Поэты 1790–1810-х годов - Василий Пушкин

257. «ЕВГЕНИЙ ОНЕГИН»

ГЛАВА ВТОРАЯ

(О романе в стихах должно, по-настоящему, и говорить не в прозе.

И так мы отваживаемся дать знать стихами о содержании и достоинстве сей главы)

Мы в первой видели главеКартину франтов, мод и света —При пиитической Неве,Где развился талант поэта,Как волны раннею весной.Его нам кисть в главе второйСовсем иных картину нравов,Иных характеров и лиц —От наших вдалеке столиц, —Иных обычаев, уставов,С иною жизнию, с инойПотребностью страстей и счастья,Рисует верною рукой,И обе — скажем без пристрастьяИ с независимой душой —Равно прелестны и знакомы,И уморительны подчас,И поучительны для нас;И пусть другой напишет томыСих самых же картин: оне,Смолчав о красках и огне,Скажу — полней отнюдь не будут.Двух глав… в два века не забудут —Затем что есть всему предел!Блажен, кто и для внуков пел!

1826

258. К И. И. ДМИТРИЕВУ

(ПО СЛУЧАЮ СТИХОВ, НАПЕЧАТАННЫХ В 16-й КНИЖКЕ «МОСКОВСКОГО НАБЛЮДАТЕЛЯ». 1837)

Вот слава чистая, как солнце в ясный день,Вот истинный талант, приманчивый, как радость,Как взор красавицы, как счастливая младость,Вот гений-исполин! Певец сокрылся в сеньСпокойства, отдыха на розах неиглистых —И юноша певец, в движеньях сердца чистых,Певцу маститому благоговейно даньПриносит творческих, небесных вдохновений,Которых яркий свет, как диаманта грань,Как искры северных ночных воспламенений,Взыграл на радужном неблекнущем венце!И современники в тебе, в своем певце,Утешены, чело подъемля гордо к Фебу,И с Ермаком тебя благодаря душой,Вручают снова дни твои благому небу —Да длит их ток с твоей прекрасною судьбой!

1837

В. Л. ПУШКИН

Василий Львович Пушкин родился в Москве 27 апреля 1770 года в семье богатого помещика. Получив основательное домашнее французское воспитание, он с восемнадцатилетнего возраста выезжал в свет, сочинял французские куплеты и эпиграммы, участвовал в любительских спектаклях, слыл остроумным собеседником. Прослужив несколько лет в Измайловском полку в Петербурге, В. Л. Пушкин вышел в отставку в 1799 году в чине поручика и поселился в Москве, женившись на К. М. Вышеславцевой, с которой, однако, уже в 1802 году начал бракоразводный процесс, закончившийся в 1806 году расторжением этого неудачного брака и наложением на Василия Львовича церковной эпитимии.

Первое печатное стихотворение В. Л. Пушкина появилось (без имени автора) в журнале И. А. Крылова и А. И. Клушина «С.-Петербургский Меркурий» в 1793 году — это было выдержанное в лучших традициях классической сатиры послание «К Камину», обратившее на себя внимание современников. Знакомство с И. 11. Дмитриевым резко изменило характер литературного творчества Пушкина. Он отдал должную дань «нежности», песенности, анакреонтике и всю свою жизнь считал Дмитриева своим учителем и другом, глубоко почитая его наравне с Карамзиным.

В 1803–1804 годах В. Л. Пушкин совершил заграничное путешествие. Будучи в Париже, он познакомился с Делилем и другими известными тогда французскими поэтами, а у знаменитого актера Тальма брал уроки декламации. В парижском журнале «Mercure de France» появились переведенные В. Л. Пушкиным четыре русские народные песни, взятые им, очевидно, из «Карманного песенника» И. И. Дмитриева. Из путешествия Пушкин привез не только модный фрак и сверхмодную прическу, что отмечали многие современники, но и отлично подобранную, ценнейшую библиотеку латинских, французских и английских писателей.

Вернувшись в Москву в 1804 году, В. Л. Пушкин продолжал свою литературную деятельность, однако до 1810 года творчество его вполне заслуживает определения «вялой музы»[269] — за пять лет им написано всего около 20 стихотворений, включая экспромты и эпиграммы. В эти годы крепнут дружеские связи В. Л. Пушкина с И. И. Дмитриевым, В. А. Жуковским, К. Н. Батюшковым. Личная дружба связывала Пушкина с П. И. Шаликовым, в журналах которого он по мере своих сил сотрудничал. Вместе с тем он общался и с Д. И. Хвостовым, который посвятил ему стихи. В 1810 году В. Л. Пушкин был принят в масонскую ложу «Соединенных друзей»[270].

В 1810–1811 годах наступил неожиданный расцвет творчества В. Л. Пушкина: он написал лучшие свои послания «К Жуковскому», «К Дашкову» и сатирическую поэму «Опасный сосед». Все эти произведения были связаны с борьбой карамзинистов со сторонниками A. С. Шишкова. В. Л. Пушкин несколькими остроумными стихами, высмеивающими Шишкова и Шаховского, снискал большую литературную популярность, чем всеми своими баснями и элегиями. Стихотворения В. Л. Пушкина, и особенно ненапечатанный «Опасный сосед», получили, как показывают письма современников, широкий резонанс, и можно сказать, что В. Л. Пушкин становится едва ли не в первый ряд русских литераторов 1810-х годов.

В 1812 году Пушкин буквально бежал из горящей Москвы без гроша денег и без теплой одежды в Нижний Новгород. Дом, все вещи и драгоценная библиотека погибли в Москве. Однако по натуре своей B. Л. Пушкин не мог долго предаваться унынию — в Нижнем Новгороде, хотя он, по его собственному признанию, «жил в избе»[271], литературные проблемы волновали его куда больше житейских. После окончания войны Пушкин вернулся в Москву. 1814–1815 годы прошли для В. Л. Пушкина и его друзей в собирании сил для отпора шишковистам-«беседчикам». Из многих источников известно, с какими церемониями, переходящими даже в насмешки, был принят в «Арзамас» В. Л. Пушкин, затем исключен из него, а потом снова восстановлен[272]. Послание к арзамасцам (№ 272) было едва ли не последним из лучших стихотворений В. Л. Пушкина. С прекращением «Арзамаса» он снова примолк, сильно страдал подагрой, но продолжал посещать заседания Общества любителей российской словесности, литературные обеды, новые спектакли, пытался вмешаться в литературную полемику 1823 года и написал эпиграмму на Кюхельбекера, но сил для литературной войны у него уже не было. Впрочем, Пушкин даже из своей болезни сумел сделать предмет для легкого полушутливого стихотворства — нет в его стихах ни уныния, ни тоски, ни обреченности, столь модных в 1810–1820-х годах. Мрачные байронические мотивы в русской поэзии середины двадцатых годов неприемлемы для В. Л. Пушкина, хотя он и пытается их понять. Отсюда враждебное отношение ко всему тому, что он назовет «романтизмом»: таинственности, туманности и наигранности чувств, — то есть всему противоположному ясности и искренности поэтического изложения, которые он находил в Вольтере, Расине, Мольере, Парни и Грессе, Маро и Петрарке, не говоря уже о Горации — всегдашнем кумире В. Л. Пушкина. Последние значительные произведения В. Л. Пушкина — его неоконченная поэма «Капитан Храбров» и два послания к А. С. Пушкину, а также прозаические «Замечания о людях и обществе» — проникнуты полемикой с «модным романтизмом» и утверждением себя в этом плане «классиком».

Определенную роль сыграл В. Л. Пушкин в жизни молодого А. С. Пушкина[273]. В произведениях А. С. Пушкина, его письмах и дружеских шаржах содержится много упоминаний, намеков и цитат из стихов В. Л. Пушкина, что свидетельствует о восприятии и усвоении творчества дяди гениальным племянником.

Умер В. Л. Пушкин 20 августа 1830 года. А. С. Пушкин и П. А. Вяземский были его последними собеседниками, с которыми он, уже умирающий, хотел говорить все о той же литературе — статьях Катенина. «Вот что значит умереть честным воином на щите le cri de guerre à la bouche!»[274] — так описал A. С. Пушкин смерть дяди в письме П. А. Плетневу от 9 сентября 1830 года[275].

Основные издания сочинений В. Л. Пушкина:

Стихотворения, СПб., 1822.

Сочинения, под ред. В. И. Саитова, СПб., 1893.

«Поэты-сатирики конца XVIII — начала XIX века», «Б-ка поэта» (Б. с.), 1959, с. 261.

259. К КАМИНУ

Honni soit qui mal y pense![276]

Любезный мой Камин, товарищ дорогой,Как счастлив, весел я, сидя перед тобой!Я мира суету и гордость забываю,Когда, мой милый друг, с тобою рассуждаю;Что в сердце я храню, я знаю то один;Мне нужды нет, что я не знатный господин;Мне нужды нет, что я на балах не бываюИ говорить бон-мо[277] на счет других не знаю;Бо-монда [278] правила не чту я за закон,И лишь по имени известен мне бостон.Обедов не ищу, незнаем я, но волен;О милый мой Камин, как я живу доволен.Читаю ли я что, иль греюсь, иль пишу,Свободой, тишиной, спокойствием дышу.Пусть Глупомотов всем именье расточаетИ рослых дураков в гусары наряжает;Какая нужда мне, что он развратный мот!Безмозглов пусть спесив. Но что он? Глупый скот,Который, свой язык природный презирая,В атласных шлафроках блаженство почитая,Как кукла рядится, любуется собой,Мня в плен ловить сердца французской головой.Он, бюстов накупив и чайных два сервиза,Желает роль играть парижского маркиза;А господин маркиз, того коль не забыл,Шесть месяцев назад здесь вахмистром служил.Пусть он дурачится! Нет нужды в том нимало:Здесь много дураков и будет и бывало.Прыгушкин, например, всё счастье ставит в том,Что он в больших домах вдруг сделался знаком,Что прыгать л’екосез, в бостон играть он знает,Что Адриан его по моде убирает,Что фраки на него шьет славный здесь ЛуиИ что с графинями проводит дни свои,Что все они его кузеном называютИ знатные к нему с визитом приезжают.Но что я говорю? Один ли он таков?Бедней его сто раз сосед мой Пустяков,Другим дурачеством Прыгушкину подобен:Он вздумал, что послом он точно быть способен,И, чтоб яснее то и лучше доказать,Изволил кошелек он сзади привязатьИ мнит, что тем он стал политик и придворный,А Пустяков, увы! советник лишь надворный.Вот как ослеплены бываем часто мы!И к суете пустой стремятся все умы.Рассудка здравого и пользы убегаем,Блаженство ищем там, где гибель мы встречаем.Гордиться, ползать, льстить, всё в свете продаватьВот в чем стараемся мы время провождать!Неправдою Змеяд достав себе именье,Желает, чтоб к нему имели все почтенье,И заставляет тех в своей передней ждать,Которых может он, к несчастью, угнетать.Низкопоклонов тут с седою головою,С наморщенным челом, но с подлою душою,Увидев Катеньку, сердечно рад тому,Что ручку целовать она дает ему,И, низко кланяясь, о том не помышляет,Что Катенькин отец паркеты натирает.О чем ни вздумаю, на что ни посмотрю,Иль подлость, иль порок, иль предрассудки зрю!Бедняк хотя умен, но презрен, угнетаем,Скотинин сущий пень, но всеми уважаем,И, несмотря на все, на Лизе сговорил;Он женится на ней, хотя ей и немил,Но нужды нет ему: она собой прелестна,А скупость матушки ее давно известна;За ним же, знают все, двенадцать тысяч душ,Так может ли он быть не бесподобный муж?Он молод, говорят, и света мало знает,Но добр, чувствителен и Лизу обожает;Она с ним счастливо, конечно, проживет.Несчастна Лизонька, вздыхая, слезы льетИ в женихе своем находит лишь урода.Ума нам не дают ни знатная порода,Ни пышность, ни чины, ни каменны дома,И миллионами нельзя купить ума!Но злато, может быть, пороки позлащает,И милой Лизы мать так точно рассуждает.«Постой, — кричит Плутов, — тебе ль о том судить,Как в свете должно нам себя вести и жить?Ты молод, так молчи. Мораль давно я знаю:Ты с нею гол, как мышь, я — селы покупаю.Поверь мне, не набьешь стихами кошелька,И гроша не дадут тебе за Камелька.Я вздора не пишу, а мой карман исправен;Не знаем ты никем, я в Петербурге славен.Ласкают все меня: и графы, и князья».Плутов, ты всем знаком, о том не спорю я,Но также нет и в том сумненья никакого,Что редко льзя найти бездельника такого,Что всё имение, деревни, славный домПронырством ты достал, Плутов, и воровством.

Довольно — не хочу писать теперь я боле,И, не завидуя ничьей счастливой доле,Стараться буду я лишь только честным быть,Законы почитать, отечеству служить,Любить моих друзей, любить уединенье —Вот сердца моего прямое утешенье!

<1793>

260. К ЛИРЕ