Реверс - Михаил Юрьевич Макаров

разговора. В крайнем случае, можно будет выполнить какое-нибудь дежурное процессуальное действие. Например, избрать меру пресечения. К сожалению, допустима только подписка о невыезде. За преступление средней тяжести милицейского полковника суд не арестует. А было бы недурственно в воспитательно-профилактических целях водворить его в камеру…

Демагогию, типа: «Зачем повестка, я не давал повода усомниться в своей порядочности и т. д.» Сомов разводить не стал. Молчком расписался в корешке за получение.

— Я свободен? — судя по нерву в интонации, он куда-то спешил.

— Прошу на досуге подумать над моим предложением о сотрудничестве. Для вас это единственный шанс выйти с наименьшими потерями, — напутствие заместителю прокурора удалось.

Начмил определённо торопился. В противном случае он бы отреагировал на программное заявление Хоробрых.

Элементарную вежливость в виде «до свидания» проявил один адвокат Щеглов. Насупившиеся прокурор с милиционером словно воды в рот набрали.

Укоризненно проскрипела дверь, пеняя покинувшим кабинет гостям, что не прикрыли её. Впридачу они натащили с улицы песка. Щелястый паркет давно утратил родную циклёвку[299] и лакировку, лишь по углам сохранив полуостровки коричневой краски, которой его изредка варварски подмолаживали. Истоптанный грязной обувью пол выглядел непотребно.

Уборка служебных помещений в межрайпрокуратуре оставляла желать лучшего. Порядок наводила пенсионерка, посещавшая здание по утрам. В силу преклонного возраста и физической немощи прибраться качественно бабуля не могла. Кое-как подметала полы, потом елозила по ним мокрой вонючей тряпкой, отжать которую насухо не имела сил.

Андрей Леонидович, остерегаясь провокаций, не оставлял запасной ключ от кабинета в канцелярии, как другие сотрудники. Ему приходилось дважды в неделю приходить за полчаса до начала рабочего дня. Это шло вразрез с его принципом: «Авралит тот, кто не способен организовать своё служебное время». Иного выхода, однако, не было. Хоробрых отпирал дверь, контролировал ход и качество уборки. Давая указания: «выметите из угла», «смените воду», он был вполне корректен, но запоминанием данных человека, к которому обращался, не утруждался. Канцелярия, водитель, уборщица являлись для него лицами одушевлёнными, но неперсонифицированными.

Кабинет вмещал фундаментальный двухтумбовый стол, приставку-перпендикуляр и пять стульев (один хозяйский, четыре для посетителей). Солидность обстановке придавали именно стулья. Массивные, с высокими резными спинками под готику и мягкими сиденьями, обитыми вишнёвым велюром, они выглядели богато и имели свою историю.

Год назад бухгалтерия раскошелилась на покупку кое-какой мебели для районов. В Остроге наиболее остро стоял вопрос со стульями. Их приобрели в количестве пятнадцати штук. Буров (у которого меблировка была приличной) хотел одарить каждого сотрудника новым стулом. Популистский замысел не решал имиджевой проблемы даже частично.

Наблюдая в окно подъехавший тентованный грузовичок с надписью «Интерьер», Хоробрых придумал оптимальное решение. Для его реализации он взял в союзники Кораблёва. Сказал: «Александр Михайлович, вы — зам со стажем, а стулья у вас — стыд и срам. Как, впрочем, и у меня. Идёмте к прокурору. Пусть проявит заботу о своих заместителях».

Прагматик Кораблёв согласился без раздумий. Буров ожидаемо не смог им отказать. Кораблёв приобрёл семь стульев (у него больше кабинет), Хоробрых — пять. Остатки достались старпомам.

Разовый союз антагонистов подтвердил, что из любого правила бывают исключения.

На негостеприимной острожской земле Андрею Леонидовичу каждый шаг давался с боем. Отдельный кабинет он получил тоже не на блюдечке. В межрайонной прокуратуре после расширения штата возник острый дефицит квадратных метров. Зная об этом, Хоробрых, переводясь из аппарата, поставил условие: «Сидеть буду один». Бурову пришлось расселять кабинет № 2. С одним из обитавших там сотрудников проблем не возникло. Молодого общенадзорника пересадили в каморку без окон, использовавшуюся, как архив.

А со вторым пришлось повозиться. Старший помощник тюремного спецпрокурора Сверчков надзирал за местными колониями — «шестёркой» и «семёркой». Свободное плавание вдали от начальства давало ему уйму времени для решения шкурных дел. Квартирант в чине младшего советника юстиции закатил скандал, когда ему предложили освободить место для нужд хозяев здания. Он традиционно рассчитывал взять на горло, но ошибся. Областному руководству так не терпелось избавиться от Хоробрых, что экстренно родился приказ о передислокации Сверчкова в наспех подысканное помещение — общежитие УТТ[300], расположенное у чёрта на рогах.

Так Андрей Леонидович приобрёл ещё одного заклятого врага, опасного ушлостью и длинным языком.

Для кабинета Хоробрых характерен минимализм. Стены голые, ни тебе календаря с длинноногой киноактрисой, ни подарочных акварелей в багетных рамках. Даже портрета Президента нет. На столе никаких безделушек, сувениров или фотографий родни. Пустынен широкий подоконник, от комнатных растений у Андрея Леонидовича аллергия…

Заместитель прокурора вернул мысли в рабочее русло.

Нужно скинуть факсом в область информацию о ходе расследования дел по милиции. Волокиты не допущено, собран значительный объём доказательств, но «вожди» всё равно скажут: «мало, медленно». Причины недовольства понятны, Москва дерёт их в хвост и в гриву. Результат надобен рекордный. Затяжная война между Генеральной прокуратурой и МВД недопустима. Усобица негативно повлияет на состояние правопорядка в стране.

Информация направляется наверх еженедельно за подписью и.о. прокурора. Хоробрых обязательно вставляет в повествование свою фамилию (и не единожды). Чтобы новый шеф видел, кто находится на острие удара, кто конкретно прилагает героические усилия для спасения прокуратуры Андреевской области от гнева Генерального. А тот крут на расправу и охоч до неё!

40

11 июня 2004. Пятница.

16.00–17.00

Плыть по течению Сомов не собирался. Он знал: пресловутая объективность следствия — лапша дурачкам на уши. Он будет драться до последнего, а в борьбе хороши все средства.

Выйдя из прокуратуры, Сомов напомнил адвокату — вечером понадобится его консультация.

— Звоните в любое время суток, Евгений Николаевич. Я всегда на связи, всегда трезвый, — Щеглов энергично тряхнул зонтом, который держал над вип-клиентом.

— Ты сам-то не мокни, — укорил его начальник УВД.

— Не сахарный, не растаю.

Чудаковат Рудик. Его странности и закидоны объяснялись давней контузией. Собственно, из-за неё он не сделал карьеры, имея диплом престижного Высшего политического училища МВД СССР. Дальше старшего следователя не шагнул.

Как верный оруженосец, Щеглов проводил полковника до служебной «Волги», деликатно пожал руку со словами «на телефоне» и побежал к своей «девяносто девятой».

Стылый дождь сеял густо и отвесно, на лужах надувались пузыри, верная примета затяжной непогоды.

Водитель горевал насчёт перспектив завтрашнего Дня города.

— Кончай ныть, Валера. Скажи лучше, какой у нас завтра государственный праздник? — загадал загадку Сомов.

— Конституция? — наморщив под пышным чубом лоб, с сомнением предположил водитель.

Дорога от прокуратуры до суда недолга, чёрная «Волга» подруливала к высокому крыльцу.

— Зачем опять на тротуар лезешь? — Валере досталось за излишнюю рьяность.

«ГАЗ-3110», вильнув задом, рыча сдала через бордюр на обочину.

— Сиди, думай