Macchiato для Джимми - Манефа

даже не предполагая, какая мука её ожидает.

У чтеца-полиглота оказался громкий монотонный хрипяще-скрипящий голос и такое количество ошибок, что избавиться от них можно было только заставив дедушку замолчать. К тому же, когда Неллочка прерывала дедушкино чтение замечаниями, он раздражался и по пятнадцать минут доказывал, что как раз эту ошибку он не делал. К третьему занятию Неллочка решила молчать и не мешать дедульке наслаждаться звучанием собственного голоса на иностранном языке. Пока дедушка мнил себя бароном Брамбеусом, Неллочка медленно впадала в кому от скрипучего монотонного акцента. В сознании Неллочку удерживала только одна мысль, что если её жизнь хоть немножечко наладится, то дедулька будет первым, кому Неллочка скажет «Good-bye!». Точно так же Неллочка думала, когда мыла посуду в кафе, бегала за орущими койтами и гуляла со старушками. Жизнь лучше не становилась: английский не лез в голову, старая машина ломалась постоянно, не хватало денег на оплату крошечной квартирки, куда Неллочка переехала от Элки через два месяца после приезда: во-первых, ей было неудобно так долго гостить за Элкин счёт, во-вторых, она устала от Элкиной опёки и ее ненасытного тщеславия, а в-третьих, Неллочку стала заботить масляная улыбка, которая появлялась на лице Элкиного мужа каждый раз, когда он встречался с Неллочкой по вечерам в гостиной после частых бизнес-командировок. Через некоторое время эту улыбку заметила и Элка и ради её исчезновения с лица супруга Элка была готова лишиться Неллочкиных ежедневных восторгов по поводу трёхэтажного дома, бассейна, Элкиной американской диеты, её знания английского и карьеры мужа, благодаря которой Элка и заполучила все эти заоокеанские блага. Поэтому на Неллочкино решение найти собственную квартиру, Элка отреагировала положительно, объясняя своё одобрение тем, что самостоятельная жизнь только поможет Неллочке побыстрее полюбить Америку. При нескольких работах и низкой почасовой оплате наличными любовь давалась с трудом. Такой же куцей взаимностью платила и Америка. По вечерам, пошатываясь от усталости после двух или трёх работ, Неллочка чувствовала себя соскочившей на полном ходу со скорого поезда, но ложась спать, она каждый раз заново привыкала к мысли, что на следующий день непонятная сила опять зашвырнёт её на этот поезд и что Неллочка будет мчаться, не зная куда и откуда, но главное вперёд, к какой-то неизвестной цели, которую она пока не понимала и не пыталась постичь.

Кроме усталости и финансовой скудности, изматывающим был постоянный страх, что Неллочку засекут на нелегальной работе. От самой Элки и её знакомых Неллочка прослышала о леденящих душу историях о каких-то проверках, которые сотрудники иммиграционной службы, якобы, проводят в кафешках и ресторанчиках под видом обычных посетителей, выискивая нелегальных работников, подлежащих депортации за нарушение закона. И хотя Неллочка знала, что самым страшным наказанием для неё будет обратный билет на родину за счет американского государства, она всё равно замирала каждый раз, когда чей-нибудь взгляд задерживался на ней больше трех секунд.

Элка звонила часто, подбадривала…

«По-тер-пи! – скандировала в трубку деловая подруга, – скоро полегчает! Через два месяца День независимости! Планы гран-ди-оз-ные!» Неллочка удивлялсь, отчего ей должно стать легче, если Америка сделается ещё на один год независимее, но не спрашивала и продолжала мыть посуду, выгуливать старушек и присматривать за орущими детишками.

А потом появился Джимми… Неллочка увидела его 4-го июля, в День независимости, среди коллег Элкиного мужа, которых Элка не без умысла пригласила к ним домой на барбекью. Вариант с Джимми созрел у Элки за месяц до праздника, и чтобы не сглазить, Элка вдруг перестала говорить с Неллочкой о «грандиозных планах» и вела себя так, будто Америка снова стала Британской колонией и что для увеселения пропали все основания.

Неллочка догадывалась об Элкиных задумках, но делала вид, что ни о чем не подозревает и с полным равнодушием слушала, как Элка в очередной телефонный звонок повторяла по пять раз: «Ой, да что там за праздник, я не знаю! Просто посидим на свежем воздухе и всё. Яшка кого-то с работы пригласил…».

Подыгрывая Элке, Неллочка и сама верила, что радоваться нечему и поэтому за неделю до праздника с большой неохотой купила открытое летнее платье с разрезом от бедра, а накануне почти с отвращением сделала фруктовый салат из таких диковинных ингредиентов, которые никогда не покупала для себя по финансовым соображениям. Но вечером, ложась в постель, Неллочка все-таки улыбнулась завтрашнему дню, который должен был что-то изменить и в её, Неллочкиной, судьбе…

Но чертова бабка все испортила! За этой проклятой восьмидесятипятилетней грицацуцей Неллочка присматривала за наличку и имела с её родственниками неофициальный договор о ненормированном рабочем дне. Дело в том, что старушка, на которую Неллочка вышла благодаря трем рекомендательным письмам от Элкиных солидных знакомых, была богата и щедра. Эти два достоинства, однако, сводились на нет одним простым фактом, что старушка пребывала в состоянии активного маразма, то есть, соображала мало, но подвижность любила и искала сиделку для развлечений, которая могла бы являться по вызову в любое время суток. Подкупала бабка оплатой: она платила Неллочке за двадцать четыре часа в сутки, но за это, как Мефистофель, имела право распоряжаться Неллочкиной жизнью. Например, в субботу с утра бабке могло взбрести в голову отправиться на маникюр. Потом она отпускала Неллочку за ненадобностью, но через два часа вызывала снова, чтобы ехать на набережную любоваться яхтами. Потом бабка не звонила два дня, но на третий день вечером вдруг начинала проситься на прогулку. Это означало, что в течение двух часов Неллочка должна была толкать старушкино инвалидное кресло вокруг фонтана в парке (еще бодрая не по годам бабка любила притворяться неходячей!), пока бабухня не засыпала. Однажды бабка позвонила ночью и в ужасе сообщила Неллочке, что у нее в спальне кто-то стоит. Примчавшись к бабке в одной ночнушке, Неллочка с грохотом выволокла из спальни вертикальный пылесос, который приходящяя домработница оставила у окна и на который сама же бабуленция бросила перед сном свой шелковый пеньюар.

Но тяжело Неллочке было не от самой бабки, а от факта, что бабка была не единственной заботой. Неллочка понимала, что старушка, как и зарплата, невечная, и по этой причине не расставалась со своими другими работами, а всячески выкручивалась, ловчила и выгадывала, как впихнуть уроки русского, уборку домов и присмотр за детьми в непредсказуемое бабкино расписание.

Накануне Дня независимости бабка засобиралась к дочери, такой же богатой и почти такой же старой, как она сама, подарив Неллочке надежду выспаться черед Элкиным барбекью. И кто бы мог подумать, что эта старая карга вдруг умудрится поссориться с дочерью по телефону за час до вылета самолета, вернётся из-за упрямства