Оттепель. Действующие лица - Сергей Иванович Чупринин

так что со временем и лирическая проза отвоевала себе место на литературной карте. На правах, впрочем, только проселка, немагистральной тропки, а от К. по-прежнему ждали, что он наконец определится «в идейном отношении», примкнет либо к охранителям, либо к оппозиционерам, либо к пробуждавшимся русским националистам.

Но он — ни двух, ни трех станов не боец и не боец вообще — примыкать ни к кому не хотел. Союза писателей, куда его приняли еще в 1958 году, сторонился. Официальной карьерой озабочен не был, но и, — напоминает М. Холмогоров, — «отродясь никакой крамолы не писал»[1347], коллективных заявлений, облитых горечью и злостью, за единственным случайным исключением[1348], не подписывал, и даже его «Северный дневник» скорее лиричен, чем публицистичен. Зарабатывал, как многие, переводами, дружил с В. Аксеновым, Е. Евтушенко, В. Конецким, но свои рассказы, с годами все более редкие, отдавал без большого разбора туда, где их брали, — так, в «Нашем современнике» появились вершинные «Свечечка» (1974. № 6) и «Во сне ты горько плакал» (1977. № 7).

И незачем гадать, сыграла ли эта осознанная отчужденность от литературной среды с ее запросами и требованиями какую-то роль в том, что последние годы жизни К., прошли — по словам Ю. Нагибина, — «в абрамцевской запойной тьме», в полной самоизоляции и полном одиночестве. Важнее помнить, что на гражданской панихиде в Малом зале ЦДЛ Ф. Абрамов сказал: «Мы все должны понимать, что сегодня происходит. Умер классик!»[1349].

И это, как бы ни менялась литературная мода, действительно так: классик, и уже бесспорный. Недаром ведь редакция журнала «Новый мир» (где К., повторимся, никогда не печатали), учреждая в 2000 году премию за лучший русский рассказ, дала ей именно его имя. А в 2008-м на доме № 30 по Арбату была установлена мемориальная доска, где профиль писателя склонен над лавровыми ветвями, символизирующими заслуженную славу.

Соч.: Собр. соч.: В 3 т. М.: Русский мiръ, 2008–2011; Избранное. М.: ПРОЗАиК, 2017.

Лит.: Кузьмичев И. Жизнь Юрия Казакова. СПб.: Союз писателей Санкт-Петербурга, 2012.

Кардин В. (Аркинд Эмиль Владимирович) (1921–2008)

Сейчас портрет майора Кардина (Аркинда) можно увидеть в музейном комплексе «Дорога памяти» среди тысяч и тысяч фотографий участников Великой Отечественной войны.

На фронт он, закончив два курса МИФЛИ, ушел добровольцем еще в июле 1941-го, служил красноармейцем-парашютистом, подрывником, заместителем политрука в составе Отдельной мотострелковой бригады особого назначения НКВД, потом, с декабря 1942-го, журналистом в редакции газеты «Сталинский воин» 140-й Сибирской стрелковой дивизии. В 1943-м вступил в ВКП(б), а после Победы, — по его воспоминаниям, — «не по собственной воле» застрял в армии, с отличием прошел курс Военно-Политической академии, и эти «четыре года учебы», да к тому же «еще несколько лет гарнизонной тягомотины менее всего приближали к бытию, несколько высокопарно именуемому „творческим“»[1350].

Но наступило и оно — демобилизовавшись в звании подполковника, кавалером орденов Красной Звезды, Отечественной войны, многих боевых медалей, К. вернулся в Москву и с 1954 года стал уже печататься — как публицист, как литературный и театральный критик. По преимуществу в «Новом мире» у А. Твардовского, который, собственно, и рекомендовал ему своим литературным именем взять «В. Кардин»[1351].

Послужной список К. за полвека выглядит впечатляюще: сотни публикаций в периодике, сборники полемических статей «Сегодня о вчерашнем» (1961), «Верность времени» (1962), «Судья по имени Время» (1964), «Достоинство искусства» (1967), «Пристрастие» (1972), «Пределы достоверности» (1981, 1986; совместно с И. Янской), «Точка пересечения» (1984), «Обретение» (1989), «По существу ли эти споры?» (1989), «Где зарыта собака?» (1991), «К вопросу о белых перчатках» (1991), «Оглянись в тревоге» (1991), монографические очерки о П. Нилине (1964 и 1987), Л. Сейфуллиной (1976), Б. Лавреневе (1981), В. Катаеве (1982), подготовленная им для «Библиотеки поэта» антология «Советские поэты, павшие в Великой Отечественной войне» (1965). А ведь была еще и проза — документальные повести о войне «Открытый фланг» (1975, 1989), о К. Сверчевском (1975), А. Бестужеве-Марлинском (1984), Г. Батенькове (2002)…

Тематический разброс очевиден, но очевидны и константы. Твердо уверенный, что «полемичность в самой природе критики»[1352] и что критик просто-таки обязан «…будоражить мысль, возбуждая готовность не только соглашаться, но и возражать»[1353], К. всегда, иногда и без нужды, нарывался на спор, предъявляя книгам, спектаклям и фильмам, о которых он писал, требования самые жестокие, вплоть до ригоризма, — причем не столько эстетические, сколько этические.

И что в его системе ценностей точно было нестерпимо, так это фальшь, особенно навязываемая сверху и благодаря этому навязыванию укоренившаяся в общественном сознании как нечто само собой разумеющееся. Поэтому хоть большинство поводов к полемически разогретым высказываниям К. за давностью лет забылось, одна его статья до сих пор помнится, а в последнее время даже вновь неожиданно актуализирована. Речь о «Легендах и мифах» (Новый мир. 1966. № 2), где с точки зрения исторической истины были пересмотрены самые красивые вымыслы коммунистической пропаганды — о залпе «Авроры» в октябре 1917-го и Дне советской армии в феврале 1918-го, о подвиге Александра Матросова и 28 героев-панфиловцев, иные многие.

Перейдя красную черту, К. в этой статье покусился на святое, ставшее догматически неприкосновенным, и скандал разразился неотвратимо. За раздраженной репликой А. Кривицкого, творца легенды о героях-панфиловцах, в «Литературной газете» (19 марта 1966 года) валом пошли протестующие письма, и кто в них только не отметился — от члена РСДРП с 1896 года Ф. Петрова до маршалов С. Буденного и К. Рокоссовского[1354], от команды крейсера «Аврора» до Д. Ортенберга, редактора «Красной звезды» военных лет… Ни «Новому миру», ни самому К. ответить на это всенародное возмущение, разумеется, не дали. Да и как можно было на это рассчитывать, если 10 ноября 1966 года журнальная статья — случай в истории едва ли не единственный — стала предметом обсуждения на заседании Политбюро ЦК КПСС и сам Л. И. Брежнев раздраженно заметил:

Ведь договариваются же некоторые наши писатели (а их публикуют) до того, что якобы не было залпа Авроры, что это, мол, был холостой выстрел и т. д., что не было 28 панфиловцев, что их было меньше, чуть ли не выдуман этот факт, что не было Клочко и не было его призыва, что «за нами Москва и отступать нам некуда»[1355].

В прежние времена такая статья могла бы К. стоить жизни, в более поздние — запрета на появление в печати. Но 1966-й — не 1946-й и не 1976-й. Оттепель с ее относительно вегетарианскими нравами до конца еще не выдохлась, так что книги К. выходили по-прежнему и цензурных придирок к ним было не больше, чем к публикациям других авторов.

Другое дело, что в оставшиеся