Фантастические повести и рассказы - Сергей Казменко

— Итак, который же из них? — спросил Оконо.

— Вон тот, — Бьер кивнул в сторону сейфа, который должны были вскрыть в этом году, и отошел в сторону.

— Каждый раз путаюсь, — Оконо повернулся к своим сотрудникам и сказал: — Начинайте, ребята.

Те поставили свои чемоданы под лестницей и приступили к делу. Бьер даже не пытался понять, как они работали, ему было противно то, что здесь происходило. Вдруг он ужаснулся. Что, если эти люди — никакие не сотрудники Комитета Охраны Отечества? Ведь он даже не видел их документов. Но нет, секретарша должна была видеть, она никогда не впустила бы их к нему без достаточных на то оснований. Главный редактор «Хроноса» не может принимать кого попало. Он еще находился в сомнении, когда услышал звонок.

— Идите сюда, господин Акардо, — услышал он голос Оконо. — Сейф открыт.

Люди Оконо отошли в сторону, и Бьер оказался один перед дверью.

— Смелее, открывайте.

Бьер повернул хромированную рукоятку против часовой стрелки, надавил на нее и повернул обратно. Так, как он должен будет сделать послезавтра, при торжественном вскрытии сейфа, под звуки аплодисментов и вспышки блицев. Затем он потянул дверь на себя. Тяжелая стальная плита медленно повернулась на петлях, открывая темное чрево сейфа. Бьер заглянул внутрь и зашатался — сейф был пуст.

— Ничего страшного, господин Акардо, — откуда-то издалека донесся голос Оконо. — Обычная мера предосторожности. Теперь вы понимаете, почему мы должны были проделать сегодня эту операцию.

Бьер медленно приходил в себя. Он оглянулся. Спутники Оконо под лестницей распаковывали свои чемоданы, вынимая из них бумаги.

— Все в порядке, — говорил между тем Оконо. — Все бумаги в полной сохранности. Если бы кто-то захотел подменить нашу историю, его ожидал бы здесь большой сюрприз, — он довольно засмеялся. — В наших сейфах, вы понимаете, бумаги остаются в большей сохранности. Давайте складывать их на место. Я буду подносить, а вы кладите.

Бьер работал машинально. Нагибался, чтобы взять очередную пачку перевязанных тонкой тесемкой и опечатанных папок с бумагами, клал ее в недра сейфа и нагибался за следующей. Каждая папка была тщательно заклеена и опечатана в присутствии юриста редакционной печатью, которая уничтожалась после закладки очередного сейфа. Но ведь подделать печать — это так просто! Подделать историю, наверное, немного сложнее. Он нагибался за пачками бумаг и набивал ими чрево сейфа, и, если Оконо не успевал поднести очередную, так и застывал в полусогнутом положении. Через десять минут все было закончено. Бьер закрыл дверь сейфа и проделал в обратном порядке манипуляции с рукояткой. И только тогда заметил, что сейф этого года, сейф, который был закрыт накануне, которому предстояло полвека хранить свои тайны — этот сейф вскрыт, и сотрудники Оконо перегружают его содержимое в свои чемоданы. Он хотел кинуться туда, остановить, задержать, но Оконо встал прямо перед ним и загородил дорогу.

— Э-это предательство, — сказал Бьер и хотел оттолкнуть его, но внезапно остановился. Оконо был совершенно спокоен, и на губах его играла презрительная усмешка.

— Ну, будьте же мужчиной, Бьер, — сказал он. — Конечно, нелегко, когда рушатся детские иллюзии, но надо же, черт подери, взрослеть! Я думал, что вы сообразительнее. Поймите хотя бы, что мы стоим на страже интересов народа, а они выше, чем все ваши дешевые понятия о чести, верности, совести, чем вся эта шелуха, за которую так цепляется гнилая интеллигенция.

Он отошел на пару шагов.

— Придите в себя, в конце-то концов. Только и не хватало, чтобы вы скончались тут от сердечного приступа. Господин редактор Канденег тоже переживал в свое время, но и он не был первым. И после нас с вами все останется точно так же. Вот вы говорили о традициях, Бьер, о том, что традиции нельзя нарушать, — он подошел вплотную, положил руки на плечи Бьеру и заговорил ласково и убедительно, как умеют говорить лишь отдельные врачи и отдельные священники. — Так вот, поймите, что то, что сейчас происходит — не более, чем дань традиции. С какой бы стороны этот вопрос не рассматривать.

Он снова отошел, стал прохаживаться взад и вперед перед Бьером, потом остановился и опять повернулся к нему лицом.

— В самом деле, неплохая мысль, а? Я бы даже взялся построить на ее основе философскую концепцию, чтобы не терзаться напрасными сомнениями. В самом деле, что это, как не традиция, что мы приходим сюда ежегодно на другой день после закладки документов в очередной сейф и уносим их с собой? И это — добрая традиция уже хотя бы потому, что наши хранилища обеспечат документам гораздо лучшую сохранность. Она была бы доброй даже по одной этой причине, и она ничуть не хуже той, дань которой вы отдадите послезавтра. Даже более того, я бы сказал, что она лучше, потому что на этой традиции базируется вся новейшая история, какой мы ее знаем. А что есть история, как не традиция? Ведь история — это просто совокупность того, что люди хотят помнить о своем прошлом. Подчеркиваю — хотят. Значит, история, как и всякая традиция, живущая в народе, строго добровольна. И мы своей деятельностью сегодня поддерживаем эту традицию. А также много других традиций. Традиционную веру народа в ваш журнал. Традиционно высокий спрос на него, который обеспечивает вам неплохие доходы. Традиционные сенсации, которые ваши сотрудники смогут извлечь из этих материалов. И не какие-нибудь липовые сенсации, которые так любит наша бульварная пресса — нет, самые настоящие, которые иногда, несмотря на свою древность, ой как больно ударяют по современным нашим политическим деятелям. Куда ни кинь — везде традиции, и надо уж быть, по крайней мере, последовательным, если предпочитаешь традиционный подход.

— А что вы делаете с теми, кто поверил «Хроносу», чьи материалы вы сегодня забираете?

Оконо засмеялся.

— И тут традиция, дорогой мой господин Акардо! Как правило, ровным счетом ничего. Конечно, бывает, что иной человек погибнет в катастрофе, умрет от сердечного приступа или сойдет с ума, но это редкие исключения, без которых не бывает ни одного правила. Ведь вы поймите — не в этом наша основная цель. Главное — это охрана нашей истории, охрана веры нашего народа в историю, потому что народ, потерявший веру, потеряет веру в будущее, а этого мы допустить не можем. Вот, скажем, если бы не наша забота, в этом сейфе были бы материалы о разгроме подполья в одиннадцатом году и о системе концентрационных лагерей, о том, что наш национальный герой, маршал Соор, был непосредственным вдохновителем ее создания, и о том, что не он, а расстрелянный в двенадцатом году по его приказу генерал Таллах стоял во главе победоносной Двенадцатой армии во время ее знаменитого Северного похода и взятия Интеррона. И были бы там материалы о взятках, полученных членами Ассамблеи от банкирского дома Раддегов во время выборов шестнадцатого года, и воспоминания о премьер-министре Тахэго Лакарсе, которого, по нашим представлениям, никогда не было. Я понимаю, в истории, как и в жизни, должна быть грязь, должно быть немного грязи, но кое о чем лучше забыть. Ради будущего.

Он немного помолчал, прошелся взад-вперед по подвалу, держа руки за спиной, затем подошел вплотную к Бьеру и тихо, но очень четко выговаривая каждое слово, сказал:

— Вот так-то, дорогой мой господин главный редактор Акардо. Если уж заниматься историей, если уж ценить традиции, то нужно быть до конца последовательным.

— Я уже не занимаюсь больше историей, — сказал Бьер чуть слышно. — Теперь я понимаю, что всегда угнетало редактора Канденега…

* * *

Вечером на столе главного редактора «Хроноса» Бьера Акардо зазвонил телефон. Весь день после ухода Оконо и его спутников он никого не принимал и не отвечал на телефонные звонки. Но теперь телефон звонил так долго и настойчиво, что он, наконец, снял трубку.

— Бьер? — голос редактора Канденега звучал совсем рядом.

Бьер молчал.

— Они были у вас, Бьер?.. Они были у вас… Они спускались в подвал?.. Да?.. Бьер… — он тяжело дышал в трубку. — Бьер! Я подлец, Бьер… Но я надеялся на вас. Я думал, вы, ничем не связаны, у вас нет семьи… Я думал, вы сумеете устоять… Я всю жизнь прожил подлецом, трусом и подлецом, но я надеялся на вас…

Главный редактор «Хроноса» Бьер Акардо положил трубку. Говорить было не о чем.

Откровение «Аргуса»

С самого раннего утра на душе у Канди было неспокойно. Он проснулся с каким-то смутным ощущением, которое бывает обычно после ночи, полной кошмаров, но быстро проходит, едва лишь человек осознает, что это лишь сны.

В комнате было сумрачно, и, раздвинув шторы, он увидел, что на улице идет дождь. Обычный для ранней осени еще теплый и мелкий дождь, который затянется теперь на несколько дней, дождь, который всегда прежде приносил с собой спокойное деловое настроение, потому что в такую погоду можно было никуда не спешить, и он мог спокойно работать, не отвлекаясь на мелочи.