Париж - Эдвард Резерфорд

Да, решил он наконец, так и следует поступить.

Несмотря на предстоящее опасное дело, Роланд находился в отличном расположении духа. Стоял яркий октябрьский день. Де Синь рад был вернуться в Париж и предвкушал, как будет знакомиться со всем новым, что появилось в городе за время его отсутствия.

Он порадовался, заметив на столичных улицах автомобили. Их было не так много по сравнению с конными повозками, но значительно больше, чем в провинции. Еще более удивительным нововведением стало метро. Париж медленно привыкал к идее подземных поездов, но когда их наконец запустили, сеть станций разрослась стремительно. И больше всего Роланда поразило изящество, с которым были оформлены наземные входы в метро. Стиль модерн все же оказался не так плох, как ему подумалось несколько лет назад.

Вскоре он взял экипаж и попросил кучера проехать немного вдоль Сены в сторону Дома инвалидов. Ему хотелось осмотреть по дороге три других новшества, которые появились за время его отсутствия. Первым из них был мост.

Мост Александра III построили несколько лет назад. Названный в честь русского царя, который стал союзником Франции в противостоянии германской агрессии, мост поражал воображение пышностью и количеством украшений. По обе стороны моста на высоких столпах-пилонах взвились на дыбы золотые крылатые кони; две нимфы и другие символы указывали на связь Парижа с Санкт-Петербургом. Все это немного чересчур, думал Роланд, осматривая множество скульптур, но в целом – блистательное сооружение.

Прямо напротив моста на другом берегу реки он получил возможность насладиться видом еще двух новых построек: по правую руку от себя Роланд увидел Гран-Пале, а по левую – Пти-Пале.

Если грандиозная выставка 1889 года оставила городу в наследство Эйфелеву башню, то следующая за ней ярмарка на границе столетий подарила два этих замечательных павильона. Пара выставочных залов, обращенных друг к другу, начинались как величественные каменные строения, а затем, вырастая, превращались в стеклянные храмы в стиле боз-ар. Место для них было выбрано превосходно: на противоположных сторонах короткой авеню, ведущей к новому мосту, на фоне зелени Елисейских Полей. Туда, на Елисейские Поля, и направился его экипаж. Через несколько минут он выкатился на площадь Конкорд, свернул в сторону церкви Мадлен, и вот уже слева показался ресторан «Максим».

В «Максим» Роланд до того наведывался всего раз, в далекие девяностые. Тогда это было бистро, едва сводящее концы с концами; теперь оно стало настоящим дворцом.

Конечно, очень помогло выгодное расположение. Ресторан находился на широкой улице между площадью Конкорд и церковью Мадлен, то есть в самом центре Парижа, на пути и богатых парижан, и приезжих. Его фасад был малопримечателен, зато переделка внутреннего убранства вознесла «Максим» на вершину популярности. Войдя, Роланд испытал настоящее потрясение.

Белые скатерти, темно-красный ковер и банкетки вдоль стены – ресторан был обставлен богато, но сдержанно, в стиле «бархатного уюта», который и следовало ожидать от заведения такого уровня. Однако оформительский гений проявился в деталях. Резное дерево, крашеные панели, лампы, даже замечательный расписной потолок из стекла – все было выполнено в стиле модерн. Освещался ресторан неярко, но при этом был ослепительным; он появился относительно недавно, но казался существующим испокон веков. Как все великие гостиницы и рестораны, «Максим» – это не просто место, где можно поесть, – это театр. И произведение искусства.

Де Синь заказал легкий обед из филе морского языка и бокала шабли, а на десерт позволил себе маленькое шоколадное пирожное, которое запил крепким кофе. Он хотел сохранить ясность мысли.

Знакомых лиц в обеденном зале не нашлось, что естественно после столь долгого отсутствия. Роланд уже собирался встать из-за стола, когда идущий мимо господин вдруг остановился:

– Месье де Синь?

Это был Жюль Бланшар, погрузневший со времен их последней встречи, однако в целом все тот же. Роланд тут же поднялся и приветствовал его.

Они приятно побеседовали. Роланд узнал, что Мари и Фокс поженились и уехали в Лондон, где Джеймсу предстояло принять от отца дела. Как похвастался Жюль, английский язык Мари уже знала в совершенстве. Но все равно родители надеялись, что она не слишком задержится в Англии, тем более что у нее уже родилась дочь Клэр.

– Моя внучка будет прекрасно говорить по-английски, – предсказывал ее дедушка. – Но, конечно же, она навсегда останется француженкой.

– Я упустил возможность жениться на вашей дочери, – вежливо сказал Роланд. – Увы, тогда только что скончался мой отец…

Закончили они разговор тем, что де Синь взял с Жюля обещание прийти с женой к нему на ужин.

– У меня будет повод открыть дом, – сказал Роланд.

При условии, само собой, что он доживет до сегодняшнего вечера.

Если не считать двух посещений кладбища Пер-Лашез, Роланд никогда не был в Бельвиле. Типография находилась в промышленной зоне, между стройплощадкой и грязноватым заводоуправлением.

Едва покинув экипаж, Роланд сунул руку в карман пальто и больше не вынимал ее оттуда, придерживая пальцами рукоятку револьвера.

Войдя в типографию, он очутился среди только что отпечатанных материалов, сложенных стопками на полу: плакатов, газет, рекламных листовок. За грязным деревянным прилавком стоял невысокий лысый человек в рабочей блузе. От резкого запаха бумаги и типографской краски у Роланда защипало глаза.

– Я хочу видеть месье Ле Сура.

– Он работает. – Лысый удивился. – Вы договаривались о встрече?

– Прошу сообщить ему, что в Париж прибыл его старый друг и очень хочет увидеться.

Типографский работник с видимой неохотой скрылся за внутренней дверью и через минуту вернулся с сообщением, что Ле Сур никого не ожидал.

– Передайте ему, что я подожду.

Но в этом не было нужды: буквально через пару секунд Жак Ле Сур, ведомый любопытством, сам появился в двери. При виде де Синя он замер. «Значит, он меня знает», – подумал Роланд.

– Мы знакомы, месье? – После краткой заминки самообладание вернулось к Ле Суру.

– Капитан Роланд де Синь. – Роланд не сводил с него пристального взгляда.

– Мне нечего вам сказать, месье.

– Не могу с этим согласиться. Я прошу вас помочь мне разгадать одну тайну. Это займет у вас не больше десяти минут. После чего мы оба можем вернуться к своим делам. Или же я дождусь, когда вы освободитесь после работы.

Жак Ле Сур посмотрел на лысого, который равнодушно пожал плечами, и жестом пригласил де Синя на улицу.

В ста метрах от типографии нашлось маленькое кафе. Помимо владельца, там никого не было. Двое мужчин сели за стол, и Роланд заказал две порции коньяка. В ожидании напитков Роланд держал правую руку в кармане. Ле Сур заметил это.

– Вы пришли с оружием, – сказал он.

– Всего лишь в качестве предосторожности – на тот случай, если на меня нападут, – спокойно ответил Роланд. – Сегодня вечером меня ждут к ужину в одном доме, и будет невежливо с моей стороны не появиться.

Принесли коньяк. Роланд поднял рюмку левой рукой, сделал глоток и поставил обратно.

– Я не знал о вас, месье Ле Сур, вплоть до последнего времени. Будьте добры, расскажите мне: почему вы хотите убить меня?

– С чего вы взяли, что я хочу этого? – На лице Ле Сура не отразилось никаких эмоций.

– Потому что примерно десять лет назад вы караулили меня с пистолетом на улице Бель-Фёй. Я не представляю, что вас на это подвигло, но мое любопытство объяснимо, не правда ли?

Жак Ле Сур помолчал. Сначала казалось, что вместо ответа он сам хотел задать вопрос, но потом передумал.

– Мы недалеко от кладбища Пер-Лашез, – наконец сказал он. – Там есть стена, которую мы называем Стеной коммунаров, потому что там их расстреливали.

– Да, я слышал. И что?

– Их расстреливали без суда. Убивали.

– Говорят, что последняя неделя Коммуны стала свидетелем многих ужасных деяний, совершенных обеими сторонами.

– Мой отец тоже погиб у той стены.

– Сочувствую.

– Вы знаете имя офицера, который руководил расстрельной командой?

– Нет.

– Его звали де Синь. – Теперь Ле Сур пристально наблюдал за выражением лица собеседника. – Это был ваш отец.

– Мой отец? Вы уверены в этом?

– Уверен.

Роланд смотрел на Ле Сура и размышлял. Не было никакого смысла выдумывать такое. Он отвел взгляд.

Не по этой ли причине отец всегда отказывался обсуждать тот период своей жизни? Возможно ли, что память о тех казнях преследовала его до самой смерти? Не она ли заставила его уйти в отставку? Если и так, то свой секрет отец унес в могилу. Вот какие мысли проносились в его голове, но Роланд был слишком горд, чтобы делиться ими с Ле Суром.