Поэты 1790–1810-х годов - Василий Пушкин

264. К В. А. ЖУКОВСКОМУ («Скажи, любезный друг, какая прибыль в том…»)

Licuit semperque licebitSignatum praesente nota producere nomen.Ut silvae loliis pro nos mutantur in annos.Prima cadunt; ita verborum vetus interit aetas,Et juvenum ritu florent modo nata vigentque.

Horat. Ars poetica[281]

Скажи, любезный друг, какая прибыль в том,Что часто я тружусь день целый над стихом?Что Кондильяка я и Дюмарсе читаю,Что логике учусь и ясным быть желаю?Какая слава мне за тяжкие труды?Лишь только всякий час себе я жду беды;Стихомарателей здесь скопище упрямо.Не ставлю я нигде ни семо, ни овамо;Я, признаюсь, люблю Карамзина читатьИ в слоге Дмитреву стараюсь подражать.Кто мыслит правильно, кто мыслит благородно,Тот изъясняется приятно и свободно.Славянские слова таланта не дают,И на Парнас они поэта не ведут.Кто русской грамоте, как должно, не учился,Напрасно тот писать трагедии пустился;Поэма громкая, в которой плана нет,Не песнопение, но сущий только бред.

Вот мнение мое! Я в нем не ошибаюсьИ на Горация и Депрео ссылаюсь:Они против врагов мне твердый будут щит;Рассудок следовать примерам их велит.Талант нам Феб дает, а вкус дает ученье.Что просвещает ум? питает душу? — чтенье.В чем уверяют нас Паскаль и Боссюэт,В Синопсисе того, в Степенной книге нет.Отечество люблю, язык я русский знаю,Но Тредьяковского с Расином не равняю;И Пиндар наших стран тем слогом не писал,Каким Баян в свой век героев воспевал.

Я прав, и ты со мной, конечно, в том согласен;Но правду говорить безумцам — труд напрасен.Я вижу весь собор безграмотных славян,Которыми здесь вкус к изящному попран,Против меня теперь рыка́ющий ужасно,К дружине вопиет наш Балдус велегласно:«О братие мои, зову на помощь вас!Ударим на него, и первый буду аз.Кто нам грамматике советует учиться,Во тьму кромешную, в геенну погрузится;И аще смеет кто Карамзина хвалить,Наш долг, о людие, злодея истребить».Не бойся, говоришь ты мне, о друг почтенный.Не бойся, мрак исчез — настал нам век блаженный!Великий Петр, потом Великая жена,Которой именем вселенная полна,Нам к просвещению, к наукам путь открыли,Венчали лаврами и светом озарили.Вергилий и Омер, Софокл и Эврипид,Гораций, Ювенал, Саллюстий, ФукидидЗнакомы стали нам, и к вечной славе россовВо хладном Севере родился Ломоносов!На лире золотой Державин возгремел,Бессмертную в стихах бессмертных он воспел;Любимец аонид и Фебом вдохновенный,Представил Душеньку в поэме несравненной.Во вкусе час настал великих перемен:Явились Карамзин и Дмитрев — Лафонтен!Вот чем все русские должны гордиться ныне!Хвала Великому! Хвала Екатерине!Пусть Клит рецензии тисненью предает —Безумцу вопреки, поэт всегда поэт.

Итак, любезный друг, я смело в бой вступаю;В словесности раскол, как должно, осуждаю.Арист душою добр, но автор он дурной,И нам от книг его нет пользы никакой;В странице каждой он слог древний выхваляетИ русским всем словам прямой источник знает,—Что нужды? Толстый том, где зависть лишь видна,Не есть Лагарпов курс, а пагуба одна.В славянском языке и сам я пользу вижу,Но вкус я варварский гоню и ненавижу.В душе своей ношу к изящному любовь;Творенье без идей мою волнует кровь.Слов много затвердить не есть еще ученье,Нам нужны не слова — нам нужно просвещенье.

1810

265. К Д. В. ДАШКОВУ («Что слышу я, Дашков? Какое ослепленье!..»)

En blâmant ses écrits, ai-je d’un style affreuxDistillé sur sa vie un venin dangereux?

Boileau, sat. 9 [282]

Что слышу я, Дашков? Какое ослепленье!Какое лютое безумцев ополченье!Кто тщится жизнь свою наукам посвящать,Раскольников-славян дерзает уличать,Кто пишет правильно и не варяжским слогом —Не любит русских тот и виноват пред богом!Поверь: слова невежд — пустой кимвала звук;Они безумствуют — сияет свет наук!Неу́жель оттого моя постраждет вера,Что я подчас прочту две сцены из Вольтера?Я христианином, конечно, быть могу,Хотя французских книг в камине и не жгу.В предубеждениях нет святости нимало:Они мертвят наш ум и варварства начало.Ученым быть не грех, но грех во тьме ходить.Невежда может ли отечество любить?Не тот к стране родной усердие питает,Кто хвалит всё свое, чужое презирает,Кто слезы льет о том, что мы не в бородах,И, бедный мыслями, печется о словах!Но тот, кто, следуя похвальному внушенью,Чтит дарования, стремится к просвещенью;Кто, согражда́н любя, желает славы их;Кто чужд и зависти, и предрассудков злых!Квириты храбрые полсветом обладали,Но общежитию их греки обучали.Науки перешли в Рим гордый из Афин,И славный Цицерон, оратор-гражданин,Сражая Верреса, вступаясь за Мурену,Был велеречием обязан Демосфену.Вергилия учил поэзии Гомер;Грядущим временам век Августов пример!

Так сын отечества науками гордится,Во мраке утопать невежества стыдится,Не проповедует расколов никакихИ в старине для нас не видит дней благих.Хвалу я воздаю счастливейшей судьбине,О мой любезный друг, что я родился ныне!Свободно я могу и мыслить и дышать,И даже абие и аще не писать.Вергилий и Гомер беседуют со мною;Я с возвыше́нною иду везде главою;Мой разум просвещен, и Сены на брегахЯ пел любезное отечество в стихах.Не улицы одне, не площади и домы —Сен-Пьер, Делиль, Фонтан мне были там знакомы:Они свидетели, что я в земле чужойГордился русским быть и русский был прямой.Не грубым остяком, достойным сожаленья,—Предстал пред ними я любителем ученья;Они то видели, что с юных дней моихПознаний я искал не в именах одних;Что с восхищением читал я Фукидида,Тацита, Плиния — и, признаюсь, «Кандида».

Но благочестию ученость не вредит.За бога, веру, честь мне сердце говорит.Родителей моих я помню наставленья:Сын церкви должен быть и другом просвещенья!Спасительный закон ниспослан нам с небес,Чтоб быть подпорою средь счастия и слез.Он благо и любовь. Прочь клевета и злоба!Безбожник и ханжа равно порочны оба.

В сужденьях таковых не вижу я вины:За что ж мы на костер с тобой осуждены?За то, что мы, любя словесность и науки,Не век над букварем твердили «аз» и «буки».За то, что смеем мы учение хвалитьИ в слоге варварском ошибки находить.За то, что мы с тобой Лагарпа понимаем,В расколе не живем, но по-славенски знаем.

Что делать? Вот наш грех. Я каяться готов.Я, например, твержу, что скучен Старослов,Что длинные его, сухие поученья —Морфея дар благий для смертных усыпленья;И если вздор читать пришла моя чреда,Неу́жели заснуть над книгою беда?Я каюсь, что в речах иных не вижу плана,Что томов не пишу на древнего Бояна;Что муз и Феба я с Парнаса не гоню,Писателей дурных, а не людей браню.Нашествие татар не чтим мы веком славы;Мы правду говорим — и, следственно, неправы.

1811

266. ОПАСНЫЙ СОСЕД

Ох! дайте отдохнуть и с силами собраться!Что прибыли, друзья, пред вами запираться?Я всё перескажу: Буянов, мой сосед,Имение свое проживший в восемь летС цыганками, с б…ми, в трактирах с плясунами,Пришел ко мне вчера с небритыми усами,Растрепанный, в пуху, в картузе с козырьком,Пришел, — и понесло повсюду кабаком.«Сосед, — он мне сказал, — что делаешь ты дома?Я славных рысаков подтибрил у Пахома;На масленой тебя я лихо прокачу».Потом, с улыбкою ударив по плечу,«Мой друг, — прибавил он, — послушай: есть находка;Не девка — золото; из всей Москвы красотка.Шестнадцать только лет, бровь черная дугой,И в ремесло пошла лишь нынешней зимой.Ступай со мной, качнем!» К плотско́му страсть имея,Я, виноват, друзья, послушался злодея.Мы сели в о́бшивни, покрытые ковром,И пристяжная вмиг свернулася кольцом.Извозчик ухарский, любуясь рысаками,«Ну! — свистнул, — соколы! отдернем с господами».Пустился дым густой из пламенных ноздрейПо улицам как вихрь несущихся коней.Кузнецкий мост, и вал, Арбат и ПоварскаяДивились двоице, на бег ее взирая.Позволь, варяго-росс, угрюмый наш певец,Славянофилов кум, взять слово в образец.Досель, в невежестве коснея, утопая,Мы, парой двоицу по-русски называя,Писали для того, чтоб понимали нас.Ну, к черту ум и вкус! пишите в добрый час!«Приехали», — сказал извозчик, отряхаясь.Домишко, как тростник от ветра колыхаясь,С калиткой на крюку представился очам.Херы с Покоями сцеплялись по стенам.«Кто там?» — нас вопросил охриплый голос грубый.«Проворней отворяй, не то — ракалью в зубы,—Буянов закричал, — готовы кулаки»,—И толк ногою в дверь; слетели все крюки.Мы, сгорбившись, вошли в какую-то каморку,И что ж? С купцом играл дьячок приходский в горку;Пунш, пиво и табак стояли на столе.С широкой задницей, с угрями на челе,Вся провонявшая и чесноком, и водкой,Сидела сводня тут с известною красоткой;Султан Селим, Вольтер и Фридерик ВторойСмиренно в рамочках висели над софой;Две гостьи дюжие смеялись, рассуждалиИ Стерна Нового как диво величали.Прямой талант везде защитников найдет!Но вот кривой лакей им кофе подает;Безносая стоит кухарка в душегрейке;Урыльник, самовар и чашки на скамейке;«Я здесь», — провозгласил Буянов-молодец.Все вздрогнули — дьячок, и сводня, и купец;Но все, привстав, поклон нам отдали учтивый.«Ни с места, — продолжал Сосед велеречивый,—Ни с места! Все равны в борделе у б…Не обижать пришли мы честных здесь людей.Панкратьевна, садись; целуй меня, Варюшка;Дай пуншу; пей, дьячок». И началась пирушка!Вдруг шепчет на ухо мне гостья на беду:«Послушай, я тебя в светлицу поведу;Ты мной, жизненочек, останешься доволен;Варюшка молода, но с нею будешь болен;Она охотница подарочки дарить».Я на нее взглянул. Черт дернул! — так и быть!Пошли по лестнице высокой, крючковатой;Кухарка вслед кричит: «Боярин тороватый,Дай бедной за труды, всю правду доложу,Из чести лишь одной я в доме здесь служу».Сундук, засаленной периною покрытый,Огарок в черепке, рогожью пол обитый,Рубашки на шестах, два медные таза,Кот серый, курица мне бросились в глаза.Знакомка новая, обняв меня рукою,«Дружок, — сказала мне, — повеселись со мною;Ты добрый человек, мне твой приятен вид,И, верно, девушке не сделаешь обид.Не бойся ничего; живу я на отчете,И скажет вся Москва, что я лиха в работе».Проклятая! Стыжусь, как падок, слаб ваш друг!Свет в черепке погас, и близок был сундук…Но что за шум? Кричат. Несется вопль в светлицуПрелестница моя, накинув исподни́цу,От страха босиком по лестнице бежит;Я вслед за ней. Весь дом колеблется, дрожит.О ужас! Мой Сосед, могучею рукоюК стене прижав дьячка, тузит купца другою;Панкратьевна в крови; подсвечники летят,И стулья на полу ногами вверх лежат,Варюшка пьяная бранится непристойно;Один кривой лакей стоит в углу спокойноИ, нюхая табак, с почтеньем ждет конца.«Буянов, бей дьячка, но пощади купца»,—Б… толстая кричит сердитому герою.Но вдруг красавицы все приступают к бою.Лежали на окне «Бова» и «Еруслан»,«Несчастный Никанор», чувствительный роман,«Смерть Роллы», «Арфаксад», «Русалка», «Дева Солнца»;Они их с мужеством пускают в ратоборца.На доблесть храбрых жен я с трепетом взирал;Все пали ниц; Сосед победу одержал.Ужасной битве сей вот было что виною:Дьячок, купец, Сосед пунш пили за игрою,Уменье в свете жить желая показать,Варюшка всем гостям старалась подливать;Благопристойности ничто не нарушало.Но Бахус бедствиям не раз бывал начало.Забав невинных враг, любитель козней злых,Не дремлет сатана при случаях таких.Купец почувствовал к Варюшке вожделенье(А б…, в том спору нет, есть общее именье),К Аспазии подсев, дьячку он дал толчок;Буянова толкнул, нахмурившись, дьячок;Буянов, не стерпя приветствия такого,Задел дьячка в лицо, не говоря ни слова;Дьячок, расхоробрясь, купца ударил в нос;Купец схватил с стола бутылку и поднос,В приятелей махнул, — и сатане потеха!В юдоли сей, увы! плач вечно близок смеха!На быстрых крылиях веселие летит,А горе тут как тут!.. Гнилая дверь скрипитИ отворяется; спокойствия рачитель,Брюхастый офицер, полиции служитель,Вступает с важностью, в мундирном сертуке.«Потише, — говорит, — вы здесь не в кабаке;Пристойно ль, господа, у барышень вам драться?Немедленно со мной извольте расквитаться».Тарелкою Сосед ответствовал ему.Я близ дверей стоял, ко счастью моему.Мой слабый дух, боясь лютейшего сраженья,Единственно в ногах искал себе спасенья;В светлице позабыл часы и кошелек;Чрез бревна, кирпичи, чрез полный смрада токПерескочив, бежал, и сам куда не зная.Косматых церберов ужаснейшая стая,Исчадье адово, вдруг стала предо мной,И всюду раздался псов алчных лай и вой.Что делать! — Я шинель им отдал на съеденье.Снег мокрый, сильный ветр. О! страшное мученье!В тоске, в отчаяньи, промокший до костей,Я в полночь наконец до хижины моей,О милые друзья, калекой дотащился.Нет! полно! — Я навек с Буяновым простился.Блажен, стократ блажен, кто в тишине живетИ в сонмище людей неистовых нейдет;Кто, веселясь подчас с подругой молодою,За нежный поцелуй не награжден бедою;С кем не встречается опасный мой Сосед;Кто любит и шутить, но только не во вред;Кто иногда стихи от скуки сочиняетИ над рецензией славянской засыпает.

1811

267. К П. Н. ПРИКЛОНСКОМУ