Измена. Мой непрощённый (СИ) - Соль Мари

Пообедав, дождавшись, пока стюардесса проедется с мусоркой вдоль рядов. Я наконец поднимаюсь. Женщина шумно кряхтит, ей приходится встать! У туалета скопилась нехилая очередь. Но я подожду. Стою, сунув руки в карманы. Смотрю на людей.

Сбоку — влюблённая парочка. Жмутся друг к другу, пальцы сплели. С другой стороны — мать с ребёнком. Он спит у неё на руках. И я вспоминаю ещё одно дело. Оно ждёт у меня в рюкзаке.

Хотел отложить, закалять силу воли! Но теперь не получится. Будет свербеть! До прилёта не успокоюсь, залезу в рюкзак и узнаю, что там.

Потому я решаю не ждать. И, посетив самолётный санузел, достаю из багажного ящика ручную кладь. Просто бумага. Которую я не решаюсь прочесть. Да и не вся целиком, а всего одна строчка. От которой зависит так много!

Я уже будто смирился с потерей. Подсознательно принял её. Смогу ли простить, если так? Смогу ли проститься? Столько вопросов теснилось в груди, но всего лишь один не давал мне покоя…

Потому не сдержался, и тайком от неё заказал дополнительный тест, на отцовство. Теперь этот лист жжёт мне руки! Закутанный в папку, он манит меня: «Прочитай, прочитай». Выставляет наружу светящийся белый кусочек.

Достаю. Выдыхаю. Нужно продумать, как действовать дальше. Никитка похож на меня, я хочу в это верить! Но вдруг это — самообман? Да и будь он чужим, разве я бы оставил Снежану в беде? Отказался бы от отношений с ней, но не оставил.

Чёрт! Вжимаюсь затылком в сиденье. Подголовники здесь неудобные, и я приобрёл в одном из магазинов аэропорта подушку для шеи. Пускай я лечу в экономе, но минимальную степень удобств я себе обеспечу.

«Я не хочу даже думать об этом», — убеждаю себя. Ну, а вдруг? Вдруг она соврала, что тогда? Тогда мне придётся жить дальше. Но уже без неё…

«Ну же, Самойлов! Не будь тряпкой», — говорю я себе и открываю обложку. Листок с результатами выпадает. И я, подхватив, устремляю свой взгляд на него.

Куча каких-то неясных символик, на двух языках. Показатели в столбик. И цифры. Child (ребёнок) и Alleged father, что в переводе означает «предполагаемый отец». Как один из вариантов!

Усмехнувшись, пробегаю по строчкам. Глаза замирают, когда до слова result (результат) остаётся одна. Собираюсь с духом.

Вспоминаю, как Снежа играла с Никиткой. Как он тянул ко мне ручки. Как улыбался беззубым маленьким ртом. И становится грустно. Ведь он же не мог обмануть? Обмануться! Признать во мне что-то родное, если этого нет.

«Interpretation» (расшифровка), значится в самом низу. И цифра, что следует дальше, обозначает процент совпадения. Веду по ней взглядом. 99,9998 %. И улыбаюсь, затылком прижав подголовник. Радость, меня охватившая, рвётся наружу. И я рву этот чёртов листок! Под удивлённые взгляды соседей.

Я прочитал. Я увидел. Я знал это, даже без теста.

Глава 16. Настя

— Миша, что ты со мною делаешь! — я хватаюсь за голову.

Больше нет сил, выносить эту пытку. Лоб покрывает испарина, тело уже неподвластно…

После осмотра он предложил «посидеть по-людски». Всё закончилось тем, что мы распиваем коньяк из «врачебного бара». Откуда ни возьмись, на столе появились закуски. Колбаска и сыр. Пару яблок. На которые я уже и смотреть не могу! И беседа помчалась…

Мы вспомнили школьные годы. Столько смешного осталось у нас позади.

Я выдыхаю, пережив очередной приступ смеха. Вытираю ладонями лоб:

— Балыков, ты вообще не меняешься!

Он хмурится. Думая, принимать это за комплимент, или нет.

— А помнишь, — опять возвращаюсь назад. В кабинет биологии, где будущий доктор, как правило, спал. А если не спал, то чудил!

Например, как-то раз, на своём «виртуальном мопеде», который был плодом фантазии, он буквально ворвался в наш класс. Урок начинался. Но вместо того, чтобы слушать учителя, все дружно смотрели, как Миша «паркует» свой байк. И хотя байка не было, но ощущение было такое, что есть!

Он заглушил мотор. Точнее, замолк. Так как рычание байка изображал исключительно голосом. Спешился, снял свой придуманный шлем. И пошёл, напевая, к законному месту. Биологичка, коей была Антонина Антоновна, женщина «синий чулок». Офигев от неслыханной наглости, не нашлась, что сказать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Но на этом чудачества Мишки не кончились! Он дождался конца. И опять «опустился в седло». Мало того! Минуя биологичку, он предложил легкомысленно:

— Крошка, подбросить до центра? — игриво кивнув себе за спину. И рявкнул два раза, распаляя «коня».

Антонина Антоновна так и осталась стоять, сжимая указку. Как спасительный шест, в этом мире нахальства и хаоса! На ней был костюм, аля-мымра из фильма «Служебный роман». Очки в толстой оправе, а вместо причёски — прилизанный кокон из тонких волос. И назвать её «крошкой» посмел бы лишь самый отчаянный. Например, Балыков!

— Ага, эта вобла сушеная испортила мне аттестат. А я всего лишь хотел ей польстить! — говорит он с обидой.

И сквозь этот врачебный прикид, напускную серьёзность, я вижу его. Балыка! Хулигана, который плевал на приличия. Но теперь это — врач, обходительный, взрослый мужчина. И сопоставить эта два образа я никак не могу!

Любопытно, какой же он видит меня? В школьные годы я была не слишком-то женственна. Когда все мои одноклассницы встречались с парнями, я «грызла гранит». Мои детские формы оставались такими до выпускного. И даже тогда приходилось подкладывать в лифчик ещё один слой поролона, чтобы сделать себе декольте.

— А тебе не хотелось встретить её где-нибудь и сказать, что ты врач? — ухмыляюсь ему. Сама бы я точно хотела!

— Не поверишь! Я даже мечтал, что она, как и ты, однажды придёт на приём. А я ей скажу: «Раздевайтесь!».

— Фу! — я кривлюсь. Коньячок уже лёг так как нужно, — Ты что, мечтаешь увидеть биологичку голой? Да ты извращенец, Балык!

Он хмурится, смотрит на стопку в руке:

— Ты знаешь, не думал об этом. В моих фантазиях она после этих слов убегала в слезах.

Я опять заливаюсь от смеха. Смеюсь, как давно не смеялась. Взахлёб! Представляю себе эту сцену.

— А почему в слезах? — давлю я сквозь смех.

— Ну, так, — балык, приосанившись, дёргает бейждик, — Она бы узнала меня! И расстроилась, что не оценила светило науки.

— Светило! — бросаю с издёвкой, — Упасть и не встать!

Балыков снисходительно фыркает:

— Что б понимала? — и, наполнив «бокалы», произносит, — Ещё по одной?

— Уже третий раз ещё по одной, — говорю, продолжая смеяться, — Ты доктор? Или алкаш?

— Это для здоровья, — говорит Михаил и вручает мне стопку.

Я машу головой. Представляю, как выгляжу в этот момент. После приступа смеха.

— Уууфффф, — пригубляю слегка, закусив, — У меня аж живот свело судорогой!

Балыков усмехается:

— Смех продлевает жизнь! — говорит он со знанием дела.

— Тогда я продлила свою, как минимум лет на десять, — говорю с благодарностью.

— Обращайся! — он выпивает, не в пример мне, до дна. И, похлопав по пузу, кладёт себе в рот колбасу.

— Спасибо, Миш! Правда, давно уже так не смеялась.

Он вздыхает, берёт мою карточку. Где я, до сих пор — Самойлова.

— Ну-ка, скажи мне, ты снова Кучинская? — произносит, косясь на мой паспорт, что лежит на столе.

Я отмахнувшись, бросаю:

— Ну, да.

— Развелась?

Я киваю. Хотя и так ясно, что да. Он, покачав головой, произносит:

— Бывает. Я вот не стал себя связывать узами брака.

— Почему? — машинально бросаю.

— А зачем? — удивляется он, — Всё равно разводиться!

Мы смеёмся. Но смех в этот раз получается грустным.

— А дети? — интересуюсь я просто так, чтобы продлить разговор.

Так уютно в его кабинете. Даже не хочется уходить.

— Так у меня их пять штук, — он, задумавшись, фыркает, — Шесть! Если быть точным.

Я не скрываю эмоций:

— Ого! Как ты успел?

— Долго ли умеючи? — подмигнув, отвечает Балык, — Я знаешь ли, Насть, своим бабам так и сказал. Мол, брак — не моё! Ну, какой из меня семьянин?