Утраченные звезды - Степан Янченко

— Верно говорит Юрий Ильич, — выкрикнул мужской голос.

— Мы построили не только больницу, а и завод, и все, что видно кругом, — уточнил другой голос.

— Справедливо вы говорите, товарищи, — отвечал главврач. — Мы все вместе выстроили жилые и родильные дома, заводы и Дворцы культуры, а в целом мы построили для себя общество правомерной, достойной людям труда жизни, основой которой была общественная собственность, а высшей ценностью в ней была жизнь каждого человека.

Юрий Ильич, проводивший свою деятельность большей частью у операционного стола и привыкший больше к коротким репликам и командам, задохнулся от волнительной речи, на минуту умолкнул, протяжно вздохнул, окинул глазами сгрудившуюся вокруг толпу и, удостоверившись, что его слушают, более уверенно продолжил:

— Но вот в Россию явилось иудино племя, которое, видать, по указке мирового империализма задалось целью свести со света за двадцать пять-тридцать лет российский народ со стапятидесяти миллионов человек до пятидесяти миллионов, то есть уменьшить нас, русских людей, на две трети. И эту задачу иудино племя демократов-либералов решает ускоренными темпами, сводя в могилу ежегодно по миллиону и более человек различными способами, вплоть до низведения человеческого генофонда. А уничтожат русский народ, — исчезнет и весь славянский род — светоч междурубежья Запада от Востока. В ряду этого иудиного племени старательно, даже очень старательно шагает наш директор, ибо, чем можно объяснить полное забвение, даже игнорирование на заводе дела техники безопасности и охраны здоровья, закрытие доставшихся от советского времени оздоровительных для рабочих профилакториев, домов отдыха, молодежных туристических баз, детских лагерей и вообще ликвидацию всех санитарно-профилактических мер на предприятии. И вот под конец добрался до больницы, которую ликвидирует прямо-таки выморочным образом. Все это вызвало в нашем микрорайоне увеличение в три раза заболеваний, и в два раза увеличилась смертность. Вот мы, работники больницы, и решили обратиться к вам, чтобы общими усилиями остановить директора. Хоть на последнем этапе разрушения советского комплекса здравоохранения, охраны вашего здоровья и спасения сотен ваших жизней не позволим ему закрыть больницу, ликвидировать замечательный лечебный комплекс, что он задумал под предлогом недостатка денежных средств. Злонамеренный замысел его проявляется и в том, что он не желает спасти больницу путем передачи ее городским органам здравоохранения. Они согласны принять и сохранить больницу для нас с вами. Но в этом надо заставить директора подчиниться воле рабочих. Сделать это мы сможем все вместе, общими силами… Сегодня, вот здесь на многотысячном митинге! Сегодня — или никогда! Просрочка времени — смерти подобна! И для больницы, и для нас… Так давайте же образумимся, возьмемся за ум, остановим процесс самоумерщвления, через наше слабоумие, слабоволие, позволяющие директору-капиталисту нас заживо в землю вгонять. Так давайте же встанем стеной непреодолимой и скажем свое рабочее слово: Нет! Довольно! Не позволим нас заживо в гроб класть!

Он видел, что перед ним были хмурые, озадаченные лица, но глаза светились блеском решительности и мужества, и понял, что своей речью он разбудил людей и подготовил их к стремлению добиться победы, и почувствовал себя человеком, поднявшим факел, освещающий правду и смысл их борьбы. И, воспламенившись этим чувством, он подтолкнул себя вверх и патетически добавил:

— Приспело время, товарищи, нам понять, что только мы сами себе можем помочь, только сами себя можем защитить от домогательств таких владельцев частного капитала, как наш директор. Обманом и ложью они в одночасье прибрали к своим рукам все богатства страны, созданные нашими рабочими руками и талантом, и превратили в свой капитал — орудие власти над нами и, вместо благодарности, поручили демократам объявить рабочих, крестьян и трудовую интеллигенцию иждивенцами, лодырями и приживалками государства и частного капитала. Так время нам сказать во всеуслышание, что всему голова — труд и что он есть всему хозяин и всему владыка, и встать на свою защиту по принципу: один за всех, все за одного, только так мы победим — все за одного!

Ему шумно аплодировали, одобряли возгласами, а из рядов стоящих ближе к машине он услышал голоса:

— Вот — мы их выкормили и продолжаем кормить, а они нас — иждивенцы, дармоеды, вроде как тунеядцы.

— Они нас ободрали, как липку, а нам — суму нищего.

— Это чтобы к ним на поклон за ради Христа.

— Директора сюда! — раздался громкий крик.

— Давайте директора! Делегацию к нему — вытащить на народ.

— Золотарева, Петра Агеевича с товарищами послать вытащить сюда директора!

— Правильно! Тащи к нам директора для ответа на разбор, Петр Агеевич, — предложение поддержалось аплодисментами окружающих людей.

Петр Агеевич внимательно слушал главврача и не только соглашался с ним, но слагал и себе речь в поддержку сказанного Юрием Ильичем. Одновременно он высматривал в толпе жену, не сомневаясь, что его Таня должна быть в этой массе людей. И он, действительно, нашел ее на правой стороне аллеи вблизи от машины.

Она стояла вместе с директором своей школы в окружении работников магазина во главе с Галиной Сидоровной, и он ко всем им почувствовал теплое волнение в сердце. Он внимательно смотрел на Татьяну и словно вызвал ее встречный взгляд. Он покачал ей Знаменем, а она ответила ему коротким взмахом руки. Она давно ждала его встречного взгляда и сейчас ответила ему одобрением и поддержкой.

Голос, обращенный к нему из толпы, прозвучал для него негаданно, он вздрогнул от неожиданности, тотчас оглянулся на Полехина и Костырина. Те кивнули ему вроде как о своем согласии, но в это время со двора, из-за ворот, послышались выкрики:

— Сам идет!.. Идет директор!.. В сопровождении.

Директор вышел через проходную в сопровождении главного инженера и своего помощника, направился к машине, ни на кого не глядя. Он без усилий, пружиня ногами на ступенях, взошел в кузов машины, не обращая никакого внимания на стоявших здесь людей, лишь бегло скользнув по их лицам холодным взглядом, подошел к микрофону, взял в руку его стойку и некоторое время помолчал.

Он острым взглядом прищуренных глаз обвел лица близ стоящих людей, словно прощупывал их, соизмеряя силу многотысячной толпы со своей силой. Перед ним стояла непреклонная в своей решимости человеческая стена, ни на одном лице он не нашел ни сочувствия, ни уважения, ни доверия, ни уступок. Но его натура, переполненная яростью стяжательства и злобой к противникам необузданного инстинкта наживы, была ослеплена этими чувствами и не давала ему возможности разглядеть и понять реальное настроение людей вокруг него.

Пока он молчал, кто-то снял с ворот замок, ворота распахнулись, и со двора завода выдвинулась сжатая масса рабочих. С тяжелым дыханием рабочие вплотную придвинулись к машине, нарушив тишину веселыми, бодрыми возгласами. Краем глаза директор завода видел, что проход назад, где он мог укрыться, ему так же закрыт, как и вперед. Отступления не будет, его не выпустят из толпы.

Из массы ожидавших людей крикнули:

— Говори, директор, чего в молчанку играешь!

— А что он может сказать? — это уж был голос с оттенком угрозы.

— Говори, как будет дальше с больницей? — потребовали со стороны заводских рабочих.

— Вы по вопросу больницы и собрались? — не сдерживая своего раздражения, насмешливо начал свою речь Маршенин, ощущая, однако, нелепость своего вопроса, но в том же тоне раздражения и насмешки продолжал: — Все, что касается заводских объектов и служб, так это — производственно-хозяйственное имущество администрации завода, и мы не станем позволять постороннего вмешательства, и будем расценивать его как посягательство на акционерную собственность, которая охраняется законом как частная собственность.

— А здоровье и жизнь людей не охраняются законом? — раздался гневный голос МУЖЧИНЫ из аллеи.

— У них теперь, что у государства, что у директоров, здоровье людей простых ни в какой счет нейдет, — поддержал со злым сарказмом другой голос.

— Все они, и государство и буржуины, соединились нынче в одно — с рабочего люда последнюю шкурку содрать, а народу — кукиш с постным маслом, — истерически слезливо прокричала пожилая женщина в белом халате.

— Видишь, Андрюша, люди всё тонко понимают, потому вот и злится, бесится хозяин. Даже, видишь, загривок набряк, тоже оттого, что чует кот, чье сало съел, и понимает, что организованный народ ему не пересилить, — полушепотом заметил Петр Агеевич, приклонившись к Андрею, потом добавил: — А здоровье людей государством, действительно, не охраняется: сбросили капиталисты со своих счетов, дескать, выживай, как можешь, иначе такой чехарды с больницами не устраивалось бы. На здоровье людей, на образование детей в бюджете денег нет, а буржуев освобождают от налогов, перекладывают их долю опять же на людей трудящихся.