Реверс - Михаил Юрьевич Макаров

стращал Малова камерой и реальным сроком. «Я не при делах», — твердил, словно мантру, оперок. Оправдывая свою фамилию, росточком он был не выше ста шестидесяти сантиметров. Как вообще такого гнома взяли на службу в МВД? Измельчала система!

Не расколов упрямца, Андрей Леонидович начал обкладывать его методично, как кабана. Благо, сражался советник юстиции уже не в одиночку. Прокурор области распорядился создать по «милицейским» делам следственные группы. В них предписывалось включить наиболее квалифицированных и принципиальных сотрудников. Хоробрых надеялся получить в команду интеллектуала Февралёва, но Кораблёв отмазал важняка под предлогом, что некому расследовать налёт на жилищный Фонд.

В группу вошёл старший следователь Максимов. Опытный специалист по современным меркам, трудолюбивый. По характеру прост и скромен, правда, несколько инертен.

Ещё для массовки включили неаттестованного следователя Бондаря. Этот характеризовался двумя словами — генеральский сынок. Папа делал Пете биографию и отправил попастись годик на земле. Плюсов у мажора имелось два. Он владел крутой тачкой с нелимитированным бензином и был иногородним.

Основным загонщиком выступал Максимов. Он провёл почерковедческую экспертизу по сомнительному заявлению. Результат получил ожидаемый — текст выполнен не Овечкиным.

Затем следователь отобрал экспериментальные образцы почерка у Малова. Не обошлось без накладок. Имея целых пять лет стажа, Максимов не знал, что в таких случаях образцы берутся с подражанием фальшивке. Пришлось растолковывать ему азы криминалистики. Услышав, что от него требуется, опер занервничал, бросил ручку, скомкал бумагу. Максимов всё же убедил его не препятствовать следствию. В среду постановление о назначении экспертизы моторизованный Бондарь умчал в областную НИЛСЭ[297]. По понятным причинам исследование проводилось в учреждении министерства юстиции, а не в ЭКЦУВД.

Буквально вчера Хоробрых осенило. Заявление подделал не Малов. Это сделал по его просьбе один из «сожителей» по кабинету-музею. Максимов получил новую вводную — срочно установить соседей, допросить, взять образцы почерка, назначить дополнительные экспертизы.

«Найду фальсификатора, прижму, он сдаст мне Малова. Разговор с гномом пойдёт предметный. Гном думает, я так и буду лаять, не укушу. Ничего, задержу на сорок восемь часов, настроение быстро изменится. От него двинусь на более высокий уровень», — стратегический замысел выглядел реальным.

Прежде чем приступить к допросу, зампрокурора ознакомил подозреваемого с заключением эксперта.

Сомов с Щегловым вооружились очками. Полковник — старомодными, в массивной роговой оправе, адвокат увенчал нос брендовыми «Versace». Читали по очереди, подолгу, не только выводы, но и исследовательскую часть штудировали.

— Поня-атно, — наконец глубокомысленно изрёк Щеглов. — Мы хотели бы получить ксерокопию экспертизы.

Хоробрых безэмоционально разъяснил — на данной стадии такого права сторона защиты не имеет. Перечить адвокат не стал.

Андрей Леонидович подвинул к себе шпаргалку с вопросами. Полночи он при свете торшера готовил хитроумные силки и ловушки. Обойти их было не по зубам даже матёрому зверю.

Заряженные волчьи капканы остались без добычи.

— Мы воспользуемся пятьдесят первой статьёй Конституции, — следуя последней моде, защитник отождествлял себя с клиентом.

Публично лицемерил, будто горазд идти на дыбу вслед за своим кошельком.

Хоробрых сохранил внешнюю невозмутимость, хотя внутри его взведённого механизма всё восстало.

«Как же так?! Столько усилий насмарку?!»

Интуиция обманула. А ведь он готов был биться об заклад, что Сомов, корчивший из себя крутого мужика, не будет трусливо прятать голову в песок.

— Ваше право, — заместитель прокурора, как умел, имитировал равнодушие.

Тем не менее, попытку уговорить он предпринял. Обратился к логике и здравому смыслу.

— Невозможно установить истину, не выслушав обе стороны. Возможно, ваши доводы заставят меня изменить свою позицию.

А сам знал — не существует таких доводов в природе. Чёрного кобеля не отмоешь добела!

— Ваше молчание я могу расценить, как противодействие следствию, — монотонно продолжал Хоробрых. — Ответным ходом может быть отстранение от занимаемой должности.

Адвокат возмущенно закудахтал: «Наше конституционное право! Вы оказываете давление! Мы будем жаловаться!»

Сомов каменно молчал. Руки он сцепил в пудовый бугристый замок и водрузил на стол, костяшки побелели. Складчатый тугой загривок, напротив, налился кровью.

Щеглов утвердил на коленях кейс, синхронно щёлкнул блестящими замками.

— Просим приобщить справку о годовом документообороте УВД по городу Острогу.

Зампрокурора принял бумагу с отпечатанным на принтере текстом. Колыхнулся прибитый степлером второй листок за подписью инспектора ОДиР[298]. Число в нём стояло пятизначное.

— Все документы проходят через начальника? — Хоробрых испытующе смотрел на Сомова.

Истукан в погонах не шелохнулся, предоставляя возможность общаться суфлёру.

— Совершенно верно! Представляете, какой вал?! — Щеглов давил на эмоции.

— Получается, что начальник УВД — декоративная фигура, — хозяин кабинета продолжал апеллировать исключительно к Сомову. — Подписывает документы, не вникая в их содержание?

— Ну, вы скажете тоже! — возмутился адвокат, звонко шлёпая себя ладонью по тощей ляжке.

— А как тогда? — Хоробрых вытягивал из полковника ответ.

И тот нарушил обет молчания, молвил веско:

— Не всегда есть время вникнуть.

— Разберём пример с Овечкиным, — прокурорский обрадовался, что коготок у Сомова вязнет. — Материал — десять страниц с описью. Минуты хватит, чтоб увидеть состав преступления.

— Вы не знаете Колю Овечкина. Первый хапуга был в пожарке. Тащил всё, что плохо лежало. Стопудово, слямзил сварку и дрель!

— Наждак, — уточнил адвокат.

— Тем более. Металлолому этому двадцать лет в обед! А то, что заявление поддельное, я не знал, слово офицера. С виду нормальное. Или вы думаете, товарищ прокурор, я установку даю личному составу — жать заявки? Сами знаете, штампуем всё подряд.

«Что толку штамповать, если преступления укрываются путём незаконных отказов в возбуждении уголовных дел?» — затёртый от частого употребления довод Хоробрых попридержал.

Отметил, что позиция подозреваемого, в принципе, понятна.

«Как бы убедить дать её под запись», — раздумывал вкрадчиво.

Пока подбирал слова, Сомова понесло в другую степь:

— Надо менять подход на самом верху! Найти консенсус главному прокурору и нашему министру. А то, паны дерутся, а у хлопцев, понимаешь, чубы трещат!

— Это пустая говорильня, — выдержка изменила Хоробрых. — Каждый должен блюсти закон на своём месте. А милиция запрограммирована на укрывательство криминала во имя процента раскрываемости.

Умом Сомов понимал правоту оппонента. Возразить кабинетному щелкопёру по сути было нечего. В МВД действовали свои неписанные правила. Откажешься играть по ним, очень скоро распрощаешься с должностью. И в твоё кресло с огромным удовольствием плюхнется новый русский мент. По ноздри коррумпированный, алчный и некомпетентный самодур.

Кому от такой рокировки станет лучше? Гражданам? Сотрудникам? Государству в целом?

Заместитель прокурора для успокоения совести сделал ещё один заход:

— Если вы опасаетесь, что я искажу ваши показания, тогда изложите их собственноручно.

Сомов бровью не повёл. Дальнейшее общение виделось бесперспективным.

Хоробрых выписал подследственному повестку о явке в следующий четверг. К указанной дате он рассчитывал добыть фактуру для предметного