История Франции - Марк Ферро

4 июня 1917 г. Петэну: «Положение ясное. Это всеобщая организация, действующая из Парижа при подстрекательстве немцев и стремящаяся отдать Францию в руки врага. Действовать надлежит правительству: ему нужно нанести удар по главарям». На деле ничего подобного не было, и историк Ги Педронсини сумел показать, что там, где разразились волнения, не велось никакой пацифистской пропаганды. Число протестующих составило не менее 30–40 тысяч человек; приблизительно 10 процентов их были осуждены — отсюда легенда о децимации[163], — 554 человека приговорены к смерти, и 49 казнены. Не столь завышенные, как те, что сохраняются в антимилитаристской традиции, но оттого не менее значительные, данные цифры в действительности дают представление о том, что приговоренные были просто несчастными людьми, не имевшими иного средства выразить свое отношение к методам ведения войны. После долгого молчания, покрывавшего это дело, премьер-министр Лионель Жоспен почтил память мучеников в 1999 г. Но еще задолго до этого акта газета «Канар аншене», созданная в 1916 г. с целью разоблачения официальной лжи, рассказала о казнях и о злоупотреблениях командования, которое охотно расстреливало мятежников «в назидание» их товарищам. Однако отождествлять солдатские волнения с пацифистским движением было бы неверным, по крайней мере во Франции. И напротив, в России солдаты, протестовавшие против крайних проявлений военной дисциплины, обвиняли командование в том, что оно желает использовать их в репрессивных целях; они показывали, что стремление оказать влияние на настроения солдат перед лицом врага не является единственным намерением военного руководства. Во Франции настроения солдатской массы с трудом поддаются обобщению: как иначе объяснить солидарность солдат и офицеров во время послевоенных маршей ветеранов? Что же касается генерала Петэна, шедшего на беспощадные, но ограниченные репрессии, то в нем видели прежде всего военного, который, положив конец бесполезным атакам, проявил неравнодушие к солдатам, проливающим кровь. Отсюда его популярность, которая сохранялась вплоть до 1940 г. как среди левых, так и среди правых.

Но в волнениях 1917 г. крылось еще более широкое возмущение, направленное против штатских — этих окопавшихся в тылу крыс.

Озлобленные, истерзанные, считавшие, что их обманывают, солдаты испытывали яростную неприязнь к тылу. В окопных газетах они писали:

Фронтовик, настоящий князь сражений, Сожми-ка в багровых руках Пару ручных гранат И забрось их подальше, В Лион, Бордо иль Нант, Да не промахнись из жалости — Чтобы погибли тыловые крысы…

«У них есть преимущество перед всеми нами», — провозгласил однажды, когда война уже кончилась, Клемансо. Да, вновь сделавшись штатскими, солдаты, конечно, не позабыли пережитых унижений, но теперь они подавляли воспоминания о них и идеализировали свою окопную жизнь и порожденные ею ценности. Столкнувшись с тылом, где царили карьеризм и приспособленчество, или, как говорили, система D[164], а также страсть к роскоши и изысканным удовольствиям, жизнь ветеранов войны стала образцом солидарности мужчин, объединенных одними идеалами независимо от религиозных убеждений, политических взглядов, расовой принадлежности, социального происхождения. Так родился дух ветерана, в котором смешались горечь и ностальгия, жажда признания со стороны других и потребность вновь найти друг друга, чтобы воссоздать те неповторимые отношения, что возникли между людьми, вместе пережившими трагедию.

Версальский мир и другие непродуманные договоры

Люди часто задаются вопросом: а не страх ли перед большевизмом побудил союзников милостиво обойтись с немцами и предложить им относительно мягкие условия перемирия? Разумеется, эта мысль мелькала у Фоша и Клемансо; тезис о «красной угрозе» использовали в своих интересах и сами немцы, однако ничто не доказывает, что подобные опасения сыграли главную роль.

Накануне перемирия такие люди, как Петэн или командующий американскими войсками генерал Джон Першинг, не видели никаких преимуществ в том, чтобы заставить врага признать свое поражение после переноса военных действий на его территорию. Как бы то ни было, 11 ноября 1918 г. победители даже не помышляли об уничтожении военного потенциала побежденной Германии. Военные заключили «перемирие между солдатами»; Европа и Америка уже вступили в индустриальную эру, но военные всегда игнорировали этот факт и считали, что разоруженная нация является нацией побежденной.

Однако, подписав перемирие, победители обнаружили, что вместо покоренного народа перед ними предстала возмущенная нация. Начиная с 1914 г. немцам удавалось сохранять нерушимыми рубежи своей родины, и у них вовсе не было ощущения, что война ими проиграна. Свидетельство тому — овации берлинской публики, когда перед ней 12 ноября маршем проходили войска, а Фридрих Эберт приветствовал солдат, «которые непобежденными вышли из славной битвы». Так социалисты сами освятили миф, который позже использовала гитлеровская пропаганда.

После Версаля, лишившись ряда германских территорий, народ Германии, объявленный, согласно статье 231 договора, виновником войны и таким образом обреченный на выплату репараций, решил, что над ним глумятся, а оккупация левого берега Рейна вызвала массовое возмущение. Негодование немцев усиливалось двойственностью политики победителей, утверждавших ранее, что они сражаются во имя принципов — «14 пунктов» Вильсона, — которые они теперь толковали исключительно в свою пользу: ведь вопреки праву народов на самоопределение судетские немцы были переданы Чехословакии, а венгры Трансильвании — Румынии, в то время как народу Австрии было отказано в праве аншлюса — присоединения к Германскому рейху…

Вызвав гнев немцев рядом поспешных действий, призванных свидетельствовать о полной победе над Германией, союзники так и не сумели понять, что утратили шансы на мир в тот момент, когда были уверены, что выиграли войну. Потеряв две-три провинции, Германия все же сохранилась как единое целое, она не понесла особого ущерба в годы войны, а репарации нисколько не препятствовали ее развитию. И напротив, Франция — обескровленная, истерзанная, испытавшая разрушение части страны вплоть до Соммы — теперь была вынуждена выплачивать долг Америке, потеряла капиталы в России и в распавшейся вскоре Османской империи