Поэты 1790–1810-х годов - Василий Пушкин

П. И. ШАЛИКОВ

На обороте. П. И. Шаликов. Рисунок итальянским карандашом неизвестного художника (ПД).

Петр Иванович Шаликов родился в 1768 году (по другим сведениям, в 1767-м), был сыном небогатого грузинского князя, получил домашнее воспитание, затем служил кавалерийским офицером, участвовал в турецкой и польской войне, в частности во взятии Очакова. Вышел в отставку премьер-майором гусарского полка в 1799 году и поселился в Москве. Первые стихотворения Шаликова появились в 1796 году в журнале «Приятное и полезное препровождение времени» и в «Аонидах». Тогда же, по-видимому, состоялось знакомство его с И. И. Дмитриевым и Н. М. Карамзиным, которых Шаликов почитал всю жизнь как своих учителей. Литературную известность принесли Шаликову два томика изящно изданных книжек «Плоды свободных чувствований» и продолжение их — «Цветы граций», в которых сентиментальные прозаические миниатюры перемежались о чувствительными стихами, — все это было вполне на уровне своего времени, хотя и не обнаруживало в авторе особенного таланта или оригинальности. Насмешки, которым стал подвергаться Шаликов о начала своего творчества и которые сопровождали его потом всю жизнь, только отчасти были связаны непосредственно с его литературными трудами, — гораздо большую роль сыграли здесь личные качества Шаликова и принадлежность его к осмеиваемому направлению (сентиментализму), в котором он, как малоталантливый человек, представлял собой весьма удобную мишень для нападений противников.

Наделенный характерной внешностью (худощавый, с большим носом, черными бакенбардами, в зеленых очках), Шаликов подчеркивал свою оригинальность эксцентричностью одежды, витиеватой речью и неестественной манерой держаться — он все время разыгрывал роль «вдохновенного поэта». Кроме того, он обладал самолюбивым, раздражительным и отнюдь не добрым характером, чем и наживал себе множество врагов, был, по свидетельству П. А. Вяземского, «вызываем на поединки» и навлекал на себя злые эпиграммы[254].

В творчестве своем — и в прозе, и в стихах — Шаликов старался подражать Карамзину. Карамзин, как известно, всю жизнь покровительствовал Шаликову, находил в нем «что-то тепленькое», называл «добрым» и защищал от насмешек И. И. Дмитриева[255]. И. И. Дмитриев, хотя и написал известную пародию на Шаликова[256], поддержал в 1806 году его первый журнал «Московский зритель», который просуществовал всего год. В 1808 году Шаликов снова принялся за журнал, назвав его «Аглая» и подчеркнув тем самым преемственность от известного альманаха Карамзина. Кроме самого издателя в нем участвовали Ф. Глинка, А. А. Волков, М. Н. Макаров, И. М. Долгоруков, А. Ф. Мерзляков, В. В. Измайлов, В. Л. Пушкин и др. Литературная позиция Шаликова в 1808–1812 годы была достаточно определенной: он горячий защитник Карамзина и активный противник «старого слога». О его методах борьбы П. И. Голенищев-Кутузов писал графу А. К. Разумовскому 4 декабря 1811 года: «Некто князь Шаликов здесь на нашего Каченовского за критики на слезливцев письменно угрожает Каченовского прибить до полусмерти, почему бедный Каченовский принужден был просить защиты у полиции… Князь Шаликов, как всей публике здесь известно, есть человек буйный, необузданный, без правил и без нравственности»[257].

Во время кампании 1812 года Шаликов, как свидетельствуют современники, по недостатку средств не смог выехать из Москвы. Будучи очевидцем событий, он написал и издал в 1813 году брошюру «Историческое известие о пребывании в Москве французов». После окончания войны, по протекции И. И. Дмитриева, он получил место редактора «Московских ведомостей», а в 1823 году начал издание двухнедельного «Дамского журнала». В годы «Дамского журнала» Шаликов сам писал немного. Он продолжал свои «Мысли, характеры и портреты» в прозе, начало которым было положено отдельным изданием еще в 1815 году, и сочинял стихи на разные случаи: от торжественных царских праздников до именин и крестин у своих приятелей. Действительное место Шаликова в истории русской словесности отнюдь не должно определяться лишь тем, что современники сделали его мишенью своих сатирических стрел. Князь П. И. Шаликов был профессиональным литератором и журналистом, и хотя он не обладал большим поэтическим дарованием (что отлично понимал и сам), написанное им читалось, обсуждалось, а в некоторых кругах, несомненно, пользовалось даже успехом. Характерно, что А. С. Пушкин, неоднократно смеявшийся над шаликовской чувствительностью в сатирических стихах и дружеской переписке, иногда отзывался о нем как о поэте совсем не враждебно. Так, в первом издании «Разговора книгопродавца с поэтом» (1825) поэт, отказываясь петь для «женских сердец», отвечает книгопродавцу:

Пускай их Шаликов поет,Любезный баловень природы.

В письме к Вяземскому Пушкин сам комментировал этот стих как «мадригал кн. Шаликову» и прибавлял при этом: «Он милый поэт, человек достойный уважения… и надеюсь, что искренняя и полная похвала с моей стороны не будет ему неприятна»[258].

Шаликов относился к Пушкину с неизменным благоговением. В «Дамском журнале» помещено немало стихотворений, обращенных к автору «Евгения Онегина» и «Полтавы». Личное знакомство Пушкина и Шаликова могло произойти в 1827 году в доме В. Л. Пушкина, где Шаликов бывал очень часто. Встречались они, очевидно, в 1829 году в доме Ушаковых. Сохранилось письмо Шаликова к Пушкину от мая 1836 года, где Шаликов благодарит Пушкина за визит[259] и предлагает свои стихи о Карамзине для «Современника». Эти стихи напечатаны не были, но в шестом томе, вышедшем уже после смерти Пушкина (кн. 2 за 1837 год), появились стихи Шаликова «К И. И. Дмитриеву».

Умер Шаликов в 1852 году в своей маленькой деревеньке Серпуховского уезда, глубоким стариком, едва ли не последним из представителей русского сентиментализма.

Основные издания сочинений П. И. Шаликова:

Плод свободных чувствований, чч. 1–3, М., 1798–1799. Цветы граций, М., 1802.

Послания в стихах князя Шаликова, М., 1816.

Повести князя Шаликова, М., 1819.

Сочинения князя Шаликова, чч. 1–2, М., 1819.

Последняя жертва музам, М., 1822.

217. ВЕЧЕРНЕЕ ЧУВСТВО

В глубокой тишине природа вся дремала,Когда за горы Феб скрыл луч последний свой;Луна медлительно вид томный появлялаИ будто бы делить хотела грусть со мной!Прошедшее тогда вдруг мыслям всё предстало,И чувства сладкие унылость обняла;Как листья на древах — так сердце трепетало;Душа растрогана, утомлена была…Все жизни случаи в уме изобразились,И каждый чувствие иное порождал;И капли нежных слез на грудь мою катились,Приятнейший их ток лор в сердце прохлаждал…«Где вы, — воскликнул я, — минуты те счастливы,Когда я дружества сладчайший не́ктар пил?..Уж жатва два раза́ обогащала нивы,А рок жестокий вас ко мне не возвратил!Луна! ты одного теперь меня находишь —Без друга!.. Одного — лишь с грустию моей!Ты прежни вечера на мысль мою приводишьИ нудишь слезы течь рекою из очей!..Без дружбы, без любви — что лестного на свете?Ужасная в душе и сердце пустота!Другого для меня нет счастия в предмете:Любить… любимым быть… а прочее… мечта!!!»

<1796>

218. РОЩА

Опять в твоих прохладных тенях,О роща милая моя!На мягких дёрновых постеляхПришел вкусить спокойство яИ тихо жалобы сердечныТвоей глубокой тишинеВверять опять! Ах! слезы вечныСудьбой назначено лить мне!Твое печальное, уныло,О роща! время протекло,Весны дыханье оживилоТебя — и в радость облекло.Уж ты красуешься цветами,Журчащими меж них ручьямиИ зеленью пленяешь взор;Уже гремит пернатых хорВ кудрявых лип твоих вершинах,На древних вязах и осинах;Уж ты зовешь меня к себе…Ах! я пришел — пришел к тебе;Но с тою ж грустию, тоскою,В которой видела меняТы прошлою, мой друг, весною,Своим мне эхом состеня!Мой рок, увы! не пременился —Печали те же сердце рвут;Веселья луч в душе затмился,И дни во мгле мои текут!..Стени ж опять, стени со мною,О роща, мой безмолвный друг!Растерзанный судьбы рукою,В тебе лишь успокою дух!

<1797>

249. К СОСЕДУ

Наш Пиндар громкими стихамиВоспел соседа своегоИ вместе с пышными пирами,С богатством, роскошью егоСвоей поэзии небеснойБогатство, роскошь съединил!..О дар божественный, чудесный!Кто в дань тебе не приносил,Твоим огнем воспламененный,Живых восторгов, нежных слез!Но петь тебя, сосед почтенный!..Я не Державин; ты — не Крез!Не Крез!.. Хвала судьбе! и смелоЦевницу скромную моюСнимаю со стены, — пою.Ни лесть, сердец порочных дело,Ни выспренность надутых слов,Поэтов вывеска холодных,Не распестрят моих стихов,Всегда простых, всегда свободных!

Вертепов мраморных, златых,Шатров персидских дорогих,Огромных груд китайской глиныИ альбионского стеклаКапризная рука судьбиныТебе, сосед мой, не дала!Не слышны музыка и хоры,Когда сидишь ты за столом;Прелестных дев не видят взоры.С шампанским, мозельским виномВ укромном домике, опрятномВедешь беспечно мирны дни,И в обществе твоем приятномБывают лишь друзья одни.Ты любишь с ними посмеяться,Но не сардонским смехом [260] — нет:Им шумный одержим лишь свет! —А тем, которым забавлятьсяПодчас желает и мудрец, —Аттическим, всегда любезным,Всегда отрадным и полезнымДля добрых, пламенных сердец.Ах! часто шуткой остроумнойКак чародействия жезлом,Наш рок тяжелый, мрачный, скудныйПредстанет с ясным вдруг челом!Так бочку Диоген катая,Себя счастливцем почитая,Быть Александром не хотел —Затем что ввек шутить умел!

Но шутки в сторону, и музы —Краса мятежной жизни сей,С которыми так сладки узы! —Займут собой твоих друзей.Бессмертны гениев твореньяДля сердца, разума и зренья,Под кровом храмины твоей,Несут отвсюду дань бесценну!..О музы! счастье и вселеннуЯ с вами позабыть готов!..Потом дойдет и до стихов:Свои пословицы читаешь,Посланья, были — легкий плодУма, фантазий!.. Ты сбираешьЕго без авторских забот,А так — резвясь; и метроманом,Ушей безжалостным тираном,Ни из чего не можешь быть;Не можешь… ближнего морить.Один не можешь за обедом,Как Мид, над блюдами зевать;Но рад с гостями и соседомПо-философски пировать.Час лишний просидеть — для спора(В который ввек не входит ссора,Дочь винных, бедственных паров!)О том, кто лучше пишет оды,Круглит искусно перио́дыИ ведает всю тайну слов.А иногда твои родные[261],Подруги граций, аонид,В беседе тут же. Их простыеМанеры, ласки, скромный видНа чувства дани налагают,Умы, сердца одушевляют,И каждый в обществе — поэт.За круглым столиком в боскете,В твоем ученом кабинете,Откуда изгнан этикет,Усевшись, мысли обращаемК тому, что лучшим для людейБлаженством в жизни почитаем;О чем мудрец с клюкой своей,И царь в блистательной порфире,И нищий в рубище — все в миреМечтают, спорят, говорят;Чего все смертные желают;Чем все сердца в груди горят;Чему подчас цены не знают,Но с чем и радость и печаль —Одна гораздо нам сноснее,Другая во сто раз милее,—И с чем расстаться очень жаль!..Любовь!.. любовь, душа вселенной,Посланница благих небесВ юдоли скорбной, треволненной,Для осушенья горьких слез!..О сей богине рассуждаем;Ее все свойства раздробляемИ признаемся наконец,Что человек приемлет с кровьюПотребность жить, дышать любовью —Единым счастием сердец!..Алина! сколько раз с тобоюЯ то же, друг мой, говорил!Ах! если б и навек судьбоюЯ разлучен с Алиной был,Но, быв любимым страстно ею,Прельщался б участью моею!..

Мечтам поклон отдавши свой,Сосед! ты истиной доволен;Живешь в ладу с самим собой.Твое богатство — ум, познанья;Сокровища — любезность, честь.Безумны обуздав желанья,Желаешь лишь того, что есть,И рад свою ты долю славить!Позволь соседу к ней прибавитьОдин усерднейший обет:Чтоб ты был вечно мне сосед!

<1808>

250. ВЕСНА