Macchiato для Джимми - Манефа

это произошло в их семье. Капкина мать, с момента свадьбы ни разу никуда не сходившая с подружками, прожила всю свою семейную жизнь в стойке «на старт-внимание-марш», в любой момент готовая к рывку на кухню и к прыжку к стиральной машине по первому сигналу Капкиного отца. Поэтому, когда к концу институтской жизни каждая из Капкиных подруг решила для себя за какого мужика она хочет замуж, Капка точно определила для себя, за какого она не хочет – за такого, как отец, за сильное плечо, за каменную стену, за этот материализовавшийся призрак почти Синей Бороды, перед которым Капкина мать так и не разучилась трепетать.

Нужен был другой – податливый, нерешительный, безвольный, этакая тряпка –

не мужчина, а мечта, которого бы Капка лепила по образу и подобию своему до конца их дней. Аспирант-математик оказался именно таким. Он не шарахался от Капкиных идей, не возмущался и всегда безотказно шел туда, куда бы Капка его ни потащила. То ли ему было действительно интересно, то ли делал он это из-за большой любви, а может, как в цирке, послушно исполнял команды за лакомый кусочек. Кусочком был качественный секс, которым Капка добросовестно поощряла аспиранта после каждого культурного мероприятия. Понять математика было невозможно. Да и зачем? В данном случае был дорог не «пациент», а его «болезнь»… Для поддержания тонуса Капка поднимала математика в шесть утра и тащила на утреннюю пробежку, будила ночью и заставляла медитировать, увозила на сбор папоротника в лес и на другой конец города в молодежный театр, года за годом приучая мужа к непредсказуемости и ваяя из него, как из сырой глины, вторую сумасшедшую Капку.

Математик не перечил, Капка ликовала, так прошла её первая жизнь… Вторая началась тогда, когда родители аспиранта, к тому времени уже кандидата наук, вдруг вспомнили, что они в какой-то степени евреи и решили пожить в новом качестве: увлеклись сооветствующей литературой, выучили еврейские праздники и вычислили текущий год по иудейскому календарю. Позже родительские увлечения зашли ещё дальше и, как говорила сама же Капка, «стариков потянуло на три буквы», то есть, на ПМЖ, ближе к своим, в Америку. На отъезд старики решились ещё и ради любимой дочери, незамужней сестры математика, Капкиной завистливой золовки, в надежде, что в Америке, где по статистике мужчин больше, «таки найдётся ненормальный идиот, который женится на их дуре». Последняя фраза принадлежала, естественно, Капке. Старики же утверждали, что раз Зиночка с самого детства зачитывалсь Фолкнером и Драйзером, то ей сам Бог велел защититься в американском университете. На счёт Зинкиного увлечения Фолкнером у Капки тоже было собственное мнение, по которому эта дура вообще ничего не читала, а только круглые сутки парила морду над кастрюлей с календулой и удобряла кожу геркулесом.

Тем не менее, и старики, и Зинка в геркулесе подали документы на выезд. Сын засобирался с ними. Капка не возражала, тем более, что после нескольких лет совместной жизни, Капке стало казатся, что в городе её детства и студенчества она уже посетила все театры, выставки, салоны красоты и кружки по интересам и была готова к освоению новой, пусть даже американской, культурной целины.

Документы к тому времени стали оформлять относительно быстро, и едва успев морально подготовиться к мысли об отъезде, Капка очутились в городе с кофейней на месте старой водонапорной станции. А потом всё пошло не так! То есть, очень даже хорошо, просто замечательно, но Капка чувствовала, что не так, хотя жаловаться, даже при большом желании, было не на что. Сразу нашли недорогого добросовестного репетитора – заговорили по-английски, удачно наткнулись на объявление в газете – купили машину с честных рук, потом сняли недорогую квартиру – и оказалось, что за воду и отопление дополнительно платить не надо, а когда мужа-математика всего через несколько месяцев после приезда взяли на постоянную работу в известную компанию да ещё оплатили ему дополнительные курсы по программипрованию, то Капка начала задумываться, чего уж она такого сделала в жизни хорошего и почему у них всё идёт так не по-иммигрантски гладко. Оказалось, не всё… Пока учили английский, покупали машину и утрясали финансовые дела, Капка, захлебнувшись в американском быту, дала слабину в надзоре за досугом мужа и в течение нескольких месяцев жизни в Новом Свете не вытащила супруга ни на один концерт. Этого времени оказалось достаточно, чтобы муж вкусил запретное спокойствие уик-эндов и привился к новокупленному дивану, как мичуринский черенок. Сдувшимся воздушным шаром муж осел на диванные подушки и уже никак не хотел взлетать по Капкиной команде. По началу, спохватившись, Капка пыталась вернуть всё назад, но оказалась бессильной – её послушный телок стал неумолимо перерождаться в упрямого быка. Капка не верила. Как?! Её родной недотепистый математик?! Этот детский пластилин, этот кусок сырой глины вдруг перестал поддаваться и окаменел, как булыжник?!

«Не доглядела!» – винила себя Капка и чтобы забыться, уносилась мыслями в беззаботное студенчество, а ногами в джазовый клуб. Семейная жизнь с программистом разветвлялась проселочными стёжками: Капка жила идеями, программист цифрами; Капка бегала, программист перешел в консультанты и почти не выходил из дома. По мере того, как американский труд делал из программиста человека, он не распрямлялся вертикально, как обезьяна на картинке из журнала «Наука и жизнь», а, наоборот, возвращался в горизонтальное положение, всё чаще и чаще устраиваясь на диване с ноутбуком на растущем животе.

Капка страдала и от этого носилась по городу ещё быстрее, убегая от возраста, климакса и от воспоминаний о молодом и послушном муже. Однажды Капку занесло на выступление гитариста-неудачника, которого не хотел пускать ни один приличный клуб. От отчаяния и невыплеснутой творческой энергии гитарист напросился играть по утрам в новую кофейню, открывшуюся на месте бывшей водонапорной станции. Давая согласие на выступление, хозяйка кофейни, всегда невыспавшаяся дородная бариста, решила, что в утренней спешке под кофе пойдёт всё что угодно и что гитарная музыка только поможет посетителям изгнать из организма остатки сна. Гитаристу был обещан кофе в неограниченном количестве, а в случае увеличения кофе-продаж в течение двух недель – почасовая оплата за искусство.

В первый день выступления гитариста Капка влетела в кофейню, когда гвоздь программы уже допил свой бесплатный кофе и сидел на самом видном месте у стойки, натягивая гитарный ремень на плечо. Первой, с кем Капка встретилась глазами, была Неллочка за своим традиционным столиком у стены, у которой Капка громко и бойко спросила по-английски, когда начнётся концерт. Она так и сказала «концерт», чем страшно воодушевила гитариста. Неллочка ответила по-английски, что сейчас. Капка села