Темные изумрудные волны - Федор Московцев

— Подсказать? — тихо спросила Маша.

— Не надо, я сам…

Просияв, Роман закончил фразу:

— … твёрдый, как дно бездны, и холодный, как потолок высоты.

И, чокнувшись сначала с Андреем, потом с Машей, залпом осушил стопку.

Маша, поверенная сердечных тайн Рената, выслушивала историю его расставания с очередной пассией. Закончив рассказ, он заявил, что Лена внушила ему отвращение ко всем блондинкам, и была на волосок от того, чтобы внушить отвращение вообще ко всем женщинам на свете.

— Да что ты в ней нашёл, в этой крокодилице, — с готовностью поддержала его Маша, — большие буфера, хватит на десятерых, смазливая мордашка… щёки, как у хомячка. Ну, гладкий плоский животик, подумаешь… Фигуры никакой, ножки коротенькие, походка, как у орангутанга, — ух, ух, ух! И всё туда же, королевский гонор. Плебейка, кошёлка рыночная с замашками элитной гейши.

Рубанув по воздуху ладонью, как бы подводя черту, Ренат отрезал:

— Всё, не напоминай мне о ней больше! Животное, лживая, фальшивая сучка!

И, разливая водку по рюмкам, спросил:

— У тебя нет подружек на примете?

— Среди девушек таких не осталось, — отпив шампанского, ответила Маша.

— Это точно, — язвительно заметил Андрей.

Прихватив рюмку, Ренат поднялся с места, — его позвал Аркадий Решетников, одноклассник Андрея, работавший в международном отделе областной администрации.

— Завидую его будущей жене, — сказала Маша. — Открытый, честный парень, с правильными взглядами на жизнь.

Андрей знал всю его историю, что называется, «от и до» — всего несколько дней назад Ренат пришёл к философскому состоянию духа. До этого он месяц мучился, переживая разрыв с Леной, сравниваемую с многопользовательской системой, в которой каждый мужчина имел свой уровень доступа, каждый знал об остальных участниках игры, и каждый думал, что только ему отдаётся предпочтение. Со всеми Лена была одинаково приветлива, и по-разному доступна.

— Дура она тёмная, вопросов нет, — сказал Андрей. — Дело не в этом.

— А в чём же?

— Дело в их анатомо-физиологических особенностях. Она трахала ему мозги, но не удовлетворяла физически. Уступала нехотя, как будто ему одному это было нужно. Могла остаться на ночь, а когда он притрагивался к ней, говорила, что устала, и хочет спать. А уж если подпускала к телу, лежала, как бревно. И не было ни разу, чтобы она удовлетворила его полностью — так, чтоб на всю катушку. То немногое, что она давала, делала с великим одолжением, как будто это не девушка, а вместилище некоего клада, требующего постоянной охраны, явно преувеличивая то значение, которое придают этому мужчины. Она почитала себя каким-то ходячим святым даром. Если подумать хорошенько, в этом стремлении чересчур высоко ценить свою плоть и хранить её с излишней щепетильностью, — во всём этом есть нечто слишком уж чувственное, и даже кощунственное. Подумаешь, тушка, что с того?! Таких, и даже много лучше, очень много. И, если разобраться…

Андрей задумался. Что-то не туда его понесло, ведь рядом с ним находится женщина, а не подвыпивший приятель. Отодвинув в сторону бокал, Маша скрестила руки на груди:

— И если разобраться… Продолжай, заканчивай свою мысль.

— …она просто не любила его.

— Универсальный ответ, одинаково непонятный и бестолковый. А что, если не она, а он для неё был примитивен? Что, если она что-то искала в нём, и не нашла? Что, если она разочаровалась, и не знала, как закончить игру, и встречалась с ним, великим спортсменом, из жалости? Ты говоришь — «любовь», а что это такое? Я удовлетворяла тебя полностью — ты этого не можешь отрицать — ну и что, разве ты стал меня хоть чуточку любить?

— А ты? Ты меня любила?

— Я!? Если не я, то кто тебя любил? Может, ты скажешь, кто любил тебя больше, чем я? Честное слово, вышлю корзину цветов… назови только адрес этой волшебницы…

Она смотрела на него своим глубоким, всепроникающим взглядом, — взглядом, который он слишком хорошо знал. Что бы он сейчас ни сказал, на всё нашёлся бы исчерпывающий, беспощадный ответ. Андрей счёл нужным промолчать.

— …что же ты молчишь, не знаешь сам? — презрительно спросила Маша. — Так-то. А всё туда же — любовь… Знаешь, что…

— Что?

— Ничего, налей мне водки.

Уничтожив горку мяса, Роман наложил себе салатов, подцепил вилкой окорочок, и, поразмыслив, присовокупил к набранной снеди корейку. Тем временем Вадим рассказывал анекдот.

— Старый пидор соблазняет юношу. Кое-как уговорив, присунул. Мальчик взвыл от боли. Пидор ему: терпи, ты же мужик…

— Второв! — возмутилась Алина.

— Ай, молчи, женщина! — отмахнулся Вадим.

— Я считаю так, — разглагольствовал Гордеев, наливая себе водку в высокий винный бокал, — семья — это главное. Ради неё я готов на всё. Для меня семья — это папка, мамка, сеструха, доча, и…

Тут он повернулся к жене.

— … эта Клава. Можно предать Родину, семью — никогда. Семья — это самая главная ценность. Нет другой истины.

Гордеев, обожавший вести глубокомысленный трёп, оседлал своего любимого конька. Да, по-прежнему не оставалось такой проблемы, мимо которой Гордеев прошёл бы равнодушно. Слушая его, и наблюдая за его поступками, становилось ясно, что собой представляет человек, живущий в мыслях явно не здесь и не сейчас.

Маша скривила губы, и, подавляя усмешку, обронила:

— Ах, семья…

— Истина непостоянна, — сентенциозно заметил Аркадий. — Постоянны лишь страсти людей. И одинаков в мире хаос, где всего много, а многого слишком мало.

И, отпив вина, продолжил с Ренатом прерванное обсуждение мест, где можно познакомиться с девушками.

Алина, подсев к Маше, защебетала:

— Второв сделал из меня цех по разведению детей, он, видите ли, хочет второго ребёнка. А я бы хотела… я бы хотела куда-нибудь устроиться. Хочу поглотиться в работу. Я так устала сидеть дома! Знаешь, сейчас развелось столько представительств иностранных фармацевтических фирм, с ума сойти. Туда берут всех подряд, было бы медицинское образование. Вот Гордеев, что он сделал такого, чтобы устроиться на «Яманучи»?

— Он — ничего. Зато его жена — всё, — небрежно ответила Маша и выпила залпом рюмку водки.

Вадим рассказывал Роману, как он продулся в казино.

— У меня собирается карэ. Офигительно! Я сгребаю все, ставлю на кон все фишки. Тут, мазафака, вылез какой-то рябоконь, и уделал всех, как мальчишек.

— И адвокат?

— Захарыч тоже глубокой заднице!

— Ебучий случай. И что, этот фильдиперсовый игрок, так просто скрылся в пампасах с выигрышем?

— Забрал все фишки и ушёл.

— А что за казино?

— «Фараон».

— Странно. Надо разузнать.

Отодвинув пустую тарелку, Роман вытер рот салфеткой, и, поглаживая живот, умиротворённо произнёс:

— Ну, всё, теперь могу терпеть наравне с голодными. Пойдём на улицу, подышим свежим воздухом.

Андрей присоединился к Роману и Вадиму.

Ночь сомкнула свои чёрные крылья над городом. Холодно мерцали звёзды. Поздняя луна холодными бликами расплескалась по Волге, качалась по каменным стенам. В сгустившейся мгле утонуло всё вокруг — огромное цилиндрическое здание музея-панорамы Сталинградской битвы, разрушенная немцами мельница, — здание-памятник времён Великой Отечественной войны, другие памятники — советские самолёты, гаубицы, танки, выстроившиеся вокруг комплекса. Глухой рокот города доносился со стороны проспекта Ленина.

Возле входа стояла машина с милицейскими номерами, из-за приоткрытой двери доносился треск рации. Мимо прошмыгнул неприметный гражданин с казённой физиономией уставшего оперативника.

— Что-то стало холодать, не пора ли нам поддать, — сказал Вадим, поёживаясь.

— Завтра похолодание, — сообщил Андрей.

Роман, закуривая, вальяжно произнёс:

— Синоптик, всегда всё знает.

— Двадцать четыре года это знаю. Шестого ноября ещё тепло, а седьмого — уже заморозки.

Неслышно подобралась Маша, обняла Андрея сзади.

— Ты не простудишься, малыш?

— Как там твои взаимозачёты? — спросил Андрей Вадима.

— Работаем, дружище. Парилка жуткая, летом планируется выкуп госпакета акций, будем рубить капусту на аренде. А ты как с этим гуманоидом?

— А что гуманоид… Подогнал реальную тему, сто процентов чистыми.

— Что… Сто процентов…

— Сто процентов, Вадим, — вмешался Трегубов. — Они объезжают гинекологические базы и триппер-холлы, развозят таблетки, и получают прибыль. Нате из-под кровати сто процентов грёбаной прибыли на чужих жидомасонских деньгах. Это тебе не мелочь по карманам тырить.

— Кстати, ты в курсе, что Илюха, сын Иуды, заказал своего лепшего кореша Фиму? — обратился он к Андрею.

— Ефима, компаньона? Что за братоубийственный сионизм.

Метнув окурок в милицейскую машину, Роман повёл своими могучими плечами.