согласования экономических и дипломатических аспектов взаимоотношений СССР с зарубежными странами усугублялись громоздкостью аппарата НКВиВТ, которому были подчинены заграничные торгпредства СССР, а также распыленностью некоторых из ранее принадлежавших ему функций. Некоторые из них осуществлялись центральными экспортными бюро (яично-птичное, рыбо-икорное и др.) и экспортными совещаниями при республиканских совнаркомах, краевых, областных и губернских исполкомах, другие были переданы специализированным экспортно-импортным объединениям, которые на правах акционерных обществ самостоятельно и порой без оглядки на параллельно действовавшие торгпредства вели внешнеторговые операции[1889]. В конце 1930 г. общесоюзный НКВиВТ был разделен на Наркомат снабжения (который возглавил прежний наркомторг А.И. Микоян) и Наркомат внешней торговли, бессменным руководителем которого в 1930–1937 гг. являлся А.П. Розенгольц. Для выработки рекомендаций руководству НКВТ в 1931 г. при нем был создан Совет. Число членов этого органа порой превышало сто человек и он, разумеется, не мог служить рабочим инструментом при разработке конкретных проблем внешнеэкономического курса. Она была сосредоточена главным образом в секторе торгпредств, в апреле 1932 г. преобразованном в сектор торговой политики, а после нескольких реорганизаций – вновь в сектор торгпредств (март 1934 г.)[1890] Одновременно разрастались специализированные сектора Наркомвнешторга (сектор импорта оборудования и др.) Положение осложнялось борьбой внешнеторгового ведомства с Государственным плановым комитетом[1891] и ВСНХ, а после его ликвидации в 1932 г. – с новообразованными союзными наркоматами. В НКИД отдавали отчет в значимости согласования дипломатических усилий с работой НКТ/НКВТ. «Импортный план имеет громадное политическое значение – какой стране отдавать предпочтение, необходима его совместная разработка с нами», – утверждал Чичерин[1892], однако, свидетельств такой систематической совместной работы двух наркоматов обнаружить не удалось. С 1928 г. НКИД утратил право участвовать в согласовании кандидатур торговых представителей, утверждавшихся Оргбюро и Политбюро по представлению торгового ведомства[1893]. Существовавшие механизмы согласования политико-экономических вопросов (нерегулярные совместные заседания Коллегий НКИД и НКВТ, комиссия заместителя наркомвнешторга Озерского и др.) были недостаточны для эффективного преодоления конфликтов, которые возникали как между руководящими представителями НКИД и НКТ/НКВТ в Москве, так и между полпредами и торгпредами. Разрешение этих конфликтов в решающей степени зависело от особенностей ситуации и личных взаимоотношений[1894]. Общий регламент межведомственных согласований, по всей вероятности, отсутствовал (по крайней, до 1936 г.)[1895] В результате, Наркоминдел оказался оттеснен от рычагов выработки торгово-политического курса в целом и в отношении отдельных стран[1896]; выдвигавшиеся им аргументы, насколько удалось установить, имели второстепенное значение при принятии решений Политбюро, игравшего в межведомственных спорах с НКВТ роль пристрастного к НКИД арбитра.

Аналогичным было положение внешнеполитического ведомства в контактах с ОГПУ СССР, который номинально возглавлял бывший заведующий 1 Западным отделом НКИД В.Р. Менжинский. С «ближним соседом» с Лубянки НКИД сталкивали необходимость получения санкции на приезд иностранных деятелей и делегаций, на организацию перелетов и спортивных пробегов через территорию СССР и, прежде всего, чекистская работа против иностранных миссий и граждан. Поддержанное Политбюро поведение ОГПУ в январе-марте 1933 г., приведшее к напряженности в отношениях с Польшей и кризису в англо-советских связях позволяет с доверием отнестись к печальным выводам Чичерина относительно сотрудничества НКИД с ОГПУ – несмотря на предпринимавшиеся усилия (включая работу созданной Политбюро комиссии Орджоникидзе в 1928 г.), «у этой гидры вырастали все отрубленные головы»[1897]. После того как период «активной разведки» Разведупра на ближнем Западе остался позади, отношения НКИД с «дальними соседями» из IV Управления Штаба РККА и военным ведомством в целом, судя по имеющейся отрывочной информации, были более отстраненными и, соответственно, менее конфликтными[1898].

Финансирование НКИД находилось под жестким контролем Наркомата рабоче-крестьянской инспекции. В начале 1930 г. по предложению члена Коллегии НК РКИ Ройзенмана (с середины 20-х гг. возглавлявшего комиссию по контролю финансово-организационной деятельности НКИД) Политбюро распорядилось: «Особые секретные фонды, находящиеся в распоряжении НКИД с текущего 1929/30 г., ликвидировать». «В случае особой нужды» НКИД предлагалось для покрытия секретных расходов «испрашивать в каждом конкретном случае специальные ассигнования»[1899]. Политбюро при этом выступило не только в роли конечной инстанции при утверждении «общей суммы расходов полпредств СССР за границей на секретные нужды» (так называемых, «особых»), но и взяло на себя разрешение конфликта между НКИД и НК РКИ относительно распределения этих расходов по отдельным полпредствам и даже по группам иностранных получателей секретных субсидий[1900]. Хотя впоследствии разрешение подобных спорных вопросов было вынесено за рамки повестки дня Политбюро, нет сомнений, что наркомат иностранных дел был вынужден отстаивать перед «инстанцией» и «рабоче-крестьянской инспекцией» как общие размеры своих валютных расходов, так и целесообразность субсидий зарубежным деятелям, прессе и информантам по отдельным странам, что означало вторжение как будто далекого от международной дел НК РКИ в дипломатическую и политическую работу НКИД.

Если в конце 20-х гг. позиции наркоминдела в отношении других центральных комиссариатов и прессы ослабли, то борьба за упрочение контроля союзного ведомства над внешнеполитической активностью республиканских партийно-государственными инстанций (Украины, Белоруссии, ЗСФСР, Узбекистана, Таджикистана и Туркменистана) принесла ему частичный успех. Для европейского направления деятельности НКИД первостепенным являлось регулирование отношений с ЦК КП(Б)У и подчиненными ему органами. Претензии руководителей Советской Украины на самостоятельные политические и торговые сношения с иностранными государствами были подорваны еще в 1923 г., когда председатель СНК и нарком иностранных дел УССР Х. Раковский был отстранен от этих постов[1901]. В 1926 г. из состава Коллегии был исключен официальный представитель НКИД при СНК УССР, являвшийся связующим звеном между ними. Однако вплоть до начала 30-х гг. украинские руководители отстаивали свои исторические прерогативы не только на адаптацию международно-пропагандистских установок к внутренним условиям УССР, но и на ведение самостоятельной «украинской работы» за ее пределами (главным образом, в Польше, Чехословакии, Румынии и Германии)[1902]. После ликвидации самостоятельных дипломатических представительств УССР и БССР в 1923 г. в полпредствах Союза ССР в Берлине, Варшаве и Праге были учреждены должности украинских советников (в Варшаве – также должность советника либо первого секретаря полпредства «от Белоруссии»). В 1927–1928 гг. НКИД неоднократно возбуждал обращение об устранении двойной подчиненности видных дипломатических работников союзным и республиканским инстанциям. Этот порядок не только вызывал трения по кадровым и финансовым вопросам[1903], но и провоцировал разногласия между Наркоминделом и украинскими представителями в варшавском полпредстве и львовском консульстве по различным аспектам политико-дипломатической деятельности[1904]. В конце марта – начале апреля на повестке Политбюро стоял вопрос о украинском советнике в Берлине, в результате рассмотрения было решено «остаться при решении Политбюро» трехлетней давности и сохранить эту должность[1905]. Одновременно предпринятое обращение руководства НКИД к Политбюро с просьбой упразднить «представительство Украины в Польше» также потерпело неудачу, однако ЦК КП(б)У было указано на необходимость согласования кандидатуры своего представителя с Наркоминделом. На практике настояния НКИД постепенно брали верх. Новый украинский советник в Варшаве С.Д. Таран далеко уступал по политическому весу своему предшественнику Ю.М. Коцюбинскому. В последующем функции украинской (и белорусской) работы в варшавском полпредстве были возложены на одного советника, являвшегося ставленником Москвы. Обязанности украинского советника в Берлине в 1931–1933 гг. выполнял близкий Литвинову кадровый дипломат С.С. Александровский, ранее представлявший НКИД в Харькове. С начала 1930 г. Политбюро ввело порядок, по которому секретные зарубежные расходы республиканских органов «должны проводиться исключительно через НКИД»[1906].