Macchiato для Джимми - Манефа

но их приезд упирался в визу и финансы. Поэтому позвали только Элку с мужем и тех самых коллег с барбекью и их жён, с которыми Неллочка едва успела познакомиться. Элкин иммиграционный юрист, сославшись на занятость, приглашения не принял, и его можно было понять – при вступлении клиентов в законный брак юрист утрачивал свою ценность, как истекшая виза в Неллочкином паспорте. Юриста уже не звали на помошь в сражении за чужое право на проживание в стране. Как дорогой трофей Неллочкино право было отвоевано у иммиграционной службы в честном бою и узаконено новой фамилией – иностранной, непонятной, с ударением на первом слоге – Ричардс.

Бабуля, огорченная уходом Неллочки с трудового поста, прислала в подарок букет и чек. Койоты и их родители даже не позвонили, что уже само по себе было подарком. После церемонии в городском суде вся компания фотографировалась под клёнами в парке, на хрустящем ковре из октябрских золотистых листьев-чешуек, а потом, отсидев положенное время в ресторане от коктейля до свадебного торта, разъехалась по домам. Сидя в свадебном лимузине с надписью «Just married", которую Элка с мужем привинтили на бампер перед выходом новобрачных из городского суда, Неллочка с трудом верила, что едет не в квартирку с дешёвыми жалюзи и кондиционером, испустившим дух в тот памятный летний вечер, а к законному супругу, в его собственный дом…

Дом и правда был собственный, хотя и маленький, но холостяций кавардак в нём был большой. В гостиной стояли три кожаных дивана, все разного цвета и разной формы. Шторы были бордовые, а напольные вазы у камина цвета морской волны. По периметру гостиной тянулись навесные книжные полки, на которых плотно стояли крошечные фигурки бейсболистов, сделанные из всевозможных материалов от керамики до пластмассы и безжалостно покрытые пылью.

Первая законная брачная ночь прошла трогательно: Джимми опять волновался и пролил на постель подаренное Элкой дорогое шампанское, которое молодые пили из фужеров, тоже подаренных Элкой. Потом было много ласки и Джимминых признаний, сбивчивого шёпота про какое-то переустройство дома и детскую комнату и ещё часто-часто повторялось thank you, I love you, русская богиня и всё это было обращено к Неллочке, которая тихо улыбалась в темноте и гладила подстриженную к свадьбе щетину на щеке своего мужа…

На утро состоялся первый маленький семейным совет, на котором Джимми объявил, что пока Неллочка работать не будет, а займётся английским, покупками и вообще отдохнет от сумасшедшей жизни человека с истекшей визой и отсутствием права на жительство. Такое решение растрогало Неллочку даже больше, чем вчерашние than kyou and I love you, которые Джимми произнес бесчетное количество раз, выпив полтора фужера шампанского и чуть не проглотив оба обручальных кольца, брошенных в фужер на счастье.

А потом побежали семейные дни, лёгкие и светлые, как золотистая щетина Джимми. Две недели Неллочка отсыпалась от бабки, койотов, мытья посуды, уборки чужих домов, иммиграционных волнений и предсвадебной суеты. Ещё две недели Неллочка продолжала мчаться во сне на своём скоростном поезде не в состоянии ни остановить его движения, ни спрыгнуть на землю на полном на ходу. Потом всё вокруг стало замедляться, затихать…

И Неллочка проснулась окончательно отдохнувшая, спокойная, законная, готовая к новой жизни. Первым делом она рассосредоточила разномастные кожаные диваны по другим комнатам, сменила шторы, передвинула вазы и мало-помалу превратила холостяцкую обстановку в домашний уют. Освоившись дома, Неллочка стала знакомиться с городом, который жил самостоятельной шумной жизнью и которую Неллочка не успевала замечать в перебежках от магазина к косметическому салону с бабкой, от салона к детской площадке с койотами, от площадки к старичку-полиглоту, а он него опять к бабке и дальше по кругу со всеми остановками.

Неллочка вдруг обнаружила, что в городе есть театр, выставочный зал, крытый каток и открытый бассейн; есть магазины, в которых можно часами читать этикетки по-английски, а не хватать молниеносно, как хамелеон языком, зубную пасту и яблочный пирог и нестись сломя голову к кассе; и что по набережной можно гулять, а не стоять на одном месте у кресла-каталки, поддакивая бабулькиными недовольствам по поводу туч на горизонте.

Теперь по утрам Неллочка уезжала из дома в город, ставила где-нибудь машину и часами бродила по улицам, впитывая в себя незнакомую жизнь. Тогда-то она и набрела на кофейню на набережной, в которой полюбила сидеть и рассматривать посетителей, как картинки в старом букваре. А в один из таких дней в этой кофейне на Неллочку обрушилась Капка…

К обеду Неллочка возвращалась домой, читала, дремала на одном из кожаных диванов, готовила ужин и ждала мужа. Джимми приходил всегда в пять. Вместе ужинали, вместе смотрели новости и обсуждали городские происшествия, а потом вместе читали местные газеты, которые Джимми не успевал просмотреть утром. Газеты не очень отличались от телевизионных новостей, но читать их вдвоем было даже интересно. Джимми старательно исправлял Неллочкины ошибки в произношении и смешно изображал её акцент. С Джимми было просто и легко. Радость наполняла каждую минуту Неллочкиной новой жизни, состоящей из незатейливых, но приятных событий: поездок на ферму, походов в кино, бейсбольных матчей по телевизору и ужинов во дворике у гриля. И если кому-то Неллочкины семейные дни могли показавать одинаковыми, то были они одинаково радостными, как лампочки на новогодней гирлянде, потому что в тот октябрьский день Джимми женился на русской богине, а Неллочка вышла замуж за душевное спокойствие и сердечный комфорт. И пусть хоть кто-нибудь попробует сказать, что этого мало!

Неллочка чувствовала, что всей своей предыдущей неустроенной сумасшедшей жизнью в Америке она заслужила это спокойствие, которое она теперь никому не позволит у неё отнять.

Сидя вечером вместе с Джимми на диване и рассматривая его коллецию спортивных открыток, разложенную, как пасьянс, на кофейном столике, Неллочка вспоминала своих подруг: одну, вышедшую замуж по безумной любви и ставшую невротичкой от постоянного страха, что эта любовь пройдёт, что он уже другой, что целует уже не так и звонит с работы не каждый час, и уже не помнит, в какой день недели у них всё было в первый раз.

Вспоминала и другую подругу и её семейною жизнь, от которой обоих супругов ломало, как наркоманов на больничной койке. Это был не брак, а гремучая смесь из обид, ссор, угроз и почти круглосуточного выяснения отношений, где каждый завоевывал позиции, спорил до хрипоты, не желая уступать, потом терзался, что не уступил, а потом злился, что не уступила другая половина. И хотя чем горше был разрыв и слаще оказывалось примирение, каждый раз всё страшнее становилось от мысли, что это примирение может