Оттепель. Действующие лица - Сергей Иванович Чупринин

года, выступая в ЦДЛ на вечере памяти А. Платонова, к ужасу чиновников К. заявил, как «нерасчетливы, тщетны, смехотворны, хотя и очень опасны попытки тех, кто вопреки решениям XX и XXII съездов хотел бы вернуть „вещество Сталина“ к „веществу Ленина“. Убежден: черного кобеля не отмоешь добела»[1364].

Эта речь в пересказах тут же разошлась по России, а смутьяна из партии тотчас же исключили, и лишь в ноябре неожиданная снисходительность председателя Комитета партийного контроля А. Пельше до времени восстановила К. в рядах членов КПСС[1365].

Именно до времени, поскольку с первых же дней перестройки он превратился в ее активнейшего, как тогда говорили, прораба: стал одним из учредителей общества «Мемориал» и «Московской трибуны», потребовал на съезде народных депутатов возвращения гражданства А. Солженицыну, сражался за реформы в Президентском совете, а без упоминания его яростных статей «Стоит ли наступать на грабли?» (Знамя. 1987. № 7) и «Ждановская жидкость» (Огонек. 1988. № 19) не обойдется ни одна самая краткая летопись освобождения нашего общества от коммунистического морока. Как не обойдется она и без фразы: «Россия, ты одурела», — которую К. бросил в прямой телеэфир, когда понял, что первые в истории свободные демократические выборы фактически принесли победу В. Жириновскому и Г. Зюганову.

Самые последние годы жизни К. — годы разочарований и тяжкой болезни. Друзья знали об этом, но в свет одна за другой выходили его книги, по большей части составленные уже И. Зориной-Карякиной, и присутствие К. в интеллектуальном пространстве ощущалось со всей очевидностью.

Как оно и сейчас ощущается.

Соч.: Перемена убеждений (От ослепления к прозрению). М.: Радуга, 2007; Пушкин. От лицея до… Второй речки. М.: Радуга, 2009; Достоевский и Апокалипсис. М.: Фолио, 2009; Бес смертный. Приход и изгнание. М.: Новая газета, 2011; Не опоздать! Беседы. Интервью. Публицистика разных лет. СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2012; Переделкинский дневник. М.: Книжный клуб 36,6, 2016; Лицей, который не кончается. М.: Время, 2019.

Лит.: Жажда дружбы: Карякин о друзьях и друзья о Карякине. М.: Радуга, 2010; Зорина И. Распеленать память. СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2020.

Катаев Валентин Петрович (1897–1986)

Репутация писателя талантливого, но демонстративно аморального и беспринципного преследовала К. с первых шагов в литературе. И уже 25 апреля 1919 года И. Бунин записал в дневник, впоследствии включенный в «Окаянные дни»: «Был В. Катаев (молодой писатель). Цинизм нынешних молодых людей прямо невероятен. Говорил: „За 100 000 убью кого угодно. Я хочу хорошо есть, хочу иметь хорошую шляпу, отличные ботинки…“»[1366]

Жить красиво мечтал, положим, не он один. Но, похоже, только ему удалось все тяготы жизни обойти с таким, — процитируем О. Мандельштама, — «бандитским шиком»[1367]. Книги всегда выходили бесперебойно, комедии облетали все сцены Советского Союза, заграница открывалась, какая пожелаешь, причем надолго и с деньгами в портмоне. Начальство, меняясь, его баловало: Сталин распорядился выписать орден Ленина при первой же раздаче правительственных наград (1939)[1368] и премию своего имени за повесть «Сын полка» (1946), Хрущев тоже почествовал орденком, а Брежнев одарил званием Героя Социалистического Труда (1974).

В обмен на лояльность, конечно, и в обмен на привычку приказы не обсуждать, а властей предержащих целовать в плечико. В этом искусстве у К. было немного равных: громил В. Луговского, А. Ахматову и А. Твардовского, В. Померанцева, В. Дудинцева и «Литературную Москву», активничал в исключении М. Зощенко (1946), Б. Пастернака (1958), А. Галича (1972), Л. Чуковской (1974) из Союза писателей, вместе с другими советскими классиками кинул камень в А. Сахарова и А. Солженицына…

И — талантливый же человек — даже присягу в верности сумел сформулировать так, что она запомнилась:

<…> Для того, чтобы написать что-либо порядочное, полезное для народа, нужно твердо стоять на идейных позициях коммунизма. Когда это чувство партийности во мне ослабевало, я писал плохо, когда чувство партийности во мне укреплялось, я писал лучше[1369].

На II съезде советских писателей (1954), где прозвучали эти слова, так говорить было уже не обязательно. И справедливости ради заметим, что в 1960-е годы К. случалось совершать поступки, непозволительные с точки зрения власти. Так, в феврале 1966 года он поставил свое имя под «Письмом 25-ти» о недопустимости «частичной или косвенной реабилитации И. В. Сталина и необходимости предать гласности факты совершенных им преступлений»[1370]. А в мае 1967 года направил в президиум IV съезда писателей телеграмму:

Дорогие товарищи, не имея возможности по тяжелым семейным обстоятельствам и состоянию здоровья присутствовать на съезде, довожу до вашего сведения, что считаю совершенно необходимым открытое обсуждение съездом известного письма Солженицына, с основными положениями которого я вполне согласен[1371].

Репрессий, и самых ничтожных, не последовало. Возможно, еще и потому, что К. в это время воспринимался уже не просто как классик, но как первый стилист страны, лучше, чем кто бы то было, пишущий на русском языке. Сам он готов был соперничать только с Ю. Олешей, а в устных выступлениях 1970-х годов иногда отдавал пальму первенства В. Набокову[1372].

Не все, разумеется, были этого мнения: «Манерная, нерусская проза», — занес в дневник А. Яшин. Но большинство даже злейших недругов К. вынуждены были согласиться: «Нравственные качества этого человека ни в какое сравнение не идут с его художническим даром»[1373]; «Странный такой человек — не растлился. То есть морально полностью растлился, а как художник каким-то образом сохранился» (В. Войнович)[1374].

И это действительно так. В предсмертном 10-томнике можно без натуги перечитывать почти все: и ранние фельетоны, и комедии, и индустриальный роман «Время вперед!» (1932), и «Белеет парус одинокий» (1936), а поздние повести, начатые «Маленькой железной дверью в стене» (1964) и «Святым колодцем» (1966), открыли принципиально новую технику прозы, которую К. назвал мовизмом и которая до сих выглядит свежее, чем многие нынешние изобретения.

Таким же обновителем литературного ландшафта К. захотел стать и в роли главного редактора журнала «Юность» (1955–1961). «А ведь изначально, — пишет С. Шаргунов, — его приглашали на невинный „журнал для школьников“ под названием „Товарищ“, он согласился, внес коррективы и круто развернул проект…»[1375]

Не сразу, конечно. То, что критики назовут «исповедальной прозой» и «эстрадной поэзией», еще только проклевывалось, так что засылать в набор приходилось то колхозный роман С. Бабаевского «Сухая Буйвола» (1958. № 3–4), то поэму А. Безыменского «Комсомольцы» (1958. № 10), то повесть А. Кузнецовой «Честное комсомольское» или вовсе детективы А. Адамова.

И К., вообще-то по натуре барин или, как окрестил его В. Кирпотин, «куртизан», охотно занимался тем, что на канцелярите называют «работой с молодыми» и что на самом деле было взаимоприятными беседами либо за редакционным самоваром, либо на переделкинских дорожках.

«Я не знал ни