Темные изумрудные волны - Федор Московцев

Еремеев присовокупил к сказанному, что силовые структуры, которым дана команда проголосовать за Рубайлова — это серьёзный ресурс, и скромно добавил, что коллегия адвокатов тоже не пальцем сделана. А поддержка Москвы, а областная администрация!

— Мы победили, — заключил Иосиф Григорьевич. — Но давайте дождёмся выборов, ибо сказано: фазана раньше ловят, потом ощипывают. Моё мнение такое: может, подстраховаться, хлобукнуть профессорский кооператив — «Медторг», или как его там обзывают.

— Гнилой он человек, скользкий, не уцепишь, сам обмажешься говнищем. Придушил бы своими… нет, не своими… отправил бы в Сибирь.

— Ну, а так, пощупать за живое?

— Ребята пробовали прибить его контору — бесполезно, — отмахнулся Еремеев. — А они люди опытные.

— Вот это колобок. Он от дедушки ушёл, и от бабушки ушёл.

Позлословив по поводу того, что ушёл, потому что никому не нужен, Иосиф Григорьевич приступил к вопросу, ради которого и вызвал Игната Захаровича в выходной день.

— Помните, нам с вами нужно довести до логического конца одно дело. Фирма «Бизнес-Плюс», а вернее, её учредители.

От неожиданности Еремеев широко раскрыл глаза, потом вдруг часто заморгал.

— Иосиф Григорьевич, что же вы… Вы ж забрали базу в Гумраке, или это меня неправильно проинформировали?

— Надо же! Вспомнили… При чём тут база, и наши с вами дела?

— Просто я примерно так подумал, что вам нужен объект… соответствующего профиля, и неважно, как он вам достанется.

— Ответ такой: мы говорили о судьбе Светланы Васильевой.

Лицо Еремеева расплылось в улыбке. Иосиф Григорьевич гадал, что этому причиной — новые личные связи адвоката, или он успокоился, вызволив сына из рук правосудия, и упрятав за решётку его дружка как единственного участника преступления.

— Бог с вами, Иосиф Григорьевич, она ж вам не родственница. Забудем об этом недоразумении. Вы ничего не говорили, я ничего не слышал.

— Она мне близкий человек.

— Только она отродясь про вас не слышала, — желчно произнёс Еремеев.

— Вот это да! Всё вы знаете про всех.

Иосиф Григорьевич укрепился во мнении, что у адвоката появилась очень влиятельные знакомые, — слишком самоуверенно он стал себя вести. Интересно, кто?

— Бросьте, зачем вам это нужно, — заговорил Еремеев с подчеркнутой дружелюбностью. — Была б ваша родственница, понятно. А так…

И, бурно жестикулируя, он стал объяснять свою позицию.

— Судите сами: ей дали несколько угрожающих сигналов, на которые она не отреагировала.

При этих словах он ткнул указательным пальцем в сторону собеседника, подчеркнув: «Её предупреждали!», и продолжил:

— Поведение ребят в такси, на кладбище, предупреждение таксиста, помощь которого она отвергла. Больше того, после всего случившегося, она повела их к себе домой. Вывод: она потворствовала тому, что произошло, и получила то, чего хотела — групповуху с двумя молодыми парнями. То, что изобьют, тоже было очевидно, жертва знала, на что идёт. И если бы не эти парни, нашла бы других. Не записывайте её в круг своих знакомых. Это грязная шлюшка, вы просто не осведомлены о её моральном облике. Содержала бездельника моложе себя, откровенного козла. Разве это приличная женщина?

— Но почему ваш сын пошёл на это? Почему не предоставил, как вы говорите, другим это сделать? Ему бабы не дают? На проституток нету денег?

— Иосиф Григорьевич, дорогой! Не будем углубляться в дебри морали, в чистые сущности — мифы. Мы же с вами не носители трафаретных представлений о мире. Вляпался парень, ну, я его вытащил, всё-таки сын. Привёл домой, коробку звездюлей ему распечатал. Что ещё с ним делать? Отправить в колонию, чтобы его там отпетрушили? Прямо вам скажу, у меня не хватает силы быть принципиальным к детям. Надо бы, но не хватает духу. Я смотрю: были бы здоровы. Дети — смысл жизни.

Последнее было сказано с такой душевностью, что Иосиф Григорьевич сразу ощутил теплоту его слов. И всё же возразил:

— Не понимаю. Дети — обязательное условие существования нормального человека. Дыхание и питание — тоже. Но мы ведь не можем сказать, что живём ради того, чтобы дышать и есть.

— Хорошо, вы нашли какой-то смысл, какую-то высокую цель в жизни. У вас так, у меня немного иначе. Но объясните, на что вам эта Света, в жопе х…, во рту конфета? Тупое животное. Устроила садо-мазо сессию, немного переборщила. Знаете, как у наркоманов бывают передозы. Может, вам повезло с женой, и вы так трепетно относитесь к этому, а я вовсе разочаровался в женщинах. Я был предпринимателем, вы знаете. У меня была фирма, но дело не пошло. Я не бизнесмен, — там не просчитал, здесь недосмотрел, сотрудники приворовывали, — всё, как обычно. В год, когда я разорился, от меня ушла жена. Нашла формальный повод, какой могла найти в любой другой год. Два года барахтался, вытащил свой диплом юриста, кое-как выполз. Так за это время мне ни одна баба не дала. А я был ещё достаточно молод, держался в форме, не то, что сейчас. От меня отворачивались те, которых я бы раньше даже не удостоил взглядом! Они уходили к тем, кто был хуже меня, у кого на кармане было меньше денег, чем даже у меня на тот момент. Одним словом — животные. Чувствовали какое-то неблагополучие, и не желали связываться. Одно время меня от баб вообще воротило, не поверите, вызываю девочек, они, бедные, трудятся, и всё без толку, у меня он смотрит на полшестого. Из-за этого кризиса у меня какой-то комплекс неполноценности развился, потому и нестояк. Девчата на себя принимали, тоже комплексовали.

«Ну, разошёлся, сейчас заплачу!» — подумал Иосиф Григорьевич.

— Что же Арина Кондаурова, вдова, с ней как быть?

Лицо Еремеева вытянулось.

— К-Кондаурова?! При чём тут…

— Говорю же: «вдова», вы помогли её мужу умереть. Не отпирайтесь, это всем известно. Этот цирк, что был устроен с поимкой Никитина — вернее, с отловом его тела из Волги — вы даже не удосужились обставить дело поприличнее.

— Вы слишком много на себя берёте. С чего вы взяли, что я во всём замешан? Хотя, догадываюсь, с… скажем… с неба.

— С небом поосторожнее. А с чего взял, отвечу так: с известных фактов. Вы контролируете одну из дилерских компаний «ВХК». Вы дружите с Першиным. Кстати, он мне наврал, но… ладно, с ним отдельный разговор. Никитин в течение полугода числился на заводе охранником, но на работе показывался несколько раз — в дни приезда Кондаурова. Вы использовали Трегубова как приманку, чтобы устранить Никитина, который стал слишком опасен. И многое другое. Да что я вам говорю, прокуратура и ГУВД размотают весь клубок. А вы не Рубайлов, зампрокурора глазом не моргнёт, выпишет ордер на арест. Одна загадка остаётся: почему Каданников и Солодовников, «друзья семьи», не реагируют? Забили место в составе учредителей «ВХК»? Поэтому, мужчина, определяйтесь: у нас состоится откровенный разговор, или нет?

Еремеев оцепенело уставился на Давиденко, смотря на него, и в то же время мимо, сквозь него:

— Но мотив? Мне всё понятно: ГУВД, прокуратура. Вам какой резон заниматься всем этим?

— Мотив вы знаете: «Бизнес-Плюс».

— Неужели вы собираетесь отжать «Бизнес-Плюс» только для того, чтобы отдать его Кондауровой, которая уже получила отступные за свою долю?

— Игнат Захарович… Мне нужен «Бизнес-Плюс». Хотя… согласен на отступные… Надо посчитать.

— Чует моё сердце, Шарифулин крепко запал на него.

— Давайте не будем копаться в моих мотивах, вы же мне не докладываете о своих, — неодобрительно поглядывая на Еремеева, сказал Давиденко.

— Напротив, я высказался перед вами, как на исповеди.

— Не смешите мои тапочки. Сексуальные переживания — это серьёзно, как мужчина, понимаю вас. Это может свести с ума потребителей массовой культуры, — все мы видим нарождающееся поколение невинных ухоженных мужчин. А то и просто имбецилов. В вашем случае это не катит.

— А как вам такой мотив, Иосиф Григорьевич: разочарование в людях?! Порядочных, сознательных людей — один на десять, на двадцать миллионов! Когда мне было плохо, все отвернулись от меня, — все мои друзья, знакомые, все те, кого я приподнял. Когда я вытаскивал их из грязи, они скитались по помойкам, а когда я просил их о помощи, никто мне не помог. Охренели от счастья, уже х… за мясо не считали, а отказывали мне даже в самой малости! Что это, по-вашему, не свинство?! Один-единственный человек не отвернулся от меня, — школьный товарищ, у которого я только брал, ничего не давая взамен. Он выслушивал ночами мои вопли, он был моей жилеткой, о которую я вытирал свои слюни.

Отдышавшись, Еремеев прибавил:

— Поэтому этот человек остаётся единственным, кого я считаю за человека. Выкарабкавшись, я помог ему с жильём, купил машину. Ему одному доверяю. Всех остальных — придушил бы собственными руками, отправил бы в Сибирь, на лесоповал. Люди хуже животных. Хотя бы потому, что не оправдывают инвестиций — как материальных, так и нематериальных. Скотина — её зарежь, она отобьётся натурой, мясом. Человек — никогда.