Париж - Эдвард Резерфорд

– Нет.

– Его звали де Синь. – Теперь Ле Сур пристально наблюдал за выражением лица собеседника. – Это был ваш отец.

– Мой отец? Вы уверены в этом?

– Уверен.

Роланд смотрел на Ле Сура и размышлял. Не было никакого смысла выдумывать такое. Он отвел взгляд.

Не по этой ли причине отец всегда отказывался обсуждать тот период своей жизни? Возможно ли, что память о тех казнях преследовала его до самой смерти? Не она ли заставила его уйти в отставку? Если и так, то свой секрет отец унес в могилу. Вот какие мысли проносились в его голове, но Роланд был слишком горд, чтобы делиться ими с Ле Суром.

– И этот факт дает вам право убить меня?

– Скажите, месье де Синь, вы верите в Бога?

– Конечно.

– А я не верю. Поэтому и не могу утешаться надеждой на загробную жизнь. Когда ваш отец убил моего, он забрал у него все, что было. Все.

– В таком случае я рад, что верю в Бога, месье. Полагаю, что вы, не будучи христианином, верите в месть.

– Разве не правда, что многие офицеры-христиане, люди чести, верят, что их долг состоит в отмщении за потерю Эльзаса и Лотарингии?

– Некоторые действительно так считают.

– Так в чем разница? Считайте мое желание убить вас долгом чести.

– Но вы же не встали ко мне лицом, чтобы сделать это, как поступил бы человек чести.

– Я не стану рисковать более важными делами только лишь для того, чтобы убить вас. Не настолько вы значительны.

– Как мне повезло, – сухо заметил Роланд. – Разумеется, важные дела, о которых вы говорите, имеют политическую природу.

– Да.

– За последние тридцать лет радикальные партии достигли многих поставленных целей. – Он перечислил некоторые из них. – Ни у монархии, ни у бонапартистского военного режима практически нет шансов на возврат к прошлому. Все граждане получили право голоса. Каждый мальчик и каждая девочка могут получить бесплатное образование. Не вижу в этом необходимости, но это так. При этом образование находится в руках государства, а не Церкви. Даже традиционная независимость древних французских провинций, на мой взгляд, разрушается вашими бюрократами в Париже. Как человек, любящий Францию, я не могу не скорбеть об этом. Разве всех этих перемен для вас недостаточно?

– Это только начало.

– Тогда, вероятно, вы член Рабочего интернационала[7]. Вас удовлетворит только социалистическая революция, что бы это ни означало.

Прошло два года с тех пор, как левое крыло французских радикалов формально отделилось от Французской секции Рабочего интернационала.

– Вы правы.

Роланд пытался разобраться в своих чувствах. Ле Сур посвятил свою жизнь тому, что де Синь презирал. Роланд противостоял и будет противостоять ему и ему подобным везде и во всем. Но, к своему удивлению, ненависти к Ле Суру он не испытывал. Возможно, стремление отомстить за смерть отца делало его в глазах Роланда человечным и достойным сострадания.

– Если вы считаете, что ваша жизнь необходима для мировой революции, – начал Роланд, – то советую вам больше на меня не покушаться. Дело в том, что это ваше намерение теперь задокументировано, и, если со мной что-то случится, вас немедленно арестуют.

В широко расставленных глазах Ле Сура светился недюжинный ум, однако никаких чувств не отражалось.

– Я рад, что мы встретились, – невозмутимо сказал он. – На протяжении веков ваш класс и все, что вы представляете, были злой силой, управляющей миром. Но я вижу, что мы достигли прогресса. Вы уже сейчас не имеете почти никакого веса, а вскоре станете просто недоразумением.

– Вы слишком добры.

– Когда мне представится возможность убить вас, я ее не упущу. – Он поднялся. – А до тех пор прощайте, месье де Синь. – Ле Сур поклонился и ушел.

Изначально Роланд планировал вернуться домой, но потом решил, что ему стоит повидаться еще с одним человеком.

– Отвезите меня на другой берег, – приказал он вознице. – Я выйду у церкви Сен-Жермен-де-Пре.

От этой церкви было относительно недалеко до его дома, расположенного в том же аристократическом квартале. Однако целью Роланда была старая пресвитерия при церкви, в которой проживало с полдюжины престарелых священников. В частности, она стала домом для отца Ксавье Парль-Ду.

Отец Ксавье был на месте и обрадовался при виде Роланда:

– В твоем последнем письме говорилось, что ты возвращаешься в Париж. Но я не ожидал увидеть тебя так скоро, наверняка у тебя масса хлопот в связи с переводом полка.

Они постоянно переписывались все эти годы, каждый месяц или два слали друг другу письма, так что обмен последними новостями не занял много времени. Роланд поведал отцу Ксавье об удовольствии, которое доставили ему последние перемены в Париже.

– Но думаю, вам будет более интересно узнать кое-что другое: я только что встречался с человеком, который пытался застрелить меня, – сказал он.

– Очевидно, он еще не преуспел. Рассказывай же!

Свою историю Роланд закончил вопросом:

– Высказывал ли когда-нибудь отец сожаление о тех событиях? Мне интересно, не в этом ли причина, по которой он оставил армию.

Отец Ксавье не сразу сформулировал ответ:

– Если бы твой отец говорил об этом во время исповеди, то поделиться этим с тобой я не мог бы. Но совсем не секрет, что он считал войну Наполеона Третьего с Германией глупейшей затеей и что необходимость убийства французов французами во время Коммуны подавляла его. – Он с любопытством взглянул на Роланда. – Ты собираешься сообщить полиции про Жака Ле Сура?

– Нет. Его несостоявшееся покушение десятилетней давности будет трудно доказать. И… – Он пожал плечами. – Это не в моем стиле.

– Лично мне не кажется, будто тебе что-то грозит со стороны этого Ле Сура, – сказал старый священник. – Его можно назвать безумцем, но не глупцом. Но вот если произойдет социалистическая революция, тогда…

– Тогда меня в любом случае убьют.

– Я всегда чувствовал, – признался отец Ксавье, – с тех пор как ты был еще совсем малышом, что Бог имеет для тебя какое-то особое предназначение. Человеку не следует пытаться предугадать намерения Господа, но все равно у меня было такое чувство. В моем представлении чудесное рождение твоего предка Дьедонне во время революции явилось знаком того, что Бог испытывает особую любовь к роду де Синей. Наверное, нам нужно просто ждать того, что уготовил нам Всевышний, и не придавать слишком большого значения выходкам того атеиста.

– Я рад услышать от вас это, отец мой. Мне и самому так казалось.

– Кстати, о семье, – продолжил отец Ксавье, – не пора ли тебе жениться? Нам нужно следующее поколение, как ты понимаешь.

– Возможно, вы правы. – Роланд улыбнулся. – Я подумаю об этом.

– Не думай слишком долго. Я бы хотел увидеть твоих детей.

Роланд насторожился. Священник похудел со времени их последней встречи. Не болен ли он? Заметив озабоченность Роланда, отец Ксавье улыбнулся:

– Я здоров, Роланд, но никто из нас не становится моложе. Кроме того, я уже решил, как умру.

– Правда?

– Я думаю, что пойму, когда подойдет срок. И тогда я планирую поехать в Рим.

– Зачем?

– Где же умирать, как не в Вечном городе? – усмехнулся старик.

Глава 16

1911 год

Тихое воскресное утро в начале сентября. Эдит с детьми ушла на мессу. Тома был дома один, когда к нему зашел брат.

– Ты сможешь подсобить мне сегодня вечером? – спросил он. – Нам понадобится твоя тачка. Мне надо перевезти кое-какую мебель.

– Хорошо. Захватить Робера?

Старший сын Тома превратился в крепкого парня.

– Нет. Я еще хочу поговорить с тобой с глазу на глаз.

– О чем?

– Потом все расскажу, – пообещал Люк. – Сейчас мне пора бежать. Встретимся тогда в моем ресторане в шесть часов. Не забудь тачку.

– Ладно, как скажешь. – Тома Гаскон пожал плечами.

Тачку он купил лет шесть назад, и это оказалось хорошим вложением средств.

Изгнание из дома покойного месье Нея нанесло семейству Гаскон тяжелый удар. На новом месте им пришлось платить за жилье, а с маленькими детьми Эдит не могла зарабатывать сколько-нибудь существенные деньги. Тома готов был переехать на Монмартр, желательно в Маки, но тетя Аделина и Эдит и слушать об этом не хотели. Однако, когда тетя Аделина нашла место экономки в окрестностях площади Пигаль, им пришлось-таки подыскать жилье в этом районе.

Вот так они оказались по соседству с «Мулен Руж», у подножия Монмартра. Респектабельной эту местность не назовешь, а по вечерам туда слетались «ночные бабочки». Но Эдит хотела быть поблизости от тети, и Тома был доволен, оказавшись рядом с братом.

Тома дорос до должности мастера и неплохо зарабатывал. Но в последнее время у них родились еще две девочки, так что денег хватало едва-едва. Иногда тете Аделине приходилось даже помогать им с оплатой квартиры.