Macchiato для Джимми - Манефа

оказаться последним.

«Не хочу!» – повторяла про себя Неллочка и сильнее прижималась к Джимми, с которым было тихо и спокойно, а от этого легко и ещё как-то по-особенному трогательно. Трогательно от того, что её маленький, незаметный, стеснительный Джимми очень старался быть хорошим мужем, как будто чувствовал себя виноватым перед Неллочкой за то, что ей достался именно он, а не такой муж, как у Элки, или как у её подружек, американок Аманды и Молли, или на крайний случай, как у русской Ритули.

О существовании Элкиных подружек Неллочка знала давно, ещё из писем, но познакомилась с Ритулей, Амандой и Молли только после собственной свадьбы. До этого раз в месяц Элка подходила к Неллочке, вздыхала, выдерживала паузу и печально сообщала: «Нелла… в эту среду мы опять собираемся».

А потом, будто подавляя сердечную боль от большой несправедливости, неизменно добавляла:

«Не понимаю я этих американцев! Незамужнюю женщину вместе с семейными парами никогда не приглашают. Англосаксонское пуританство! Мне-то с Риткой всё равно, но знаешь, эти Аманда с Молли… Ты уж прости, приходится мириться». И Неллочка мирилась, потому что не хотела расстраивать Элку и потому что Аманду и Молли можно было понять – за таких мужей, как у них, стоило крепко держаться и никого к ним не подпускать. Это были роскошные мужья: преуспевающие, холеные, красивые, они расхаживали по Элкиной гостиной, как снежные барсы в зоопарке, с лёгким, едва уловимым презрением, поглядывая на окружающих. Мужья достигли такого уровня благополучия, что заботиться о его сохранении уже не входило в их обязанности: к этому было подключено достаточное количество человек, которые с утра до вечера вертелись и берегли чужой достаток, как свой собственный. Поэтому жизнь этих двух семейств поневоле превратилась почти в принудительный отдых, за что Аманда и Молли снисходительно критиковали своих мужей в перерывах между сеансами йоги, массажа Рейки, лечебных ванн и на ежемесячных встречах у Элки в гостиной.

Несмотря на неплохое финансовое положение, Элке и Ритуле со своими мужьями-иммигрантами было далеко до материальной утопии их американских подруг. Однако, превознемогая зависть и чувство неполноценности, и Элка, и Ритуля всеми силами держались за свои знакомства: это была их мощнейшая энергетическая подпитка для самолюбия и веры в безграничные возможности в этой стране. Ни одна реклама, ни одна инвестиционная брошюра, ни одна финансово-консалтинговая фирма не действовали на Элку так убедительно, как вид мужа Аманды или Молли у неё в гостиной. Для Элки это была материализовашаяся американская мечта, которая сидела на их диване и, закинув ногу на ногу, пила кофе из чашки Ленинградского фарфорового завода.

«Если получилось у него, значит, получится и у тебя!» – зомбировала Элка собственного мужа после каждой вечеренки и верила, что когда-нибудь они точно так же смогут играючи разговаривать об инвестициях и дорогих винах, посещать гольфклуб, держать яхту и скучать по доброй матушке Европе. Любое упоминание Европы вызывало у Элки ностальгию по той родине, которой у неё никогда не было. Если Ритуля с мужем иммигрировали из Прибалтики, Молли была наполовину англичанкой, а Аманда прожила пять лет в Париже и подзабыла, что родилась она всё-таки в соседнем штате, то Элку, к её большому расстройству, ни происхождение, ни место рождения с Европой не связывали, от чего она горько страдала и компенсировала этот недостаток обожанием всего французского: акцента, шансона, косметики и кухни. Пиво и жарить сосики на ежемесячных вечеринках считалось дурным тоном – смаковали Сотерн («Это вам не какая-нибудь Калифорния!»), наслаждались дорогим кофе с crème fraîche, угощались Элкиными изысками кассуле и вишисуаз, добродушно журили американцев за приземленность, чрезмерную простоту в одежде и мышлении, а под конец вечера вздыхали и с философской грустью мирились со своим пребыванием в Америке: ничего, дескать, не поделаешь, так уж сложилась жизнь, но кто знает…

Самым любимым временем для встреч был май. В этом месяце вся компания устраивала свой собственный маленький Каннский фестиваль: через лужайку от дома до бассейна растилалась красная дорожка, французскую кухню готовили мужчины, а жены одевали платья с бесстрашным декольте и сразу все драгоценности, которые они нажили за долгие годы благополучной семейной жизни. В доме в каждой комнате Элка развешивала указатели с названиями каннских улиц: Boulevard de la Croisette, Avenue Maréchal, Rue d’Antibes…

Такие затеи с переодеванием очень разнообразили спокойную бездетную жизнь, а чтобы скоротать время до следующего Каннского фестиваля, Элкина по-европейски настроенная компания отступала от правил и отмечала американский Хеллоувин (в конце концов, этот праздник тоже пришёл из Европы!). В этом году октябрьская вечеринка обещала быть знаменательнее: Элкина компания должна была увеличиться на двух полноправных гостей, которые совсем недавно поклялись в американском суде, что будут одним целым на всю жизнь. Теперь Аманда и Молли могли не бояться за своих мужей, а Элка не испытывать ежемесячное неудобство перед школьной подругой: Неллочка с уверенностью вступала в светскую жизнь в качестве замужней, то есть, безопасной, женщины.

За неделю до праздника почтальон доставил на адрес Джимми конвертик, разрисованный зубастыми тыквами и подписанный Элкиной рукой. В письменном виде и по-английски Неллочкина школьная подруга приглашала мистера и миссис Ричардс на празднование Хеллоувина 31-го октября в доме мистера и миссис Зайдман. Далее гости извещались об условиях вечеринки: приглашенные должны приехать не позже шести вечера для демонстрации костюмов и голосования за лучший наряд, в семь вечера всем участникам будут предложены алкогольные напитки, а в восемь вечера – легкий ужин с тыквенным пирогом на десерт.

Это было первое Неллочкино письмо, которое она получила после свадьбы. Она смотрела на конверт и, перечитывая свой новый адрес, чувствовала, что мистическая фантасмогория уже началась до наступления Хеллоувина – в строчке адресата Неллочкина фамилия исчезла, а на её место, как нечистая сила, влезла некая миссис Ричардс да еще в паре с каким-то мистером с какой же фамилией.

Прочитав приглашение, Джимми тут же засуетился и стал торопливо вытряхивать из ящиков стола старые журналы, в которых, как он утверждал, ежегодно печаются идеи для костюмов на Хеллоувин. «Зачем наряжаться? – думала Неллочка, – просто придём как таинственные миссис и мистер Ричардс и нас никто не узнает».

Всю неделю до вечеринки Джимми провёл в приготовлениях. Каждый вечер он возвращался с работы, ужинал и садился за старые журналы в поисках идей для праздника. Просмотр новостей и совместное чтение газет пришлось на время отложить. Неллочка не переставала поражаться с какой ответственностью Джимми готовился к их первому выходу в свет на глаза придирчивой богемной компании. Больше всего, конечно, Джимми хотел поразить её, Неллочку, и поэтому по просьбе мужа Неллочка в течение недели обещала