Сокровище - Трейси Вульф

обмен, но вам не кажется, что вы играете с огнем? – Она делает еще один глоток своей «Мимозы». – Кстати, помнится, так называлась одна довольно неплохая песня Rolling Stones. Кажется, она вышла в 1965 году.

– У нас нет другого способа спасти Мекая, – отвечает Хадсон, подняв взгляд от экрана. – Но, может, у вас есть предложение получше?

Это искренний вопрос, но в его ожидающем ответа взгляде читается настороженность – такая же, как у нее.

Они смотрят друг другу в глаза, и я не знаю, что это – некое странное соперничество по определению крутости или же она пытается понять, что происходит в его голове. Но когда он не отводит взгляд, это ее, похоже, впечатляет.

Впрочем, Хадсон и правда производит сильное впечатление – и я считаю так не только потому, что мы сопряжены.

– Ты нисколько не похож на предыдущего короля вампиров, – наконец говорит она.

– Спасибо богу и за малые радости, – отвечает он с ухмылкой.

Она тоже ухмыляется.

– Радости вообще редко бывают какими-то иными.

– Я не король вампиров. – Он кивком указывает на меня. – Я король горгулий.

– В самом деле? – Но, говоря это, она смотрит не на него, а на меня.

От этого риторического вопроса божества мне начинает казаться, что кусок яблока, который я только что откусила, имеет вкус картона. Особенно потому, что этот же вопрос вертится в моей голове с тех самых пор, как я поговорила с дедушкой и бабушкой.

Может, мне не стоило брать Корону, не стоило становиться королевой горгулий и главой Круга? Может быть, нашему миру – и нашим народам – было бы лучше, если бы мы взошли на трон вампиров?

Мне не по себе, пока я жду, чтобы Хадсон ответил ей, но он молчит, и мне становится еще более неуютно.

– Древо Горечи и Сладости никогда не оказывается в одном месте дважды, – говорит Куратор, прервав неловкое молчание. – Как только кому-то удается отыскать его, оно перемещается.

– А когда это произошло в прошлый раз? – спрашиваю я.

Она отвечает сразу:

– В 1966 году. Тогда же, когда вышла песня Фрэнка Синатры Yes, Sir, That’s My Baby. Ты слышала ее?

Говоря это, она смотрит прямо на меня – и я уверена, что это потому, что она знает ответ.

– Когда я была маленькой, отец часто пел мне ее припев.

Хадсон отрывает взгляд от телефона, и видно, что он удивлен. Выходит, он каким-то образом пропустил это воспоминание, когда находился в моей голове. Я не понимаю, как это могло произойти, – ведь мой отец очень часто пел мне эту песню. Но Куратор, видимо, удовлетворена, поскольку она картинно допивает свою «Мимозу» и энергичным жестом ставит опустевший бокал на стол. Затем сообщает:

– В настоящее время Древо Горечи и Сладости находится в Южной Америке.

– В Южной Америке? – повторяет Флинт. – То есть под Северной Америкой?

– Вообще-то Южная Америка всегда находилась именно в этом месте, – замечает Хезер

– Я просто хочу сказать, что по сравнению с этим путешествием Жюль Верн просто отдыхает. – Когда Джексон поворачивается к нему, явно удивленный, Флинт гримасничает. – Что? Ведь Грейс не единственная, кто умеет читать.

Куратор отодвигает свой стул от стола и встает.

– А теперь, если все закончили свой завтрак, я провожу вас в ваши комнаты.

– В наши комнаты? – в замешательстве спрашиваю я. – Но мы не планировали здесь оставаться. Мы не хотим быть тебе обузой…

– Для меня это не обуза. – Она улыбается. – Я люблю компанию.

– Ну… – Я обвожу остальных взглядом в поисках помощи, но они все избегают смотреть на меня.

За исключением Хадсона, который говорит:

– Мы не уверены, что у нас есть время. Мекай очень слаб…

– Да, но вообще-то Южная Америка очень велика. И если вы хотите узнать более точное местоположение Древа Горечи и Сладости, то согласитесь остаться. Я целую вечность ждала этого дня. – И с этими словами она поворачивается и выходит из комнаты.

Глава 81

Влюблена в вампира

– Что, черт возьми, все это значит? – бормочет Флинт, обращаясь ко всем и ни к кому конкретно.

Мэйси пожимает плечами и, встав из-за стола, следует за Куратором.

– Возможно, среди богов, с которыми нам доводилось иметь дело, она самая классная, но она все-таки божество.

– Это точно, – соглашается Хадсон, почесывая грудь.

Хезер растерянно смотрит на них.

– Что вы имеете в виду?

– Что боги любят, чтобы все было так, как они хотят, и никак иначе, – отвечаю я, когда мы вслед за Мэйси выходим и комнаты в холл, стены которого увешаны афишами мюзиклов. Всех мюзиклов – от «Гамильтона» и «Чумовых ботов» до состоящих только из надписей афиш «Эльфов» и «Черного горбуна», которые показывали в XIX веке.

Хадсон останавливается перед афишей «Хейдстауна».

– И у каждого из них свои планы.

Я думаю о шахматной партии, которую моя бабушка готовила почти тысячу лет – в ущерб множеству близких мне людей и мне самой.

– Да уж.

– Да ладно, что такого уж плохого может произойти? – спрашивает Иден, и мы все ахаем.

– Ты сглазила нас, – говорит Мэйси и делает в воздухе несколько пассов руками, словно для того, чтобы очистить пространство.

Все остальные просто молчат, следуя за Куратором по коридорам ее круглого дома и затем вверх по лестнице на два пролета.

– Вы были на всех этих мюзиклах? – спрашиваю я, поскольку здесь тоже развешаны афиши.

Она смотрит на меня поверх своих очков.

– Я протоколирую историю, Грейс, а не проживаю ее.

Она говорит это буднично, но это все равно одна из самых печальных вещей, которые я когда-либо слышала.

– Значит, вы никогда не видели ни один из них? – спрашиваю я.

– Я видела их все, – отвечает она. – Но ты спросила меня, была ли я на них, а это совсем другой вопрос.

Этот ответ вызывает у меня недоумение.

– Но как вы могли видеть их, если не ходили на них?

– А как я, по-твоему, протоколирую историю во всем мире? – спрашивает она, подняв брови. – Я же не могу находиться везде одновременно.

– Вы протоколируете историю? – В голосе Мэйси звучит такой же живой интерес, как тот, который испытываю по этому поводу я сама. – Каким образом?

– А кто протоколировал историю в последний час, который вы провели с нами? – спрашивает Хадсон. – И что, если какое-то важное событие произошло, пока вы готовили завтрак?

– Каждый день сюда на несколько часов заходит одна из муз, чтобы я могла поспать, принять душ или – время от времени – даже принять гостей.

– Несколько часов каждый день? – повторяет Хадсон. – И