История Франции - Марк Ферро

энергию, столь им необходимую. Этим он укреплял авторитет гражданской власти, которой военные откровенно пренебрегали на протяжении трех первых лет войны.

После славы пришли унижение и падение. «Подобно Жанне д’Арк, Клемансо был сожжен, — сказал английский премьер-министр Ллойд Джордж, — но этот костер подожгли французы». Действительно, выставив свою кандидатуру на президентских выборах 1920 г., Клемансо был побежден почтенным парламентарием Полем Дешанелем. Вокруг этого имени сплотились все противники Клемансо во главе с Брианом и духи тех, кого он в свое время победил, — Гамбетты, Жюля Ферри и др.

Так Франция подала пример того, какой может быть неблагодарность народа… В этом она опередила Англию, которая в 1945 г. отдала больше голосов Эттли, чем спасшему ее Черчиллю.

Для людей в тылу — гражданских лиц и руководства страны — Клемансо был творцом Победы. Для фронтовиков таким был генерал Петэн, воплощавший их мученичество, их страдания. Свою популярность он обрел под Верденом.

Верден: смертный бой французов за выживание

В феврале 1916 г., застигнутый врасплох масштабами германского наступления, главнокомандующий Жоффр не сразу понял его цель — «обескровить французскую армию». Опасаясь ослабить фронт на Сомме, где Фош готовил «решительное» наступление, он ограничился тем, что отдал защитникам Вердена приказ «держаться».

Превратившись в ад с первого же дня, эта битва представляла собой сплошную импровизацию: первые линии были прорваны, а ходы сообщений и окопы, позволявшие выдержать новый удар противника, заранее не готовились. Фронта более не существовало, имелись запутанные, разбросанные очаги сопротивления, которые командование тщетно пыталось связать между собой. Их названия сделались легендарными: «Мертвец», Высота 304, Гусиная высота. Они были изолированы, часто обстреливались собственной артиллерией, каждая часть была полностью предоставлена самой себе; она знала лишь один приказ — «держаться». В каждой царило убеждение, что исход сражения зависит от нее одной; никогда столько людей не испытывало подобного воодушевления и не было объединено равной уверенностью; никогда столько людей не брало на себя такой ответственности и не проявляло подобного самоотречения.

На распавшемся на отдельные участки поле грандиозного сражения приказы передавались связными, которым приходилось постоянно пробираться через пробитые противником бреши. Людям, подвергавшимся артиллерийским бомбардировкам, пулеметным обстрелам, газовым атакам, не знавшим, куда идти и что делать, оставшимся без боеприпасов и терпящим поражение, связные приносили нечто большее, чем жизнь, — конец неопределенности, ведь самым худшим под Верденом было маниакальное ожидание связи с выжившими; и всегда ответ был одним и тем же: держаться и ждать… Чего? Конца артобстрела, начала вражеской атаки — в лихорадочной надежде наконец-то выйти из вырытых на скорую руку окопов, зачастую лишь для того, чтобы погибнуть.

Этому полю битвы — с его передовыми позициями, очагами обороны, насыпями и завалами, образовавшимися из трупов — не было равных по степени близости живых и мертвых. У солдат, прибывших на смену, от ужаса перехватывало дыхание, всякий видел перед собой неумолимую судьбу: живому предстояло зарываться в землю в поисках защиты, мертвому — прикрывать его собой и остаться там навсегда. Продолжительность жертвоприношения была различной в отдельных батальонах, но, даже если часть бойцов не участвовала в сражении, все равно наступал и ее черед идти на смену другим. Ты или я, приятель, ясно одно: либо умрет один из нас, либо умрем мы оба.

Назначенный командующим генерал Петэн не согласился с ограничением личного состава, участвующего в сражении; он добился, чтобы его обновляли постоянно: это была «фронтовая вертушка». Отныне Верден превратился в битву, в которой принимала участие почти вся французская армия.

Таким образом, особенно если принять во внимание значительно более низкий, чем в иных сражениях, уровень материальной оснащенности, битву под Верденом можно рассматривать как своего рода победу простого солдата. Какой контраст с битвой на Сомме, которую выиграли пушки, или с первой битвой на Марне, ставшей победой командования! Если Верден стал звездным часом Петэна, то это потому, что генерал проявил заботу о пехотинцах, проливавших кровь, и постоянно прислушивался к ним.

Солдаты Вердена освободились от иллюзий, свойственных молодости; они больше не воображали, что выиграют войну в одной-единственной битве. Но они твердо знали, что немцы здесь не пройдут. Они все вместе переносили лишения ради спасения страны, и вся Франция знала об их жертвенности, а пресса превозносила эту победу, как никакую другую. Разве она на деле не стала первой победой, одержанной нацией в целом? Чтобы добиться почетного звания победительницы, Франция заплатила жизнями более чем 350 тысяч павших. Вот почему о ней вспоминали миллионы людей до 1940 г. и после: они больше не были теми «людьми 1914 года», весело уезжавшими на войну, — они были «людьми Вердена», гражданами и защитниками своей страны.

Но если для фронтовиков имя Петэна было связано с битвой под Верденом, то для его противников оно с 1917 г. ассоциировалось с подавлением солдатских волнений.

Волнения 1917 года и боевой дух солдат

В апреле 1917 г. по французской армии прокатилась волна недовольства и мятежей; она последовала за так называемой «бойней Нивеля»[162], его провалом и вызванным им тяжелыми потерями. Начавшись в районе Суассона и Оберива, волнения стремительно распространились по воинским частям; они прекратились, когда стало очевидным, что при сменившем Нивеля Петэне бессмысленные атаки наконец остановят. Таким образом, становится ясно, что хотя это движение, конечно, отражало усталость от войны, речь скорее должна идти об отвращении ко вполне определенной форме ее ведения. «Мы не скот, который можно гнать на бойню», — говорилось в одном письме, задержанном военной цензурой. Имело место, разумеется, и грубое обращение с офицерами, и крики «Долой войну», и пение «Интернационала» — люди не хотели быть пушечным мясом, чтобы «способствовать служебному росту господ в галунах». Эту черту хорошо передал Стэнли Кубрик в своем фильме «Тропы славы» (1957). В нем гораздо больше достоверности, чем в оценках военных руководителей той поры, например генерала Луи Франше д’Эспре, писавшего