Утраченные звезды - Степан Янченко

Он протянул решение пока в одном экземпляре, остальные держал в левой руке, страхуясь от непредсказуемости действий директора.

Над многотысячной толпой повисла тяжелая тишина ожидания, лишь слышалось сдержанное дыхание тысяч грудей, которое готово было в одну секунду взорваться или ураганом негодования или общим облегченным вздохом от общей невиданной победы. Должно быть, чувства этих минут победы присутствующим на митинге запомнятся надолго и станут для них зовущим огоньком к рабочей организации и солидарности на всю жизнь.

Маршенин от всего случившегося остолбенел и стоял неподвижно и онемело, будто от паралича во всем теле. Бледность в мгновение залила все его лицо, потная испарина покрыла загорелый лоб, из-за ушей по шее потекли струйки пота. Он бессмысленным немым взглядом уперся в лист бумаги, колеблемый слегка вздрагивающей рукой тоже нервничавшего главврача. Маршенин несколько минут не мог ни сдвинуться, ни слова произнести.

Тысячи глаз выжидательно смотрели на него две-три минуты, вся площадь замерла в грозном ожидании, пока нетерпеливый крик, как бомба, взорвал тишину:

— Подписывай! Чего уставился?

И тысячи криков, как гром, сотрясая воздух, повторили:

— Подписывай!

Директор растерянно и беспомощно взглянул на главного инженера, как на последнюю доску от разбитого плота. Главный инженер со словами: Подписывайте, Леонтий Васильевич, сам Господь Бог видит, что вы в этом не виноваты, скрывая торжествующую улыбку, подал ему приготовленную ручку, а главврач подставил свой чемоданчик под лист бумаги.

Директор медленно взял ручку и шагнул к докторскому чемоданчику, медленно вывел на указанном главным инженером месте свою роковую подпись. Юрий Ильич, торопясь, подкладывал один за другим очередные листы и на всех листах директор вычерчивал свои подписи, медленно выводя их, словно добровольный приговор своей мечте, с которой сжился, а сейчас отрывал ее с кровью.

Наблюдая за директором, Костырин шепнул Полехину:

— Маршенину сейчас впору пустить пулю в лоб.

— Не волнуйся, — успокоил Полехин, — он не из тех рыцарей, у которых дорого ценится совесть и честь, ему такое не доступно, он влезает в окно при запертой двери. А Андрей с блестящими радостью глазами тихонько сказал Петру:

— Заставили все-таки подписать бумаги, — повиновался!

— Так сила-то какая перед ним, — кивнул головой Петр Агеевич в сторону плотно стоящей толпы.

За листами с решением Юрий Ильич положил на свой чемоданчик лист с текстом письма в горадминистрацию о принятии на баланс заводской больницы в связи с отсутствием у завода средств для ее финансирования. Директор, очевидно, уже стал приходить в себя и взялся читать письмо, но мозг его наверно все еще был парализован, и текст письма не был ему доступен для осмысления. Он с тенью бессильной мольбы снова взглянул на главного инженера.

— Подписывайте, все правильно будет.

Но директор неожиданно вопросительно поглядел на Полехина, к которому он привык обращаться в моменты отчаяния, подтверждая тем самым, что на крутых поворотах самое верное — обратиться за советом к умному, честному идейному противнику. Не зря ведь видные капиталисты до сих пор штудируют К. Маркса. Это только узколобые российские либерал-реформаторы в своей идейной слепоте шарахаются от Владимира Ильича Ленина как от идейного врага и сослепу не видят того, что гений Ленина осветил человечеству не только XX, но и XXI век объективным пониманием хода истории, экономического развития и классовых отношений.

Полехин понял Маршенина и негромко сказал:

— Это самое верное решение — подписывай.

Директор молча, уже более сильной рукой подписал все экземпляры письма, выпрямился, вернул главному инженеру ручку, оглянулся на толпу, сказав одному Полехину Спасибо, а что он вложил в это слово к Полехину, он только сам И знал. Но Полехин тоже знал, что так Маршенин признал свое поражение и сказал об этом только ему, Полехину, как достойному противнику. А у главного инженера Маршенин тоже со значением спросил:

— Все, что ли? — и, ссутулясь, утратив осанку генерального, спустился с машины.

Главный инженер, уходя за директором, сказал главному врачу:

— В заводоуправлении сегодня же зарегистрируйте по всем правилам решение собрания и письма, — наглядно подчеркнул тем самым свою причастность к решению судьбы больницы и свое понимание озабоченности рабочих своей судьбой.

Все люди, стоявшие в толпе все эти минуты нравственной борьбы, молча, с напряженным вниманием смотрели на все то, что происходило на трибуне. И только когда директор спустился с машины и направился к проходной, а стоящие тут рабочие поспешно расчистили ему путь, и Юрий Ильич Корневой помахал над головой подписанными бумагами, толпа разразилась победными криками, кто-то рукоплескал, кто-то кричал ура! кто-то свистел в два пальца, но во всем слышалась искренняя победная радость, а за всем этим высилась сила сплочения и слияния коллективной воли в защите прав трудовых, рабочих людей.

Первое рабочее обращение

Как только общее ликование толпы улеглось, и люди постепенно успокоились, Костырин в микрофон громко сказал:

— Товарищи! Мы просим вас успокоиться и еще несколько минут потерпеть, не расходиться: надо же нам закончить митинг осмыслением того, что здесь произошло. Потому я хочу предоставить слово хорошо вам известному, уважаемому в ваших рядах, прославленному рабочему, кавалеру ордена Ленина, других орденов Советского государства Петру Агеевичу Золотареву.

Это объявление вызвало целую бурю оваций и крики приветствий и одобрений — услышать слова братского обращения простого рабочего, хотя и прославленного, но все-таки рядового рабочего человека было чрезвычайной редкостью во все перестроечные годы.

Петр Агеевич давно морально готовил себя к этому наиважнейшему для его жизни выступлению и уже продолжительное время сочинял свою будущую речь для рабочих завода, но после объявления о его выступлении он вдруг на мгновение струсил и растерялся. Но это было только одно мгновение и, скорее, от непривычки к выступлениям перед публикой, чем от незнания того, что он скажет людям. Он тут же взял себя в руки, сказал Андрею: Пойдем, Андрюша и решительно шагнул к микрофону. Он сделал незаметный глубокий вдох, набрал воздуху полные легкие и вместе с выдохом громко произнес:

— Товарищи! — и слово это было для него таким значительным, таким родным и таким близким к людям, что он тотчас почувствовал себя влитым в эту огромную толпу людей, и ему хотелось говорить с ними как с родными.

Татьяна Семеновна, с волнением наблюдавшая за мужем, может быть, одна из всей толпы заметила, как лицо его горячечно запунцевело, и сердцем почувствовала, как напряглось все его тело. Движимая страстным чувством любви и стремлением чем-то помочь ему, не замечая того, она оставила своих спутников и, безотчетно работая плечами и локтями, высоко и целеустремленно держа голову, протолкалась к машине. Ей, к удивлению, никто не воспротивился. А она повиновалась одному своему стремлению — своей близостью поддержать мужа в его первом обращении к столь необычному многотысячному собранию.

А Петр Агеевич, выдохнув из груди первое слово, в которое он вложил горячее стремление объединить в железную монолитность всю многочисленную массу людей, с ожиданием смотревшую на него, почувствовал стальную дрожь в мускулах своих рук, и его охватило желание проявить действие, способное обжечь людей огнем стремления к объединению для решительных действий.

— Дорогие мои товарищи! — повторил он с горячей сердечностью обращение к людям, как к самым близким друзьям. И люди эту его сердечность почувствовали и приняли в свои сердца. Он вдруг выхватил у Андрея обеими руками древко Знамени, встряхнул тяжелое полотнище с портретом Ленина, поднял его над головой, как огненное пламя, и громко заговорил: — Сегодня мы все, рабочие бывшего нашего завода, собрались вот под этим Красным Знаменем. Мы, может быть, этого еще не осознаем до конца, но именно оно позвало к себе наши сердца, и пусть оно и впредь ведет нас к нашим новым победам. В эти минуты я счастлив не только нашей первой коллективной рабочей победой, а и тем, что рядом со мной под это Знамя вышел вот этот молодой человек Андрей Гаврилин, сын безработного рабочего нашего завода, а это значит, что наше Знамя есть кому подхватить из наших рук, когда они ослабнут. Вот чем мы все должны быть счастливы и горды в эти часы.

Все эти слова Золотарева сопровождались несмолкающими дружными возгласами поддержки и одобрения. Аплодисменты и подбадривающие возгласы летели к Петру Агеевичу как с площади, так и со стороны двора завода, и он поворачивался кругом и приветственно взмахивал пламенно красневшим Знаменем.